ENGLISH-RUSSIAN TRANSLATION IN THE LEGAL FIELD

Актуальность исследования, посвященного применению англо-русского перевода в юридической сфере, определяется тем, что в настоящее время российская правовая система, будучи приоритетной над международными нормами права в нашей стране, переживает период стремительного развития и изменений, чтобы покрыть новые общественные отношения, юридические споры по которым решались апеллирование к международному законодательству.  Но для более эффективного и качественного скачка в развитии российской юридической науки, мало ввести собственные нормы права, необходимо также ориентироваться на успешный опыт других стран в регулировании вопросов, ранее не затронутых в официальных источниках Российской Федерации. А такое невозможно без точного и правильно англо-российского перевода.

Данная статья будет посвящена одной из множеств проблем, с которыми встречаются переводчики при англо-русском переводе юридической терминологии, а именно трудность адаптации исконно английских определений под русский язык и русскую юридическую лексику.

Стоит отметить, что целью исследования не ставится полное решение данного вопроса, поскольку оно в априори невозможно, в силу огромной разницы между двумя языками не только фонетическом и орфоэпическом плане, но и также грамматическом. Исходя из этого, цель исследования — обозначение основных аспектов проблемы письменного перевода в юридической терминологии и предложение возможных путей их решения.

Для начала стоит обозначить основные аспекты рассматриваемой проблемы, их будет два:

1. Отсутствие в российском праве норм и концепций английской юридической системы.

2. Отсутствие юридической дефиниции в российской системе права, дающей полное описание нормы английского права.

По первому вопросу, существует множество исследований, которые акцентировали свое внимание на проблеме различия двух правовых систем. Так, например, институт «trust», который позволяет управлять активами и защищать интересы бенефициаров. В нашей правовой системе аналогичного института попросту нет, из-за чего возникают коллизии при переводе и интерпретации юридических документов, связанных с управлением активами.

Внимательный читатель может отметить, что у нас в стране существует Закон «О доверительных управляющих», который покрывает правовой пробел в системе российского права в регулировании трастов, но все не так просто. Если мы обратимся к тексту данного нормативно-правового акта, то поймем, что данный закон не более чем «заглушка», о которой также упоминает Петрова, призванная хоть как-то обозначить данный вид экономических отношений в нашем праве и являющаяся по своей сути переводом сути английского института.

И, к сожалению, такая практика является необходимостью, когда от переводчиков требуется не просто точный перевод нормы права, но и еще объяснение ее концепции для полного понимания результатов их деятельности, что в свою очередь чревато правовыми рисками.

Нельзя не упомянуть про такую английскую правовую концепцию, которая в нашей стране имеет место быть, но отнюдь не настолько развита в нашем законодательстве – «Common Law».

В английской правовой системе значительная часть норм права формируется через судебные прецеденты (case law), что называется "common law". Это означает, что решения судов становятся источником права. В России, напротив, основным источником права является закон, и прецеденты не имеют такой же силы. Перевод термина "common law" может вызвать трудности, так как в русском праве нет аналогичного понятия

Что касается второго аспекта рассматриваемой проблемы, то мы ее вскользь уже затронули, когда российское право регулирует отношения, которые подвержены переводу, но русский язык и российская юридическая терминология банально не может дать точного и всеобъемлющего перевода английской нормы права.

Как пример, мы можем обратиться к труду доктора юридических наук Лебедевой «Значение контекста для корректного перевода юридических текстов». В своей работе она акцентирует внимание на важности определения терминов и условий в переводимых документах, для избежания правовых последствий 

Так, можно взять концепцию «Consideration», которая не имеет прямого аналога в российском праве. Российские переводчики обычно используют термин «возмещение», как ближайшее по смыслу определение, что не совсем верно. В английском праве "consideration" означает что-то ценное, что передается от одной стороны к другой в рамках договора, и это является необходимым условием для его действительности. Стоит учесть, что данная концепция в английской юридической системе включает в себя не только денежные выплаты, но и любые другие формы взаимных обязательств сторон, которые могут быть признаны законными, что делает перевод этого слова контекстнозависящим.

По итогу, мы можем столкнуться со следующими правовыми последствиями неточности:

1. Неопределенность обязательств: если в контракте на русском языке указано, что «возмещение» является единственным условием для исполнения обязательств, это может привести к ситуации, когда одна из сторон не выполнит свои обязательства, полагаясь на то, что она не должна ничего предоставлять в обмен на услуги или товары.

2. Споры между сторонами: в случае возникновения спора о том, была ли выполнена сделка или нет, отсутствие точного понимания термина может привести к судебным разбирательствам. Суд может не признать контракт действительным из-за недостатка "consideration", если он будет интерпретирован как простое возмещение.

3. Правовые риски: для сторон контракта это может означать значительные финансовые потери и правовые риски. Например, если одна сторона решит подать иск о нарушении контракта, суд может отклонить иск из-за отсутствия четкого понимания условий сделки.

Поэтому на практике, специалисты сторонятся обращаться к точному определению данной концепции в официальных российских юридических документах (например, Гражданский кодекс РФ). Вместо этого используются другие термины и концепции, такие как «обязанность», «платеж», «возврат» и т.д., которые более точно отражают содержание обязательств сторон и напрямую зависят от контекста рассматриваемых общественных отношений (например, договор купли-продажи или договоры займа).

Также можно упомянуть судебную практику, когда перевод слова становится краеугольным камнем всего дела. В одном из дел, рассматриваемых Арбитражным судом, был спор между российской компанией и иностранным контрагентом по поводу исполнения условий контракта на поставку товаров. В контракте использовался термин "force majeure"

Проблема состояла в том, что в российском праве есть свое понятие «форс-мажор», однако его определение и применение могут отличаться от английского. Если у нас в стране термин «форм-мажор» (обстоятельства непреодолимой силы) закреплен 401 статьей Гражданского кодекса РФ и определяется как события, которые невозможно было предвидеть или предотвратить (стихийные бедствия, войны, забастовки и другие обстоятельства, которые не зависят от воли сторон) 

Такая же проблема при определении юридических последствий наступление «форс-мажора». В российском праве есть четкое общее определение ответственности при наступлении «форс-мажора», когда стороны освобождаются от ответственности за неисполнение обязательств, если они докажут, что это неисполнение произошло именно из-за форс-мажорных обстоятельств. Однако важно отметить, что российское законодательство требует от сторон уведомления друг друга о наступлении форс-мажора.

В английском же праве последствия "force majeure" также зависят от условий контракта. Если в контракте предусмотрены условия для освобождения от ответственности при наступлении "force majeure", то стороны могут быть освобождены от обязательств или иметь право на продление сроков исполнения. Однако отсутствие четкой формулировки может привести к спорам о том, какие обстоятельства подпадают под действие "force majeure".

Также преступлением будем не упомянуть бремя доказывания «форс-мажорной» ситуации, где картина все та же — четкий общий регламент доказательной базы в российском праве и индивидуальный прецедентный подход в английском праве, основанный на условиях конкретного контракта.

В данном случае суд признал, что необходимо учитывать, как международные нормы, так и специфику российского законодательства. В результате суд пришел к выводу, что обстоятельства, указанные в контракте как "force majeure", должны быть оценены с учетом как международной практики, так и норм Гражданского кодекса РФ. Так как условия договора были схожи с текстом российского законодательства, Суд также отметил необходимость предоставления доказательств того, что данные обстоятельства действительно имели место и повлияли на исполнение обязательств.

Стоит отметить, что рассматриваемый пример происходил до событий февраля 2022 года, и в нынешних реалиях Суд в приоритет ставил бы нормы российского законодательства, что немного упрощает работу, но носит спорный характер в вопросе правомерности оглашенного решения.

В заключении, отметим, что данные примеры иллюстрируют важность точного определения юридических терминов при переводе и потенциальные правовые последствия неточностей. В нынешнем контексте решение этой проблемы с точки зрения практики вполне простое — ориентировка на российское законодательство в спорных вопросах в определении дефиниции того или иного слова. Если же рассматривать вопрос отсутствия юридической концепции в нашей стране, то мы можем предложить два выхода из сложившейся ситуации — внедрение этих концепций в систему российского права, как в случае с «трастами» или же вновь ориентировка на российскую правовую систему, как в примере с "common law".