SEMANTICS OF DISCURSIVE VARIATIONS OF THE EMOTIVES "FEAR" AND "JOY" IN RUSSIAN LINGUISTIC CULTURE

СЕМАНТИКА ДИСКУРСИВНЫХ ВАРИАЦИЙ ЭМОТИВОВ «СТРАХ» И «РАДОСТЬ» В РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРЕ

Научная статья

Бычков Д.М.¹, Крутова И.Н.^2, *

¹ ORCID: 0000-0002-0114-7341;

² ORCID: 0000-0002-8075-6582;

¹ Астраханский государственный технический университет, Астрахань, Россия;

²  Московский городской педагогический университет, Москва, Россия

* Корреспондирующий автор (dartsk[at]mail.ru)

Аннотация

Актуальность исследования обусловлена тем, что эмотивы «страх» и «радость», на наш взгляд, для русской национальной эмоциосферы являются наиболее симптоматичными, поскольку они выражают гибкие эмоциональные навыки, зависящие, с одной стороны, от индивидуальных психических свойств личности, а с другой стороны, именно их семантика характеризуется социально обусловленным фактором. Синтетическое описание содержания эмоциональных концептов представляется проблематичным. Для достижения результатов были использованы методы лингвостилистического анализа текста. В статье делается вывод, что семантика эмотивов «страх» и «радость» преобразуется в авторском высказывании, проявляя в дискурсивных вариациях различные аспекты индивидуальной эмоциональности автора или персонажа. Основной результат предпринятого исследования: данные эмотивы отличаются высокой частотностью употребления в публицистическом и литературном дискурсе (особенно религиозно-литературном). Ключевой вывод: эмоции страха и радости связаны с осуществлением процессов речевого мышления и общения, а также воздействия на оппонента, что требует дальнейшего анализа. Выводы вносят вклад в разработку проблем прагмалингвистики и могут быть использованы в учебных курсах по теории литературной коммуникации.

Ключевые слова: эмотивность; эмотивы; религиозная литература; лингвокультура.

SEMANTICS OF DISCURSIVE VARIATIONS OF THE EMOTIVES "FEAR" AND "JOY" IN RUSSIAN LINGUISTIC CULTURE

Research article

Bychkov D.M.¹, Krutova I.N.^2, *

¹ ORCID: 0000-0002-0114-7341;

² ORCID: 0000-0002-8075-6582;

¹ Astrakhan State Technical University, Astrakhan, Russia;

² Moscow City University, Moscow, Russia

* Corresponding author (dartsk[at]mail.ru)

Abstract

The relevance of the study lies in the fact that the emotives "strakh" (fear) and "radost" (joy), in the opinion of the authors, are the most symptomatic for the Russian national emotional sphere, since they express flexible emotional skills that depend, on the one hand, on the mental properties of the individual, and on the other hand, it is their semantics that is characterized by a socially determined factor. A synthetic description of the content of emotional concepts seems problematic. The article utilizes the methods of linguistic and stylistic text analysis. The article concludes that the semantics of the emotive units "fear" and "joy" are transformed in the author's utterance, manifesting in discursive variations in various aspects of the individual emotionality of the author or character. The main result of the undertaken research: these emotive units are characterized by a high frequency of use in journalistic and literary discourse (especially in the religious and literary discourse). The key conclusion: the emotions of fear and joy are associated with the implementation of the processes of verbal thinking and communication, as well as the impact on the opponent, which requires further analysis. The conclusions contribute to the development of problems of pragmalinguistics and can be used in the courses on the theory of literary communication.

Keywords: emotivity; emotives; religious literature; linguistic culture.

Введение

Эмоциосфера российской общественной жизни начала ХХI века становится все более сложной системой коммуникации, основанной на выражении стимулов говорящим/пишущим и эмоциональных реакций слушающего/читающего. Стимул не может оказаться эмоционально безответным, поскольку связан с реакцией мозга на минимальный раздражитель [5, C. 18]. К числу минимальных раздражительных факторов не может быть отнесено слово, поскольку восприятие слова охватывает одновременно целостный комплекс когнитивного механизма [9, C. 12]. Таким образом, каждое слово, наделенное в той или иной мере эмоциональным зарядом, обусловливает реакцию, не всегда, конечно, вербально отображенную. Сфера вербально и невербально выраженных эмоций отличается также тем, что естественным образом она функционирует во всем многообразии речевых [2, C. 134] и литературных жанров. Специфическое свойство эмоциосферы заключается в том, что она основана на взаимодействии сознательного и бессознательного, рационального и эмоционального, языкового и неязыкового [8, C. 7].

Исторически обусловленная семантика базовых для лингвокультуры эмотивов в современной филологической науке изучается активно [6, C. 9]. Однако индивидуально-авторские, художественные и религиозные смыслы не всегда учитываются при описании эмоциональных концептов [4, C. 5], что и определило цель настоящего исследования.

Перед современными лингвистами и литературоведами встают методологически важные вопросы об особенностях эмоционального интеллекта, об исторических вариациях эмоций, о дискурсивной природе эмотивов, о когнитивно-дискурсивных механизмах распространения эмоций в процессе коммуникации, о филологических возможностях их анализа и интерпретации на основе текстовых данных и др. Очевидным становится тот факт, что эмоциональная грамотность является стратегическим принципом устойчивого развития общества и совершенствования коммуникативного пространства.

Цель исследования заключается в анализе и интерпретации социально-исторической и индивидуальной семантики эмотивов «страх» и «радость» как диаметрально противоположных в лингвокультуре эмоциональных концептов, выступающих в качестве составляющего и конструирующего компонента традиционалистского по своему характеру дискурса религиозно ориентированной литературы. В настоящей работе проанализированы дискурсивные свойства эмотивных высказываний и выявлены их прагматические функции.

Методы и принципы исследования

Основу исследования образуют метод сплошной выборки при подборе практического материала из романа Д.М. Балашова «Похвала Сергию» (22 употребления лексем с корнем страх), применен описательный метод, включающий приёмы лингвистического наблюдения [10, C. 39], сопоставления и обобщения [3, C. 13], систематизации эмотивов, использован метод семантических и прагматических интерпретаций, предполагающий комплексное толкование смысла высказываний на основе дискурса.

Основные результаты

Воцерковленные субъекты коммуникации в соответствии с древнерусской литературной традицией обмениваются «религиозными» эмоциями, например, эмоцией «радость». Так, например, в анонимном переиздании «Псково-Печерского патерика» [7], посвященного в первой главе агиографическому описанию подвижнической жизни святого Марка, важным композиционным элементом парафразы является молитвенное заключение, анафорически строящееся на повторе императива «радуйся» (11 словоупотреблений), обращенного к преподобному подвижнику, компилятивно заимствованное из акафиста Собору Псково-Печерских святых, что, конечно, отражает эмоциональную норму агиографии и соответствует принципам литературного этикета и жанрового канона: «Радуйся, яко земное отринув, умом твоим в Небесное воспарил еси; / Радуйся, путь твой в небо подвигом украси еси. / Радуйся, смирения теплый стяжателю» [7, C. 45]. Психологически подобное завершение текста оказывает влияние на читателя религиозной литературы, заряжает положительным эмоциональным настроем. Эмотив «радость» в агиографическом дискурсе актуализирует религиозную компоненту семантики этого сложного эмоционального концепта, восходящего к его библейской интерпретации как душевного чувства, источником которого является полученное или ожидаемое какое-либо благо, считающееся плодом Святого Духа. Семантически концепт «радость» в нашем примере включается автором молитвенного прославления в системные отношения с «иноэмоциональными» номинантами, синтезирующими сопереживание положительных (святость и радость) и отрицательных (смерть и похороны) моментов не как бинарные начала жизнеустройства, а как составляющие единого процесса. В качестве основного литературного источника взят роман Д.М. Балашова «Похвала Сергия», на наш взгляд, характеризующий ключевые особенности русской лингвокультуры, базирующейся на концептах «Россия», «история», «святость», «церковь», «подвиг» и т.п.

Выражение эмоции «страх» в агиографическом дискурсе имеет, как правило, сдержанный характер, степень их языковой репрезентации редуцирована до канонически допустимых клише и знаков. Так, в историческом романе Д.М. Балашова «Похвала Сергию» контроль экспрессии становится принципом коммуникативного (вербального и невербального) поведения святого, что обусловлено его статусом в церковной иерархии и личностными характеристиками, а также несет отпечаток русской средневековой культуры. Однако в кризисных ситуациях персонаж-праведник, как и всякий человек, оказывается подвержен эмоциональному потрясению и неконтролируемой им психологической реакции, раскрывающей сферу его бессознательного.

Как показывает в своем романе Д.М. Балашов, ощущение страха характеризует историческую эпоху княжения Дмитрия Донского: «…дошла весть о казни Дмитрия Грозные Очи в Орде. Отцы съезжались, толковали со страхом: что-то будет теперь, чего ждать? Не стало б нахождения иноплеменных! Стефан знал, что убийство – грех, но с того часа, год назад, когда Дмитрий в Орде, зная, что идет на смерть, вырвал саблю и покончил со своим обидчиком, убийцей его отца, князем Юрием Московским, с того часа Дмитрий стал тайным героем Стефана. А Дмитрий – смог! Содеял, пожертвовав жизнью!». В данном фрагменте представлена сумма переживаемых эмоций героев исторического повествования, концентрирующихся, как видим, в образной амальгаме танатоса, репрезентованного грамматическими вариантами лексем «убийство», «смерть», «пожертвовать» и т.п. Мотив страха проходит через все историческое повествование Д.М. Балашова: «…вспыхнуло тверское пламя. Никого не зажгло, только опалило страхом, и пригнулась, пришипилась земля, с ужасом ожидая одного: что-то будет?» [1, С. 97]. Таким образом, в «Похвале Сергию» эмоция страха отображает объективную реальность и ее проекции в позиции футурум.

Страх оценивается героями с христианских позиций. В повествовании о святом Сергии автор указывает на субъективную природу этой эмоции: «Варфоломей, который нынче нечасто встречался с Нюшей, не сразу почуял приближение беды. Нюша была уже на сносях <…>. Она болтала, даже смеялась, пробовала подшучивать над ним, а глаза у нее в это время – отсутствовали. В них, в самой-самой глубине зрачков, была пустота. Он решил, что это наваждение, пробовал стряхнуть с себя глупый страх и не мог. Что-то должно было произойти, возможно, то, чего он ждал тогда, два года тому назад, и просто ошибся во времени?» [1, С. 144]. В приведенной цитате заметно, как эмотив «страх» порождается целой гаммой других, прямо противоположных эмоций святого, отличающегося эмпатией, и других персонажей имеет, таким образом, субъективный характер, Возможность прозреть эмоции и предвидеть будущее – отличительная черта святого Сергия.

Особенно показательными фрагментами выражения праведником эмоций и неординарного содержания бессознательного в романе «Похвала Сергию» являются визионерские описания. Основной эмоцией, переживаемой в подобных ситуациях (экстремальных) становится страх: «Его вновь и вновь посещали видения, порою столь неотличимые от действительности, что приходилось гадать: стоял ли давешний монашек за оградою, почему-то не оставивший следов на снегу? Волки ли выли намедни над горою?» [1, С. 288]. С точки зрения психологии страх, переживаемый визионером, можно охарактеризовать как отрицательно окрашенный эмоциональный, достаточно продолжительный процесс, сопровождаемый галлюцинациями, неразличимыми мозгом от объективной реальности.

Воссоздавая биографическую канву жизни Радонежского, Д.М. Балашов описывает моменты пограничного состояния сознания святого, когда переживаемый им страх достигает патологического уровня: патологический уровень страха проявляется в крайних, драматических формах выражения (ужас, эмоциональный шок, потрясение). Видения святого провоцируют острую форму страха, детерминированного воображением, этот страх носит хронический характер. Таким образом, визионерские эпизоды представляют собой двуплановое повествование (включающее – помимо распадающейся на два плана действительности – еще и символический план), оценивать которое по принципу «реальное/ирреальное» нет необходимости.

Страх в романе Д.М. Балашова становится философски осмысляемой категорией с позиции христианской онтологии. Эмоция страха в историческом повествовании о жизни и воззрениях святого Сергия приобретает особый дискурсивный объем, наполняясь семантикой танатоса:

«– Сатана действует! – возражает Варфоломей. – Может ли несущее сущее быть бытийным, действенным? Я не спорю с тобою, Стефан, я просто спрашиваю: как это можно понять?

– Да, сатана действует. И, значит, небытие может быть действенным, бытийным… Погоди! Но не само по себе! Небытие незримо влияет на нашу свободную волю, как… ну, как пропасть, как боязнь высоты, что ли! Использует необратимость времени (страх смерти!), сочится через разрывы в тварном пространстве; короче, находит пути именно там, где Господь добровольно ограничил себя» [1, С. 115].

В прологе к роману Д.М. Балашов писал: «Трудно приступать к книге, но к этой книге трудно особенно. <…> Как, в самом деле, понять, просто понять всё это: и монастырское уединение, и пост, и воздержание плотское, и горнюю радость в постах и воздержании обретаемую? И светлоту, паче всего светлоту, не унылость, не скорбь, а светлоту несказанную иноческого жития? <…> Как же мне постигнуть тебя, Сергий, отче!» [1, С. 3]. В этой связи сделаем вывод, что проникнуть во внутренний мир персонажа возможно посредством дискурсивного анализа эмотивов и их семантических вариаций. Анализируя семантику эмотива «страх» в дискурсе повествования о святом, мы приходим к заключению, что преодоление страха ведет к ощущению радости в том ее высоком значении, которое фиксирует патериковая литературная традиция.

Заключение

Эмотивность текста проявляется во всем объеме реализующегося в нем авторского высказывания. Средства языкового выражения эмотивности разнообразны, именно они отражают субъективную точку видения реальности. Результаты представленного исследования доказывают, что текст конструируется посредством широкого спектра приемов выражения эмотивности, организующих целостную эмотивную композицию.

Конфликт интересов Не указан.

Conflict of Interest None declared.

Список литературы / References

1. Балашов Д.М. Похвала Сергию / Д.М. Балашов. – М.: Астрель, АСТ, Хранитель, 2007. – 842 с.
2. Балли Ш. Французская стилистика / Ш Балли. – М.: URSS. 2018. – 230 с.
3. Звегинцев В. А. Предложение и его отношение к языку и речи / В.А. Звегинцев. – 2-е изд., стереотип. – М.: Эдиториал УРСС, 2001. – 312 с.
4. Крутова И.Н. Реализация эмотивных синтаксических идиом в художественном дискурсе (на материале современной русской прозы): Монография / И.Н. Крутова. – Астрахань: Изд-во ГБПОУ АО «Астраханское художественное училище (техникум) им. П.А. Власова», 2017. – 108 с.
5. Левицкий Ю.А. Общее языкознание / Ю.А. Левицкий. – Изд. 2-е. – М.: КомКнига, 2005. – 264 с.
6. Маслова В.А. Параметры экспрессивности текста / В.А. Маслова // Человеческий фактор в языке. Языковые механизмы экспрессивности. – М., 1991. – С. 179–205.
7. Псково-Печерский патерик. – Псков: Изд-во Псково-Печерского монастыря, 2008. – 102 с.
8. Серебренников Б.А. К проблеме сущности языка / Б.А. Серебренников // Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка / Отв. ред. Б.А. Серебренников. – М.: Изд-во «Наука», 1970. – 597 с.
9. Шаховский В.И. Эмоции: Долингвистика, лингвистика, лингвокультурология / В.И. Шаховский. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010. – 124 с.
10. Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании / Л.В. Щерба // История советского языкознания: хрестоматия. – М.: Просвещение, 1981. – С. 39–43.

Список литературы на английском языке / References in English

1. Balashov D.M. Pokhvala Sergiyu [Praise to Sergius] / D.M. Balashov. – M.: Astrel', AST, Khranitel', 2007. – 842 p. [in Russian]
2. Balli Sh. Frantsuzskaya stilistika [French stylistics] / Sh. Balli. – M.: URSS. 2018. – 230 p. [in Russian]
3. Zvegintsev V. A. Predlozheniye i yego otnosheniye k yazyku i rechi [Proposal and its relation to language and speech] / V.A. Zvegintsev. – 2-nd ed. – M.: Editorial URSS, 2001. – 312 p. [in Russian]
4. Krutova I.N. Realizatsiya emotivnykh sintaksicheskikh idiom v khudozhestvennom diskurse (na materiale sovremennoy russkoy prozy) [Implementation of emotive syntactic idioms in artistic discourse (based on the material of modern Russian prose)] / I.N. Krutova. – Astrakhan': Publishing house GBPOU AO «Astrakhanskoye khudozhestvennoye uchilishche (tekhnikum) im. P.A. Vlasova», 2017. – 108 p. [in Russian]
5. Levitskiy YU.A. Obshcheye yazykoznaniye [General linguistics] / YU.A. Levitskiy. – 2-nd. ed. – M.: KomKniga, 2005. – 264 p. [in Russian]
6. Maslova V.A. Parametry ekspressivnosti teksta [Parameters of expressiveness of the text] / V.A. Maslova // Chelovecheskiy faktor v yazyke. YAzykovyye mekhanizmy ekspressivnosti [Human factor in language. Language mechanisms of expressiveness]. – M., 1991. – P. 179–205. [in Russian]
7. Pskovo-Pecherskiy paterik [Pskov-Pechersk Patericon]. – Pskov: Publishing house of Pskovo-Pechersk monastery, 2008. – 102 p. [in Russian]
8. Serebrennikov B.A. K probleme sushchnosti yazyka [On the problem of the essence of language] / B.A. Serebrennikov // Obshcheye yazykoznaniye. Formy sushchestvovaniya, funktsii, istoriya yazyka [General Linguistics. Forms of existence, functions, history of language] / ed. B.A. Serebrennikov. – M.: «Nauka», 1970. – 597 p. [in Russian]
9. Shakhovskiy V.I. Emotsii: Dolingvistika, lingvistika, lingvokul'turologiya [Emotions: Dolinguistics, linguistics, cultural linguistics] / V.I. Shakhovskiy. – M.: Knizhnyy dom «LIBROKOM», 2010. – 124 p. [in Russian]
10. Shcherba L.V. O troyakom aspekte yazykovykh yavleniy i ob eksperimente v yazykoznanii [On the threefold aspect of linguistic phenomena and on experiment in linguistics] / L.V. Shcherba // Istoriya sovetskogo yazykoznaniya: khrestomatiya [History of Soviet Linguistics: a reader]. – M.: Prosveshcheniye, 1981. – P. 39–43. [in Russian]