НОВЫЕ МЕДИАТЕХНОЛОГИИ КАК ВЫЗОВЫ ИНФОРМАЦИОННОЙ ЭПОХИ

Кириллова Н.Б.

ORCID: 0000-0002-9187-7080, доктор культурологии, Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б.Н. Ельцина в г. Екатеринбурге

НОВЫЕ МЕДИАТЕХНОЛОГИИ КАК ВЫЗОВЫ ИНФОРМАЦИОННОЙ ЭПОХИ

Аннотация

В статье рассматриваются актуальные проблемы медиатизации общества как вызовы XX – XXI веков. Дело в том, что такие понятия как «глобализм», «информационная эпоха», «информационное общество» стали самыми распространенными в гуманитарных науках за последние 25-30 лет. Вот почему автор акцентирует внимание на внедрении в социально-культурную сферу новых медиатехнологий, которые влияют на социум, меняют  общественное сознание и способствуют формированию нового типа культуры информационной эпохи – медиакультуры, как совокупности информационно-коммуникационных средств, выработанных человечеством в процессе своего исторического развития.

Ключевые слова: информационная эпоха, глобализация, виртуальная реальность, медиакультура, медиатехнологии.

Kirillova N.B.

ORCID: 0000-0002-9187-7080, PhD in Culture Studies, Ural Federal University named after the first President of Russia B.N. Yeltsin  in Ekaterinburg

EMERGENT MEDIA TECHNOLOGIES AS A CHALLENGE FOR THE INFORMATION AGE

Abstract

The article analyses the currently relevant problems presented by the mediatisation of society, considering them as challenges for the XX and XXI centuries. The fact is that such concepts as “globalism”, information age”, “information society” have become extremely widespread in humanities over the course of the last 25–30 years. For this reason, the author focuses on the integration of emergent media technologies into the socio-cultural sphere –technologies that influence society, change social consciousness and facilitate the development of a new type of culture, i.e. media culture as a totality of media created by humanity throughout the historical process.

Keywords: information age, globalization, virtual reality, media culture, media technologies.

Введение

Актуальность темы исследования на вызывает сомнения. Понятия «глобализм», «информационная эпоха», «информационное общество» стали самыми распространенными в гуманитарных науках на рубеже XX-XXI веков. Речь по сути идет о новой цивилизации, связанной с колоссальным, не виданным ранее влиянием современной индустрии информации буквально на все стороны общественной жизни и сознания.

Отметим, однако, что информационная эпоха, по мнению американского социолога М. Кастельса, началась не с «компьютеризации», а с «массовой» культуры, то есть культуры массмедиа, основу которой в послевоенный период образовали аудиовизуальные СМК: кино, телевидение, реклама, видео [1].

Идея «новой цивилизации» сохраняет свою ценность в контексте тех интеграционных процессов, что происходят в медиакультуре за последнюю четверть века. «Третья волна», по Э. Тоффлеру, – это и есть развитие информационного общества, когда складываются новый стиль жизни и человеческой деятельности, новые формы политики, экономики и общественного сознания. Что изменилось на рубеже XX – XXI веков в сознании человечества? Каковы перспективы медийной цивилизации и как она влияет на культуру и социум?

Медийные метаморфозы

Анализируя книгу Э. Тоффлера «Метаморфозы власти», можно увидеть драматизм современных конфигураций. Тоффлер подчеркивает, что знание перекрывает достоинства других властных импульсов и источников и может служить для приумножения богатства и силы. Оно действует предельно эффективно, поскольку направлено на достижение цели. Тоффлер считает информацию, знание самым «демократичным» источником власти. Вот почему  в мире развернулась гигантская битва за власть. Новая система создания материальных ценностей целиком и полностью зависит от системы связи и распространения разных идей, символов. Нынешнюю экономику, как отмечал Тоффлер, можно назвать «экономикой суперсимволов» [2].

Однако новая социокультурная среда включает в себя информационные войны, глобальные конфликты, парадоксы стандартов. Поэтому информационные войны ведутся теперь во всем мире, охватывая все – от сканеров в супермаркетах до телевизионных сетей и киберпространства.

Размышляя о многоканальной системе получения информации, Тоффлер прибегает к образному языку: «Информационная бомба взрывается в самой гуще людей, осыпая нас шрапнелью образов и в корне меняя и восприятие нашего внутреннего мира, и наше поведение.

Эти образы не появились сами по себе. Они формируются непонятным для нас образом из сигналов или информации, получаемой нами из окружающей нас среды. Вот почему на нашу работу, наши семьи, церковь, школы, политические институты влияет информация, но и море самой информации тоже меняется» [3].

«Информационный взрыв» (термин М. Маклюэна) [4] привел к разрушению отживших структур. Однако почему прежние социальные структуры стали разрушаться? Откуда взялись новые запросы и потребности? Что, вообще говоря, порождает грандиозные технологические сдвиги?

Нет сомнений в том, что компьютерные технологии углубляют связи разных культур, информация создает осмысленные ценности. Но компьютер, как и другие новые медиа (сотовая связь, электронная почта, цифровое кино и фото, сеть Интернет и т.д.) оказывает воздействие на социум в том случае, если это продуманная система, соотнесенная с характером общественных связей. Информация как «стерилизованное знание» зависит от медийной культуры как особого типа культуры информационной эпохи [5]. Не случайно эта тема привлекает внимание многих исследователей.

Так, Н. Луман в книге «Реальность массмедиа» говорит о гипертрофии нового и интересного в массмедийной реальности, но привлечение внимания постоянно требует все новых «новостей», т. е., развиваясь по логике сенсаций, они дают то, что отсутствует в реальности [6]. Ж. Делёз перед лицом тех возможностей, которые предоставляет человеку компьютер, говорит об «электронном ошейнике», который стал нормой западного сообщества; раздаются голоса о наступлении новой идеологии «технофундаментализма» (Р. Вирильо); выделяется новая форма насилия – «виртуальное насилие» или «технофашизм» [7].

Последствия медиатизации общества, как и последствия предшествовавших великих социальных революций, являются различными для разных регионов, стран и народов. Свободное движение и производство информации и информационных услуг, неограниченный доступ к разным медиа и использование их для стремительного научно-технологического и социального прогресса, для научных инноваций, развития знаний, решения экологических и демографических проблем возможны лишь в демократических обществах, в обществах, где признают свободу и права человека, где открыты возможности для социальной и экономической инициативы.

Это отмечают сегодня многие отечественные ученые,[*] с тревогой относясь к ее информационным вызовам глобализации. Однако нельзя не видеть закономерности происходящих процессов, которые необходимо изучать, осмысливать, чтобы научиться ими управлять. Среди вызовов информационной эпохи можно отметить «демассификацию» массмедиа (многомиллионные тиражи газет и журналов в конце XX века стали не нужны, поскольку есть их электронные копии), телекратию, развитие клип-культуры, что является итогом глобализации.

На первое место в информационную эпоху вышла «аудиовизуальная (экранная) культура» как оплот СМК. Под влиянием кино, затем телевидения, компьютера и Интернета начинает формироваться так называемое «экранное поколение». Не случайно многие исследователи стали называть экран «главным учителем жизни».

Вспоминается в этой связи предвидение Д. Оруэлла, который еще в середине XX века опубликовал свою книгу «1984» – обвинительный акт эпохе тоталитаризма.

В книге изображено правительство, в полной мере осуществляющее контроль над средствами массовой информации. Блестящие неологизмы, созданные Оруэллом, такие как «newspeak» («новояз») и «doublethink» («двоемыслие»), вошли в английский язык. Эта книга стала мощным орудием в борьбе против цензуры и манипулирования умственной деятельностью, поэтому в течение многих десятилетий она была запрещена в СССР.

Оруэлл правильно оценивал такие технологии, как двусторонние телевизионные экраны, которые могут быть использованы, чтобы доносить государственную пропаганду до зрителей и одновременно – шпионить за ними, интерес представляют и его предостережения о потенциальных вмешательствах в частную жизнь человека. Но он, как, впрочем, и никто другой в тот период, не мог предсказать того потрясающего прогресса в новых способах коммуникации, который происходит сегодня.

О «телекратии» как явлении западной массовой культуры советский культуролог А. В. Кукаркин еще в 1970‑е годы написал в своей книге «По ту сторону расцвета», ставшей бестселлером в СССР [8].

Немыслимой власти кино, ТВ, видео над умами и душами сотен миллионов людей К. Разлогов дал емкое название: «Экран как мясорубка культурного дискурса». Смысл своей метафоры автор объясняет тем, что идея культурного дискурса как целостного и почти органического объема информации и мясорубки как средства ее переработки для дальнейшего перевода в более удобоваримую форму по отношению к искусству экрана и к аудиовизуальной культуре в целом представляется весьма полезной, причем с самых разных точек зрения». Разъясняя «эффект реальности и разделку ее туши», К. Разлогов говорит, что «родовое проклятие» кинематографа и телевидения заключается в имманентной достоверности фотоизображения, а затем звукозаписи и звуковоспроизведения: «Сфотографированная жизнь могла быть уподоблена куску мяса как фрагменту реальности, вырезанному рамкой кадра из туши окружающего мира и в такой «сырой» форме представленному зрителям» [9].

Особенность работы ТВ заключается в том, что телевидение стремится работать на некую усредненную «аудиторию вообще», парадоксально вычисляемую по псевдорейтингам. В результате, как считает К. Разлогов, каждый канал отказывается от собственного своеобразия и конкурирует с соседями, …подражая им.

Какова в этом плане ситуация в других странах? Здесь также разнообразие безжалостно нивелируется стандартными ситуациями. Поскольку отечественное ТВ в последнее время носит исключительно не творчески самостоятельный, а подражательный характер, то наш экранный облик стал очень похож на все остальные телеканалы мира.

Исключение составляют лишь тематические или отдельные экспериментальные каналы типа наших «Культура», «ОТР», франко-германского «Арте»; успехом у российских зрителей пользуются также CNN, кино- и спортивные каналы телевидения.

Особую роль играет в последние годы «интерактивное» телевидение, основанное на взаимодействии зрителя с телеэкраном, на активном вторжении зрителя в то, что он видит на мониторе. Эта проблема еще в конце 1990-х годов стала основой дискуссии в редакции журнала «Киноведческие записки»; в ней приняли участие известные теоретики А. Прохоров, А. Кричевец и К. Разлогов [10]. Суть полемики свелась к следующему.

Интерактивное телевидение включает в себя момент игры, есть игровые формы интерактивного телевидения, когда человек получает какую-то информацию и делает это не ради самообразования, а для собственного удовольствия. А есть интерактивное просветительское телевидение, которое вовсе не игра. С другой стороны, в современное образование все чаще вторгается элемент игры, особенно в начальной школе, где детям и подросткам до 13-14-ти лет стараются внушать многие чисто образовательные ходы в игровой форме, чтобы это легче усваивалось. Но тогда главной целью становится образование, а игра – только предлог, только облегчение для учащихся.

Телевизионные игры, в отличие от видеоигр, составляют часть телевизионного представления. Опять-таки, здесь есть «играющие» и есть «зрители». Если разного рода представления, хеппенинги можно отнести к художественному творчеству, искусству, то телеигры уже выходят за пределы художественного творчества, они представляют что-то, в чем есть элемент искусства и элементы неискусства. Они принадлежат миру игры и в том широком смысле, в котором об этом писал Й. Хайзенга [11], и в том узком смысле, в котором игровое начало присуще именно этому телевизионному жанру.

Телевизионные игры относятся к наиболее популярным видам телевизионного представления. Они бывают очень разными: одно дело – «Поле чудес» или «Как стать миллионером?», другое дело – «Что? Где? Когда?», хотя и то, и другое есть «телевизионная игра» по определенным правилам: есть участвующие и есть зрители, которые за этим наблюдают.

Распространение игр на телевидении и занятие ими ведущего места в репертуаре сопровождала «новая экранная революция», которая была связана со вторжением электронных игр и компьютерных технологий. Известно, что многие видеоигры существуют в двух вариантах – на компьютере и на телевизионном экране – в зависимости от того, какую приставку ты используешь. Игры могут быть и на CD-ROM‑ах, их можно переписать на жесткий диск, можно приобрести игровую приставку к телевизору. По сути эти игры эквивалентны. И компьютерные, и телевизионные игры подразумевают активное вторжение человека, участвующего в этой игре, в то, что там происходит. Человек – уже не зритель, а человек играющий – «homo ludens», по терминологии Й. Хайзенги. И в данном случае он не смотрит зрелище, а участвует в зрелище, по-своему моделируя то, что происходит с персонажем.

Особую роль в экранной культуре играют телесериалы (ТВС), как самое массовое по охвату аудитории зрелище со своим «языком», своим «текстом».

Текст ТВС есть «многомерное пространство, это набор текстов – дискурсов, цитат, ни один из которых не является исходным. Создание интертекста – это создание двойственности знака, который одновременно принадлежит и создаваемому интертексту, и текстам, в него включаемым, и реальности, и квазиреальности, что позволяет утверждать многообразие прочтения и понимания создаваемого интертекста» [12].

Специфика языка телесериала заключается в его максимальной конкретности, в возможности осуществления «желаемого», которое представлено в тексте ТВС как необходимость, так как это наиболее эффективный способ заинтересовать зрителя.

Таким образом, «ожидание», а затем «ответ» и «разгадка» объясняют причину страсти зрителей к телесериалам. При этом телеману неважно –отечественный это приключенческий фильм типа «Семнадцать мгновений весны» Т. Лиозновой, советский телеэпос («Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов» В. Краснопольского и В. Ускова), американская «Санта-Барбара» или латино-американская «мыльная опера» типа «Рабыни Изауры» и «Богатые тоже плачут» и т. д. Для телемана важен психологический момент «ожидания» и эффект «разгадки», заставляющий его на протяжении многих недель и месяцев, не отрываясь, смотреть на телеэкран.

Телесериал сопоставим с таким же мощным явлением современной медиакультуры, как реклама – еще одна разновидность мифомышления в массовом сознании и составная часть так называемой «клип-культуры» (video clip – короткий сюжет со специально снятым изображением, используемый как вставной номер в телепередаче).

«Кто бы что ни говорил, истина заключается в том, что реклама – это не искусство. В ней может присутствовать некоторый артистизм, но при окончательном анализе оказывается, что это – наука, результаты использования которой можно полностью выразить в измеримых величинах», – утверждает в своей книге С. Зимен [13]. Но эффективность рекламы, в том числе и коммерческой, напрямую зависит и от того духовного содержания, которым наполняется рекламное пространство, от философии рекламы, включающей в себя определенные мифологемы, и от методов ее подачи.

Однако вопреки утверждению С. Зимена «клип-культура» эпохи постмодерна, используя коллажность и фрагментарность, китч и иронический подтекст по отношению к приоритетам прошлого, способна создать яркие рекламные миниатюры исторического содержания, подобно тому как это делали Ф. Бондарчук и Д. Евстигнеев в конце 1990‑х годов под эгидой рекламы Банка «Империал». «Клип-культура» породила и знаменитый фильм «Му-Му» (1998 год, режиссер Ю. Грымов) по рассказу И. С. Тургенева, и 120‑серийный телесериал российско-американского производства «Бедная Настя» (2005, СТС), построенный на соединении исторического (реальные образы и коллизии русской истории эпохи Николая Первого) и вымышленного материалов.

Сущность механизмов воздействия в приведенных примерах одна: манипуляция зрителем через апелляцию к его пристрастиям и эстетическим вкусам, предоставление возможностей (пусть и иллюзорных) достигнуть удовлетворения и т. д. В этом смысле и фильм, и телесериал, и реклама становятся производителями потребителя, утверждаясь на медиарынке факторами доходности и прибыльности, что привлекает потенциальных инвесторов.

Компьютеризация и социальная память

Особенностью информационного общества является то, что создается новая инфосфера, основой которой является интеллект. Залогом столь решительного шага вперед стал, конечно же, компьютер как сочетание электронной памяти с программами, сообщаемыми машине. Еще в начале 1950‑х годов в США это было своеобразным научным открытием. В 1960‑е годы компьютеры стали проникать в деловую сферу и использовались главным образом при финансовых расчетах. В 1970‑е годы процесс распространения компьютерного интеллекта убыстряется, и в начале 1980‑х годов компьютер становится в США и странах Западной Европы таким же вездесущим явлением, как до этого была пишущая машинка.

У истоков ЭВМ, как известно, – открытия почти двухвековой давности. Еще в 1832 году английский математик Чарльз Бэббидж изобрел первую программно-вычислительную машину, которую назвал «аналитической машиной». Но идеей Бэббиджа ученые воспользовались только в годы Второй мировой войны.

Первой машиной, признанной стопроцентным ЭВМ, был ЭНИАК («Электронный численный интегратор и калькулятор»), построенный в 1945 году. ЭНИАК, способный хранить в своей памяти программы и различные данные, стал предтечей современного компьютера.

Э. Тоффлер рассказал, как телекомпьютерная корпорация Америки стала в 1970‑е годы предлагать услугу, именуемую просто «Источник», которая за «смехотворно низкую цену предоставляла пользователю компьютера немедленный доступ к кабельному каналу новостей «United Press International», огромному массиву данных товарной и фондовой биржи, программам обучения детей счету, письму, французскому, немецкому и итальянскому языкам, членство в компьютеризированном клубе покупателей товаров со скидкой, возможность немедленно заказать гостиницу или туристическую поездку и еще многое другое.

«Источник» также позволял всем, у кого есть недорогой терминал ЭВМ, общаться с кем угодно в данной системе. Любители бриджа, шахмат или игры в триктрак могли при желании играть с партнерами, находящимися от них за тысячи миль. Пользователи могли вступать в переписку друг с другом или рассылать сообщения многочисленным адресатам одновременно, а всю свою почту хранить в электронной памяти. «Источник» облегчал формирование своего рода «электронного братства» людей, объединяющихся в группы по интересам [3, с. 284].

Рассредоточение компьютеров по домам, не говоря уже об их объединении в разветвленную сеть, стало следующим шагом в создании открытого пространства интеллектуальной среды.

Речь шла не просто о сокращении объема информации, а о совершенно новом уровне коммуникаций, резко отличающихся от традиционных СМИ. Речь шла о принципиально новом типе медиакультуры, трансформирующей общественное и индивидуальное сознание. У человечества появилась потребность в «компьютеризации» и новой системе «медиаграмотности».

Цивилизация эпохи индустриализации, как известно, взяла курс на «массовую грамотность», построив тысячи библиотек и музеев, изобретя картотеки, газеты, журналы, фотографии, кино, ТВ – словом, все то, что способствовало социальной модернизации.

Составляющими постиндустриальной (информационной) цивилизации стали: компьютеризация корпоративных файлов, кабельное, спутниковое и цифровое телевидение, видео, Интернет, электронная почта, сотовая связь, мультимедиа – все то, что смешивается, пополняется, комбинируется, расширяя социальную память индивида, общества, всей планеты. Речь идет о формировании «планетарного», «глобального» мышления. Свидетельницей этого процесса является современная медиакультура.

Как отмечает В. Савчук, «информация живет «симуляцией знания». И здесь не важно, истинна она или нет, важна лишь скорость ее проявления и непрерывность трансляции. Модус актуальности заставляет максимально сближать происходящее с информацией о происходящем [7, с.31].

Электронная революция оказалась тесно связанной в нашей стране с процессом демократизации общества, так как благодаря ЭВМ стала доступна любая разнообразная информация. И хотя кино, телевидение, радио все еще остаются наиболее популярными медиа, роль компьютера и Интернета резко возросла как мощных средств сохранения социальной памяти.

Интернет и «виртуальная реальность»

Интернет – система соединенных компьютерных сетей мирового масштаба, которая предоставляет услуги по обмену данными. Другими словами, Интернет – это сеть сетей, которая объединяет национальные, региональные и местные компьютерные сети, в которых происходит свободный обмен информацией.

Вопросы создания и функционирования СМК в среде Интернет представлены в обширном эмпирическом материале сборника «Система средств массовой информации России» [14], а также в книге Р. Снеддена «Изобретения XX века. Интернет» [15], а также в монографии М. Кастельса «Галактика Интернет» [16].

Интернет стал не только средством общемирового вещания, механизмом распространения информации, но и средой для сотрудничества и общения людей, охватывающей весь земной шар. В отличие от радио- и телевещания, основной функцией которых стало производство и распространение массовой информации, Интернет оказался средой для коммуникации в более широком смысле слова, включающей межличностную и публичную формы общения, как индивидуальную, так и групповую.

Интернет – многофункциональная система. Главными его функциями являются:

– информационная, особенность которой заключается в том, что информационные контакты протекают в режиме открытости и общедоступности. Почти каждый может получить доступ в Интернет, серьезными ограничениями являются лишь низкий уровень каналов связи и недостаток материальных средств. Информационная функция обеспечивает хранение, механизмы поиска и доступа к имеющейся информации;

– социальная, приводящая к образованию новых форм коммуникативного поведения в среде, где господствуют горизонтальные связи и отсутствуют территориальные, иерархические и временные границы;

– экономическая, направленная на получение коммерческой прибыли и проявляющаяся в чрезвычайно эффективном воздействии на глобальную информационную инфраструктуру и стимулирующая ее дальнейшее развитие.

М. Кастельс утверждает, что мы живем в условиях особой культуры, которая «является виртуальной, поскольку строится, главным образом, на виртуальных процессах коммуникаций, управляемых электроникой… Эта виртуальность и есть наша реальность. Вот что отличает культуру информационной эпохи: именно через виртуальность мы в основном и производим наше творение смысла» [1, с. 237].

Кастельс, в сущности, определил специфику Интернета как «пространства свободной глобальной коммуникации» [16, с. 5] в начале XXI века. И можно согласиться с теми исследователями, кто считает, что процесс виртуализации стоит рассматривать не как результат компьютеризации, а как итог исторического пути человечества.

«Виртуальность» из условности превращается в безусловность, «квазиреальность» заменяется «гиперреальностью», о чем говорят теоретики постмодернизма: Барт Р., Бодрийяр Ж., Гваттари Ф., Деррида Ж., Делёз Ж., Кристева Ю., Левинас Э., Эко У. и др.

Виртуальная реальность, таким образом, порождает иные культурные идентичности и модели субъективности, нестабильные, диффузные. А это ставит человечество перед задачей формирования «глобального» гражданского общества.

Глобализм и поиски новой идентичности

Среди идеологов теории «глобализма», как нового мирового порядка, следует выделить З. Бжезинского, американского социолога, долгие годы определявшего внешнюю политику США, и Джорджа Сороса, который вслед за К. Поппером назвал свой проект «Открытое общество», рассматривал его в следующем контексте:

«Концепция открытого общества нуждается в более прочном фундаменте. Нужны психологические обязательства в защиту открытого общества, потому что это правильная форма общественной организации. Но готовность к таким обязательствам встречается нечасто» [17].

Западная Европа, как известно, отреагировала на перспективы глобализации объединением. Этот процесс начался вскоре после второй мировой войны сначала созданием НАТО (1949), затем Европейского экономического сообщества (1957); с 1976 года функционирует Европейский парламент; в 1993 году образован Европейский Союз (ЕС).

Самым сложным вопросом глобализации является проблема сосуществования многонациональных культур. Одни исследователи называют эту ситуацию «предапокалипсисом», другие – «новым Вавилоном».

А. Генис в своем эссе «Вавилонская башня» называет эти тревоги «зловещими трактовками древнего сюжета», хотя при этом замечает, что «меняется геометрия строительства: на место дерзкой вертикали приходит смиренная горизонталь» [18, с. 238]. Развивая идею «глобальной революции» в сфере культуры, Генис подчеркивает диалектическое единство традиций и новаторства: «В Библии рассказ о Вавилонской башне завершает первобытную историю. Это позволяет воспользоваться ею как вехой, определяющей тот момент, к которому стремится в своем попятном движении постиндустриальная культура, – архаика кончается столпотворением.

Помимо очевидного, тут есть и подспудный смысл: языки не только разделили людей – язык разделил человека. Согласно классическому определению Аристотеля, речь – репрезентация разума. Это значит, что она дает высказаться не всему человеку, а лишь его сознательной, разумной, рациональной части [18, с. 240].

Как известно, К. Леви-Стросс утверждал, что два типа мышления –первобытное и современное – оперируют двумя видами грамматики. В зависимости от того, какой из них человек пользуется, он оказывается либо в архаическом, либо в современном мире. Цель постиндустриальной культуры, по мнению Гениса, состоит в том, чтобы создать из двух грамматик третью. Однако «планетарная цивилизация» воспринимается зачастую простым продолжением колониализма – агрессией сильных против слабых, развитого индустриального общества против неразвитого, Запада против Востока [18, с. 241].

Вот почему мир в начале XXI века сотрясают войны как локальные, так и информационные. Современные процессы медиатизации мира и перехода человечества на цивилизационные пути развития изучает новая синтетическая наука информационной эпохи – медиалогия [19] (но это уже другая тема исследования, которая находится за пределами проведенного анализа).

Вместо заключения

Что ж, переходный период всегда сопряжен с поисками новой идентичности, суть которой сводится, как правило, к поискам нового мифа. Весь мир и Россия сегодня вновь оказались перед выбором, подобно героям русских народных сказок. В этой связи актуальны мысли политолога А. Цуладзе о том, что «перед ней открываются три возможные альтернативы развития. Первый путь – интеграция в западное сообщество. Второй путь – опора на собственные силы, обособление от Запада. Третий путь – возрождение империи, противостояние с Западом»[20].

Глобализация как бы повторяет на новом витке эпоху «осевого времени» (термин К. Ясперса), обозначившую начало собственно цивилизованного бытия, проявившую универсальный смысл истории. Это выражение потребности мирового сообщества в период кризиса созданной им цивилизации восстановить авторитет и витальную силу идеи коллективной ответственности человека и человечества за сохранение целостности «земного» мира.

[*] См.: работы Арина О., Гуревича П., Калюжного Д., Кара-Мурзы С., Панарина А., Почепцова Г., Цуладзе А. и др.

Литература

1. Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. – М. : ГУВШЭ, 2000. – С. 316 – 323.
2. Тоффлер Э. Метаморфозы власти. – М. : АСТ, 2003. – С. 9 – 10.
3. Тоффлер Э. Третья волна. – М. : АСТ, 1999. – С. 263.
4. Маклюэн М. Понимание медиа. Внешние расширения человека. – М.-Жуковский : Канон-Премсс-Ц, 2003. – 464 с.
5. Кириллова Н.Б. Медиакультура: теория, история, практика. – М. : Академический проект, 2008. – 496 с.
6. Луман Н. Реальность массмедиа. – М. : Праксис, 2005. – С. 57-58.
7. Савчук В. Конверсия искусства. – СПб. : Петрополис, 2001. – С. 11.
8. Кукаркин А. В. По ту сторону расцвета. – М. : Политиздат, 1974. – 558 с.
9. Разлогов К. Экран как мясорубка культурного дискурса // Экранная культура. Теоретические проблемы/Под ред. К.Э. Разлогова. – СПб. : Изд-во «Дмитрий Буланин», 2012. – С. 9-37.
10. Проблема//Киноведческие записки. – М. : НИИК, 1996, № 30. – С. 262-295.
11. Хайзенга Й. Homo Ludens/Человек играющий. Статьи по истории культуры. – М. : Айрис-пресс, 2003. – 496 с.
12. Зайцева С. Телевизионный сериал: язык, дискурс, текст // Языки культур: Взаимодействия. – М. : РИК, 2002. – С. 332.
13. Зимен С. Бархатная революция в рекламе. – М. : Эксмо, 2003. – 288 с.
14. Снедден Р. Изобретения XX века. Интернет. – М. : МАХАОН, 1998. – 48 с.
15. Система средств массовой информации России/Под ред. Я.Н. Засурского. – М. : Аспект-Пресс – 2003. – 260 с.
16. Кастельс М. Галактика Интернет: размышления об Интернете, бизнесе и обществе. – Екатеринбург : У-Фактория, 2004. – С. 5.
17. Сорос Дж. Новый взгляд на открытое общество. – М. : Магистр, 1997. – С. 14 – 15.
18. Генис А. Вавилонская башня. Искусство настоящего времени. – М. : Независимая газета, 1997. – 256 с.
19. Кириллова Н.Б. Медиалогия. – М. : Академический проект, 2015. – 418 с.
20. Цуладзе А. Политическая мифология. – М. : Алгоритм, 2003. – С. 347-348.

References

1. Kastel's M. Informacionnaja jepoha: jekonomika, obshhestvo i kul'tura [The Information Age: Economy, Society and Culture]. – M.:GUVShJe, 2000. – S. 316 – 323. [in Russian]
2. Toffler Je. Metamorfozy vlasti [Powershift: Knowledge, Wealth and Violence at the Edge of the 21st Century]. – M.: AST, 2003. – S. 9 – 10. [in Russian]
3. Toffler Je. Tret'ja volna [The Third Wave]. – M.: AST, 1999. – S. 263. [in Russian]
4. Makljujen M. Ponimanie media. Vneshnie rasshirenija cheloveka [Understanding media: The Extension of Man]. – M.-Zhukovskij: Kanon-Premss-C, 2003. – 464 s. [in Russian]
5. Kirillova N.B. Mediakul'tura: teorija, istorija, praktika [Media Culture: Theory, Histore, Practice]. – M.: Akademicheskij proekt, 2008. – 496 s. [in Russian]
6. Luman N. Real'nost' massmedia [The Reality of the Mass Media]. – M.: Praksis, 2005. – S. 57-58. [in Russian]
7. Savchuk V. Konversija iskusstva [Art Conversion]. – SPb.: Petropolis, 2001. – S. 11. [in Russian]
8. Kukarkin A. V. Po tu storonu rascveta [On the other side of the flowering]. – M.: Politizdat, 1974. – 558 s. [in Russian]
9. Razlogov K. Jekran kak mjasorubka kul'turnogo diskursa [The screen as the grinder cultural discourse] // Jekrannaja kul'tura. Teoreticheskie problemy/Pod red. K.Je. Razlogova. – SPb.: Izd-vo «Dmitrij Bulanin», 2012. – S. 9-37. [in Russian]
10. Problema [The problem]//Kinovedcheskie zapiski. – M.:NIIK, 1996, № 30. – S. 262-295.
11. Hajzenga J. Homo Ludens /Chelovek igrajushhij [Homo Ludens]. Stat'i po istorii kul'tury. – M.: Ajris-press, 2003. – 496 s. [in Russian]
12. Zajceva S. Televizionnyj serial: jazyk, diskurs, tekst [TV series: language, discourse, text] // Jazyki kul'tur: Vzaimodejstvija. – M.: RIK, 2002. – S. 332. [in Russian]
13. Zimen S. Barhatnaja revoljucija v reklame [The end of advertising as we know it]. – M.: Jeksmo, 2003. – 288 s. [in Russian]
14. Snedden R. Izobretenija XX veka. Internet [XX century invention. The Internet]. – M.: MAHAON, 1998. – 48 s. [in Russian]
15. Sistema sredstv massovoj informacii Rossii [System of mass media of Russia]/Pod red. Ja.N. Zasurskogo. – M.: Aspekt-Press – 2003. – 260 s. [in Russian]
16. Kastel's M. Galaktika Internet: razmyshlenija ob Internete, biznese i obshhestve [Galaxy Internet: Reflection on the Internet, business and society]. – Ekaterinburg: U-Faktorija, 2004. – S. 5. [in Russian]
17. Soros Dzh. Novyj vzgljad na otkrytoe obshhestvo [Opening soviet system]. – M.: Magistr, 1997. – S. 14 – 15. [in Russian]
18. Genis A. Vavilonskaja bashnja. Iskusstvo nastojashhego vremeni [Tower of Babel]. – M.: Nezavisimaja gazeta, 1997. – S. 238. [in Russian]
19. Kirillova N.B. Medialogija [Medialogia]. – M.: Akademicheskij proekt, 2015. [in Russian]
20. Culadze A. Politicheskaja mifologija [Political mythology]. – M.: Algoritm, 2003. – S. 347 – 348. [in Russian]