MOTIVE OF THE RESTLESSNESS IN Z. KANKULOV'S STORY “LOST IN THE CITY”

Кажарова И.А.

Кандидат филологических наук, Кабардино-Балкарский Институт гуманитарных исследований

МОТИВ НЕПРИКАЯННОСТИ В ПОВЕСТИ З. КАНКУЛОВА «ЗАТЕРЯВШИЙСЯ В ГОРОДЕ»

Аннотация

В статье рассматривается повесть адыгского прозаика Заура Канкулова «Затерявшийся в городе» с точки зрения реализации в ее сюжете ряда трансформаций мотива неприкаянности. Основные положения статьи дополняют сведения об особенностях художественной философии адыгской прозы начала 90-х годов прошедшего столетия.

Ключевые слова: Заур Канкулов, мотив, герой, неприкаянность.

Kazharova I.A.

PhD in Philology, Kabardian-Balkarian Institute of Humanities Researches

MOTIVE OF THE RESTLESSNESS IN Z. KANKULOV'S STORY “LOST IN THE CITY”

Abstract

The article discusses the story of the Adyghean writer Zaur Kankulov «Lost in the city» from the point of view of realization in the story of a number of transformations of the motif of transience. The main provisions of the articles complement information about the characteristics of artistic philosophy Adyghe prose of the early 90-ies of the last century.

Keywords: Zaur Kankulov, motive, character, restlessness.

Повесть «Затерявшийся в городе», как и личность ее автора, Канкулова Заура (1967 – 1992), – исполненное трагического смысла и глубокой тайны явление адыгской литературы. Уже первые писательские опыты З. Канкулова, появлявшиеся на страницах республиканской периодики в конце 1980-х, определенно выдавали человека с неординарным мышлением, художника напряженного поиска. Однако наибольшую известность ему принесла повесть «Затерявшийся в городе», создание которой, судя по всему, пришлось на период учебы в МГУ, на факультете журналистики, куда З. Канкулов перевелся с филологического факультета Кабардино-Балкарского госуниверситета, и который успешно окончил в 1992-м. Его жизнь трагически оборвалась в том же году. Рукопись повести была обнаружена спустя несколько лет Зариной Кануковой, и опубликована с ее послесловием в журнале «Ошхамахо» [2].

Погружаясь в проблемы и образы, порожденные эпохой экономического и культурного кризиса 1990-х, молодой автор ставил перед собой непростую задачу – в небольшом по объему полотне представить многомерное изображение современности, найти адекватные средства, чтобы передать ее деформирующуюся ментальность. Это была эпоха, когда размывание и смещение ценностных границ происходило с особой интенсивностью, что порождало в людях ощущение неприкаянности. Смещенность границ, ощущение собственной неприкаянности входили в литературу, обретая в ней закономерность мотива и литературного приема. В данной статье мы проследим развертывание мотива неприкаянности, воплотившегося в основных проблемных узлах повести «Затерявшийся в городе».

Состояние неприкаянности в его наиболее распространенном понимании, как душевная бесприютность и неустроенность (неприкаянный – «не находящий себе места, беспокойный, а также не имеющий постоянного места, положения в жизни, неустроенный» [4, с. 408]), присутствует в повести как лейтмотив воссоздаваемой «картины мира» и как определяющая черта обитающих в ней героев. На магистральную роль мотива неприкаянности указывает также и заглавие произведения.

З. Канкулов исследует тот аспект действительности, который ему ближе всего – реальность родного этноса, и выбирает героев, близких ему по возрасту – это молодые люди, которым предстоит вступить на дорогу новой, взрослой жизни. Вчерашние школьники Феликс, Коля, Залина и Ахмед, совершенно разные по складу характера, озабоченные столь же разными и в то же время вполне типичными для их возраста вещами. Кто-то переживает светлое чувство первой любви, с меньшей или большей степенью энтузиазма размышляет о выборе профессии (Феликс и Залина), кто-то пытается определить наиболее верный жизненный путь (Ахмед), кто-то стремится реализовать свою жажду доминирования (Коля).

Ничего из всего этого еще не свершилось, но начало и итог уже пересекаются: Феликсу только предстоит предать свое светлое чувство, оставив Залину на поругание хулиганам, Ахмеду только предстоит разочароваться в истинах Корана и отвернуться от него, но образ «затерявшегося в городе» уже курсивом проходит через пространство повести, внося в него настроение обреченности: «Страх, необъятный страх черным дымом обволакивает его, стискивает до дрожи в ногах, гонит и не дает остановиться. Стиснуть зубы. Ни звука. Ни стона. Снова городская улица. Лечь бы, но некуда – земля горит. Что это, помутнение рассудка? Он перестал ориентироваться во времени и пространстве…» [1, с. 134].

Инверсивное восприятие событий задано в самом начале повести. Произведение открывает диалог уже надломленных жизнью героев, и первая из череды «неприкаянных», кого мы встречаем – это Залина, некогда кроткая девушка в белом платьице, державшаяся за свою любовь как за спасительную нить, по-настоящему и, как говорит автор, не по-современному преданная ей. Начало повести показывает Залину в образе сумасшедшей, что заранее определяет вектор дальнейшего прочтения и восприятия истории ее любви, о которой лишь предстоит узнать читателю. Тихий носитель лирического начала, Залина с первых же строк изображается у своего печального итога, – навсегда утратившая смысл жизни, обреченная на беспорядочные скитания: «Перестань шляться по улицам как полоумная!» [1, с. 111], – раздраженно бросает ей Феликс. Мир ее опрокинут и ничего спасительного случиться в нем уже не может. Беседующий с ней Феликс, вроде бы сумевший отмежеваться от пережитого, обрести почву под ногами и благополучно существовать в потоке будней – семья, работа, друзья, – как станет ясно в дальнейшем, совершает лишь короткую остановку, перед тем как потерять дорогу и заблудиться навсегда.

К пониманию того, что в образе блуждающего в смятении по городу мужчины заложена предопределенность судьбы самого Феликса, автор подводит читателя постепенно, по мере развития событий. События выстраиваются вокруг ключевого этапа в жизни главных героев – это время их перехода из стихии школьного коллективизма во внешнюю действительность, в самостоятельную жизнь, потому их история – это история выбора пути и обретения собственной цельности. Переход подростка во взрослую жизнь сам по себе сложен. Переход, совершаемый в мире хаотических ценностей сложен вдвойне. И степень осознания данного рубежа способна многое поведать о внутреннем мире героев. Наибольшая глубина в этом смысле выделяет Ахмеда. Из всех молодых людей, представленных в повести, он единственный, в ком наиболее ощутима сила, восходящая от родных корней. Он знает отвергнутый и позабытый не только его сверстниками, но и поколением их родителей родной язык, наршу. Для него значим авторитет предков, что явствует из его привязанности к своему «наставнику», деду Бекулу. Он освоил язык, на котором нужно «разговаривать» с Кораном и теперь посвящен в его истины. Однако все это не избавляет от чувства неприкаянности. Он постиг, что Коран наделен душой. В нем образ, за которым юноша уже способен прозревать отчетливую модель жизни и поведения. Но так же ясно Ахмед видит и удручающую разобщенность истин священной книги и законов жизни. Отсюда вопросы без ответа, метания между великими истинами Корана и принципом «жить надо в свое удовольствие».

То, что мы обозначили как чувство порога, в жизни Феликса дает себя знать спонтанно, но неизбежность и драматизм его от этого не ослабевают. Здесь встает вопрос уже не о выборе наиболее верного пути, а прежде всего о желании избавиться от постоянно преследующей героя шаткости, неустойчивости собственного бытия. Внутренние метания провоцируются мировоззренческим сумбуром, который и приведет Феликса к окончательной потере самого себя. Образ пошатнувшейся, уходящей из-под ног или проваливающейся земной тверди сопровождает героя постоянно. Кошмары и видения Феликса – те ступени испытаний, которые он должен пройти. Еще в фольклоре ранних времен «инициация включает временную изоляцию от социума, контакты с иными мирами и их демоническими обитателями, мучительные испытания и даже временную смерть с последующим возрождением в новом статусе» [3, с. 21]. Так, неприкаянное прошлое народа, мечется в поисках своего медиума и, наконец, найдя его в лице Феликса, доводит его до полубезумного состояния. Выбор прошлого, судя по словам деда Бекула, также неслучаен, он кармически предопределен неприкаянностью предков Феликса: «Оставь свои тревоги. С тобой говорит прошлое. Почему выбор пал на тебя – мне неведомо. Возможно, в твоей родне много таких, чьи души после смерти не нашли успокоения» [с. 173]. Однако ему так и не достает мужества пройти ступени инициации до конца. Становление его личности, нахождение собственного «я», так и не свершается. Надо заметить, здесь состояние неприкаянности впервые заявляет о своем изначальном значении, сопряженном с образом души, не обретшей покоя после смерти. К этому примыкает также образ жуткого истукана Тембала, который по ночам срывается со своего постамента. Тембал – образ неприкаянности в ее прямом смысле, как отсутствие постоянного пристанища для грешной, не покаявшейся души. Таким образом, мотив неприкаянности, пронизывая сюжет рассматриваемой повести, реализуется в своем прямом и переносном значении. Транслируемый главным образом через историю становления молодых людей, он выступает косвенным свидетельством обреченности нового поколения.

Литература

1. Заур Канкулов. Затерявшийся в городе // Цепи снеговых гор. Повести писателей Северного Кавказа. М.: Фолио, 2009. С. 109 – 188.
2. Канкулов З. Затерявшийся в городе. Повесть (на кабардинском языке) // Ошхамахо. 1995. № 1 С. 3 – 52.
3. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах. М: РГГУ, 1994. – 136 с.
4. Ожегов С. И. Словарь русского языка. М.: Рус. яз., 1990. – 917 с.
5. Элиаде Мирча. Тайные общества. Обряды инициации и посвящения [Электронный ресурс]. URL: http//e-libra.ru/read/355327-tajnie-obshestva-obryadi-initciatcii-i-posvyasheniya.html (дата обращения: 01.02.2016).

References

1. Zaur Kankulov. Lost in the city // Chain of the snow mountains. The novel writers of the North Caucasus. M.: Folio, 2009. P. 109 – 188.
2. The kankulov C Lost in the city. Novel (in Kabardian) // Oshkhamakho. 1995. No. 1 Pp. 3 – 52.
3. Meletinsky E. M. About literary archetypes. M: RGGU, 1994. – 136 p.
4. Ozhegov S. I. Dictionary of the Russian language. M.: Rus. lang., 1990. – 917 p.
5. Eliade, Mircea. Secret societies. Initiation rites and initiations [Electronic resource]. URL: http//e-libra.ru/read/355327-tajnie-obshestva-obryadi-initciatcii-i-posvyasheniya.html (reference date: 01.02.2016).