ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ОБРАЗА СТАРИЦЫ ВИРИНЕИ В РОМАНЕ И.С. ШМЕЛЕВА «ПУТИ НЕБЕСНЫЕ»
ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ СРЕДСТВА СОЗДАНИЯ ОБРАЗА СТАРИЦЫ ВИРИНЕИ В РОМАНЕ И.С. ШМЕЛЕВА «ПУТИ НЕБЕСНЫЕ»
Научная статья
Михайлова А.А.
Тамбовский государственный университет – ТГУ имени Г.Р. Державина, Тамбов, Россия
Аннотация
В статье проанализированы художественные средства, используемые И.С. Шмелевым для создания одного из уникальных и значимых образов в романе «Пути небесные», стоящего на стыке художественной и агиографической литературных традиций, - матушки Виринеи. Обращение к поэтике конкретного образа позволяет глубже проникнуть в художественный мир писателя, осмыслить его творческую позицию.
Ключевые слова: образность, старчество, художественные средства.
Key words: figurativeness, tutorship, art means.
И.С. Шмелев поставил своей задачей изобразить в романе «Пути небесные» людей высшей духовности – старцев. В «Путях небесных» мы встречаем трех старцев: матушку Виринею, отца Варнаву, отца Амвросия. Писатель впервые вводит в русскую литературу понятие женского старчества. И хотя матушка Виринея не названа в романе старицей, считать ее таковой позволяют следующие ее характеристики: прозорливость, попечение о заблудших душах, христианские добродетели – любовь, милосердие, терпение, всепрощение и другие. Этот значимый образ, в духе шмелевской манеры, едва очерчен в романе, но необыкновенно поэтичен. Поэтому особый интерес представляют приемы его создания.
Матушка Виринея несет послушание у врат монастыря, что, несомненно, символично: она помогает нестойким душам, которые «стоят у врат благодати». Ее образ введен в произведение посредством слов Дариньки: «Матушка Виринея нехорошо подумает, вратарница…» [1,101]. Последняя характеристика становится ее неотъемлемым признаком, так же как и эпитет «прозорливая». Л.Е. Зайцева, выделяя эту присущую писательской манере особенность – пристрастие к «постоянным» эпитетам, подчеркивала: «Иван Шмелев создает свои, авторские «постоянные» определения, «привязывая» их к персонажу с первого момента его появления на страницах произведения» [2,61]. Знаменательно, что для Вейденгаммера матушка Виринея – только простая пожилая монахиня, старушка, которая «допрашивала, не родственничек ли будет матушке Агнии…» [1,110-111]. В данном случае возникает мысль о наивности старушки, которая не может даже предположить дурных намерений в госте. Однако монахиня эта «слыла за прозорливую» [1,138]. Следовательно, ей могли быть открыты все настроения и душевное состояние Виктора Алексеевича. В то же время этот вопрос задавался не с целью изобличить его во лжи. Своей добродушностью, приветливым обращением матушка Виринея постаралась успокоить мятущегося, сознающего собственную низость Вейденгаммера. К тому же можно предположить, что она предвидела и все последующие его действия. Но поскольку в художественном мире романа путь героев предопределен, то и матушка подчинилась действию Промысла Божиего, не преградила гостю «крестом дорогу».
Во дни серьезнейших испытаний для Дарьи матушка Виринея всегда была рядом, и только она понимала, что происходит в душе девушки. Уже при поступлении Дариньки в обитель старица видела, что судьба этой белицы – в мирских страстях.
Л.Е. Зайцева отмечает, что «Иван Шмелев наделяет персонажей монашеского типа не только особыми внешностью и жестами, но и необычным тембром голоса и манерой говорить» [2,63]. Действительно, Виринея-вратарница не только ласково обращается с людьми, но в ее немногословной, простой речи практически все слова – это выражение любви, что подчеркивается преобладающими в ее речи уменьшительно-ласкательными формами слов: «родственничек», «ласточка-девонька», «глазки», «батюшка», «как листочки в уюточку» и так далее.
Особенностями речи Виринеи-вратарницы являются также яркая образность и определенная загадочность. Ее слово предельно краткое, но емкое, что достигается за счет активного использования иносказания. Можно вполне согласиться с Л.Е. Зайцевой в том, что обычно «речь старца в текстах Шмелева – притчевая, исполненная сокровенного смысла» [2,111]. Скрытый в иносказании смысл герои разгадывают на протяжении всего повествования. Дарью матушка называет «ласточкой-девонькой». Образ ласточки как характеризующий героиню указывает на ее доброту, нежность, на ее светлую душу. К тому же ласточка – символ весны, добра, надежды, возрождения, домашнего тепла и счастья. Счастье любви, которое Дарья принесла Вейденгаммеру, пополам со страданием она испытала и сама. Предрасположенность ее к жизни в миру старица обозначает образно: «Глазки у тебя за стенку смотрят» [1,138]. Стена – это образ границы между миром монастыря и внешним светским миром. Когда Дарья, прикоснувшаяся к соблазнам этого внешнего мира при посещении Виктора Алексеевича, возвращается в обитель, от отчаянного шага и мыслей о самоубийстве ее отвращает только старица: «Матушка Виринея меня остановила, повела, сказала: «Читай Псалтырь» [1,137]. Действительно, молитва по усопшей наставнице инокине Агнии была самым необходимым в этот час средством для успокоения мятущейся души. Обращает на себя внимание действие «повела», то есть старица как бы приняла на себя попечение над осиротевшей после смерти инокини Агнии белицей. Неоднократно Виктор Алексеевич признавался, что Даринька его «вела». Оказывается, сильную духовно Дарью «ведет» еще более сильная матушка. Таким образом, став звеном в этой цепочке, Вейденгаммер становится под крыло монастыря.
Перед совершением главной героиней побега Виринея-вратарница намерение Дариньки вновь именует через зооморфный образ птицы: «крылышки востришь». Это намек на полет, который не одобряется матушкой, поскольку в данном словосочетании слышатся нотки порицания. Попутно заметим, что Дарью называет «птичкой» и лихач, подхвативший ее на глазах у вратарницы. Таким образом, выбор героиней светской жизни и страстной, а не милосердной любви связан с образом осознанного вылета птенца из привычной среды, из родного гнезда.
Когда Дарья, освоившаяся в мирской жизни, направляется в монастырь уже вдвоем с Виктором Алексеевичем, она прикрывает лицо вуалью, чтобы быть не узнанной матушкой Виринеей, которая ассоциируется у нее с образом совести, обличающей в том, что «живет незаконно, в блуде» [1,142]. На фоне подобного «духовного» восприятия приводится беспристрастное видение Вейденгаммера, воспринимающего лишь зрительный ряд. Для выражения оценки Виктора Алексеевича писатель подбирает слова с несколько сниженной стилистической окраской. Так, он видит матушку Виринею «сидевшей копной у столика с иконкой» [1,172]; при беседе с Даринькой она «оттянула свою укутку», «ее мягкий рот искосился в счастливую улыбку», «облапила матушка Виринея Дариньку» [1,175]. Подобные характеристики формируют образ простого пожилого человека, скорее всего, крестьянского происхождения, не сжатого рамками светских приличий, а потому столь открыто выражающего свои искренние чувства. С этой грубой внешностью контрастируют добродушное отношение к людям и богатый христианской любовью внутренний мир.
Вейденгаммера вратарница именует супругом Дарьи, даже намеком не задев больную рану героини, не напомнив ей о «незаконности связи». Старица отмечает доброту Виктора Алексеевича: «душевный глаз» [1,175]. Таким образом, матушка Виринея согревает героиню и ее избранника ласковыми словами и как бы благословляет их своим предсказанием на последующую жизнь: «Господь вас обоих и пожалеет, обоих и привеет, как листочки в уюточку» [1,175]. Последняя фраза насыщена глубинным смыслом: глагол «привеет» несет в себе в данном контексте образ уюта, тепла, покоя; листочки – это символический образ безвольно несущихся по воле природной стихии существ, косвенно предсказывающий, что герои будут бессильны бороться с соблазнами страстей: Дарья – с любовью к Дмитрию Вагаеву, Виктор Алексеевич – с увлечением новой страстью в Петербурге. Но сначала Вейденгаммер на Рождество почувствует то, что говорила старица, - радость и покой: «Все, все укрыто, «привеяно в уюточку» [1,195]. Однако старица смотрела дальше, и смысл притчевого слова матушки герои постигают по мере развития действия.
Знаменательно, что толкование пророчества в «Путях небесных» писатель вкладывает в уста самих персонажей для того, чтобы важные факты будущей жизни были вынесены на поверхность во избежание неправильной трактовки их читателем. Только после серьезных испытаний герои заслужат покой – окажутся «в уюточке», в имении. Интересен тот факт, что матушка Виринея предсказала даже его название – Уютово, переделанное героями из настоящего его наименования Ютово. Даринька и Виктор Алексеевич одинаково с радостным чувством реагируют на это «совпадение»: «Вспомнили оба счастливый день, морозный, ясный, монастырь и матушку Виринею-прозорливую: «Господь вас обоих и пожалеет, обоих и привеет, как листочки, в уюточку» [1,500].
В разработке образов героев используется евангельская символика света и тьмы. С ясной погодой, монастырем, старцами связаны для героев радость и счастье. Напротив, искушения и соблазны соединяются с темнотой, непроглядной метелью, мрачным сном. Метель у Шмелева – метафора блуждания души без четких ориентиров, безумной гонки, круженья суеты, бурления страстей, «мятущееся, стихийное состояние души героев, противоречивость их мыслей и чувств» [3,124]. Так, еще во время пребывания Дарьи в обители соблазн чувствами к Виктору Алексеевичу сопровождается Никольской метелью; в вихре светской жизни метель прибивает героев к стенам Страстного монастыря; в метели Дарья с Анютой ищут дорогу к обители и так далее. И часто в этой метели или же в пик искушений героини проглядывают очертания тихого пристанища и его привратницы как прорыв сквозь завесу «метельного сна», напоминание о необходимости очнуться. Однако Даринька едва воспринимает эти знаки: вспомнив о том, что не послала матушке Виринее гостинчика, она так и не посылает его.
Интересно, что Виктор Алексеевич отмечает любовь Дарьи к метели: «В Дариньке метель вызывала какое-то бурное веселье, что-то больное даже. Метель для нее закрывала все. Как метель, она порывалась скорей на волю, ее влекло…» [1,351-352]. Думается, это связывается с ее кипучим нравом – «страстность до исступления и благочестие до подвижничества» [1,247].
Явным контрастом выступает метель как метафора кружения светской жизни стенам монастыря, укрывающим кутящих героев: «Там, в заломчике, все потише» [1,276]. За этими стенами мирно отходит душа праведницы матушки Виринеи. Даринька осознает, что «это было – знамение, – «прощание с матушкой Виринеей», которая в это время отходила, рядом, за той стеной, у которой ютились мы. В этом увидела Даринька укор: вот, ты пошла на такую жизнь, и после тебе откроется… откроется, что чистая, достойная инокиня умирала, а ты, беглая, распутная, по кабакам гуляешь, такая твоя дорога, сама от святого отказалась, в святое плюнула!» [1,359-360]. Также в этом эпизоде символически прочерчиваются и предстоящие события: от бури страстей героев укроет тишина монастырей.
Итак, в метель старица умирает, в метель же Даринька узнает об этом. Блуждая по заметенным улицам, она все-таки находит Страстной, но – «снежные стали стены, розового не стало видно, - совсем незнакомая обитель» [1,358]. То светлое, что было связано со счастливым временем в монастыре, с его насельницами матушками Агнией и Виринеей, именуемое героями розовым, ушло в прошлое. Теперь здесь другие люди, и прежде всего вратарница, считавшаяся полуюродивой, но очень строгой. Это ее «чужие глаза взглянули» [1,358]. Эпитет «чужие» здесь приобретает обозначение не просто глаз другого человека, а характеристику чуждости мировосприятия новой вратарницы тому, что было у матушки Виринеи, которая для Дарьи «родная самая» [1,366]. Мать Иустина – образ, представляющий собой явную антитезу матушке Виринее, прежде всего в поведении и речи. Если прежняя вратарница ни намеком не осудила Дариньку, то матушка Иустина сразу обдает холодом и не жалеет бранных слов для героини: «Блудница, распутница, в Пречистую плюнула, променяла на сладенькое, шлюха, франтиха, трепохвостка…» [1,359]. Характер обращения монахинь с героями вызывает у них соответствующие чувства: светлые, «розовые», связанные с получением утешения и радости, или мрачные, холодные, «снежные», пробуждающие отчаяние.
Итак, основополагающий образ матушки Виринеи – один из тех типов праведников, в которых И.С. Шмелев воплощает программу благоговейного восприятия жизни и милосердного отношения к человеку, что создает вокруг них среду любви, духовной радости, эмоционального «комфорта». Благодаря активному использованию целой гаммы художественных приемов – изобразительно-выразительных средств языка, иносказания, стилистической окраски, антитезы – писатель создает яркий, живой, запоминающийся образ старицы, сыгравшей значимую роль в жизни главных героев, направившей их на путь духовного возрастания.
Список литературы / References
1. Шмелев И.С. Пути небесные. – М., Даръ, 2007. – 848 с.
2. Зайцева Л.Е. Религиозные мотивы в позднем творчестве И.С. Шмелева (1927-1947). – Дис…канд. филол. наук. – 10.01.01. – русская литература. - М., 1998. – 157 с.
3. Селянская О.В. Духовно-аксиологическая парадигма романа И.С. Шмелева «Пути небесные» в контексте переписки автора с И.А. Ильиным. – Дис…канд.филол.наук. – 10.01.01. – русская литература. – Тамбов, 2004. – 167 с.