ФАКТОРЫ ЭКСПРЕССИВНОСТИ ДИВЕРГЕНТНЫХ СИНТАКСИЧЕСКИХ МОДЕЛЕЙ С ИНВЕРСИЕЙ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ (СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ)

Толочко О. Я.

 Преподаватель, Львовский национальный университет имени Ивана Франко

ФАКТОРЫ ЭКСПРЕССИВНОСТИ ДИВЕРГЕНТНЫХ СИНТАКСИЧЕСКИХ МОДЕЛЕЙ С ИНВЕРСИЕЙ В ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ТЕКСТАХ

(СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ)

(на материале английского, украинского и русского языков)

Аннотация

В статье исследованы дивергентные синтаксические модели с инверсией в разноструктурных и языках, а также  рассмотрены параметры экспрессивности инверсионных синтаксических структур в художественных  текстах в близкородственных языках.

Ключевые слова: инверсия, экспрессивность, синтаксическая модель, художественный текст.

Tolochko O. Ya.

Lecturer, The Ivan Franko National University of Lviv

FACTORS OF EXPRESSIVENESS OF THE DIVERGENT SYNTACTIC MODELS WITH INVERSION IN THE BELLES-LETTERS TEXTS

(CONTRASTIVE ANALYSIS)

(as based on the English, Ukrainian and Russian samples)

Abstract

The article elucidates divergent syntactic models with inversion in the non-cognite languages concentrating attention on the factors of expressiveness of the inverted structures in the belles-lettres texts of the non- closely-cognite languages.

Key words: inversion, expressiveness, syntactic model, belles-letters text.

Сопоставительное исследование стилистических категорий художественных текстов близкородственных и неблизкородственных языков не утратило актуальности в современной лингвистике. Особое внимание нами уделено инверсии как категории стилистического синтаксиса.  Е.М. Образцова указывает ряд характеристик в результате анализа двусоставного простого повествовательного предложения в сопоставляемых языках, среди которых: общность: (а). базисных структурно-синтаксических моделей; (б). способов осложнения (развертывания) данных моделей; (в). зависимости частотности употреблений и инвертирования элементов высказывания в зависимости от степени сложности модели их построения; (г). фиксированного или произвольного характера размещения элементов предложения согласно иерархии межэлементных  отношений; (д). зависимости позиции элементов высказывания от их обязательного или факультативного статуса, а также способа выражения;  межъязыковые отличия: (1). количества модельных вариантов синтаксической структуры высказываний; (2). возможности / невозможности комплемента в позиции между подлежащим и лично-глагольным компонентом без разрушения структуры предложения; (3).количества употреблений вариантов инверсии [6, 12-13]. Сопоставление синтаксических систем английского, украинского и русского языков свидетельствует о большей функциональной зависимости принципа «линейного развертывания элементов» в английском предложении, поскольку порядок слов определяет как саму структуру предложения, так и  его синтаксический тип. В славянских языках характер линейного развертывания членов предложения в языковой цепочке не имеет первостепенной значимости. Синтаксическая позиция определенного элемента в английском предложении, его положение относительно других компонентов является весьма существенным фактором формирования синтаксических отношений в пределах предложения как структурной единицы. Особенности синтаксических систем сравниваемых языков также объясняются разной ролью синтаксической связи между элементами предложения. Противопоставление так наз. «фиксированного» порядка слов английского языка и «свободного» словопорядка украинского и русского языков относительно, поскольку на практике порядок слов в славянских языках ограничивается множеством факторов. Потенциальное разнообразие моделей реализуется далеко не всегда. Кроме этого, следует учитывать не только грамматический, но и коммуникативный фактор, который  влияет на выбор необходимой модели согласно речевой ситуации. Выбор модели также обусловлен актуальным членением, которое, в свою очередь, определяется логическим строением  предложения, во многом зависящим от контекстуальных факторов [1, 305-306]. Н.Д. Арутюнова утверждает, что предложение – основное средством выражения «фактообразующего знания». Предложение автономно в мере его совпадения с высказыванием. Изучение каждого типа значения требует анализа его взаимодействия с другими значениями, в частности обслуживающими это значение предикатами. Синтаксическая структура также может быть создана  посредством топикализации (тематизации) фактообразующего значения. Тематизация фактообразующего значения достигается инверсией модуса и препозиции, составляя один из источников предикатов. Такие предикаты главным образом соответствуют семантике модуса или пропозиционального отношения (установки). Между этими категориями, все же, существуют различия. Пропозициональное отношение отличаются по своей способности установить связь между говорящим и пропозицией. Модус переносит «центр тяжести» на постулируемое говорящим отношение содержания высказывания к действительности [3, 408]. Чешский лингвист К. Фиала считает, что на уровне синтаксиса в предложении довольно успешно сочетаются все так наз. «синтаксические предположения», таким образом обеспечивается «синтаксической завершенности». Заканчивая одно предложение и начиная следующее, говорящий делает выбор «прервать все процессы синтаксического развертывания»; следующее предложение развертывается параллельно предыдущему. Предыдущий контекст может быть включен несколькими способами: (1). информация из предыдущего контекста включается эксплицитно с помощью элементов морфологического и синтаксического уровней  посредством повтора или противопоставления; (2). информация выражается с помощью анафорической фразы-соединителя или другими способами; (3). информация, передаваемая так наз. «негативным способом» –  ее упущением в синтаксическом строении предложения; (4) информация переносится из предыдущего предложения как тема («супертема»), «вспомогательная тема», обособленная именная фраза (их синтаксическая функция в пределах контекста не уточняется). Тема является необходимой, если реципиент не воспринимает предыдущего контекста, входящего в предложение. Семантическое соотношение между предложениями отличается по крайней мере по двум параметрам: (а). плотностью синтаксических связей; (б). сокращением контекста. Само содержание текста по своей синтаксической структуре рассматривается как «макропредложение», имеющее свою «графическую репрезентацию межреферентных соотношений». Таким образом определяются наиболее подходящие соединительные элементы. Структура так наз. «абстрактной макроструктуры» подвергается постоянным изменениям в процессе построения текста. Вышеизложенное, однако, в некоторой мере противоречит «принципу планирования текста» [15, 383-385].  Польский языковед И. Калюжа (I. Kałuża) связывает данную проблему с так наз. «девиантными предложениями», которые, все же, не должны нарушать принципы семантической системы языка и подлежать семантической интерпретации [16, 93-103]. В.Н. Ярцева указывает на тесную связь грамматического и лексического уровней языка, поскольку полнота исследования достигается только с учетом всех связей в рамках целостной  языковой системы [14, 43-47]. Сравнение языковых элементов предусматривает показ параметров сходства отдельных элементов системы сопоставляемых языков на фоне их отличительных характеристик [14, 41].

There was a feeling of horror, a kind of bristling in the darkness, a sense of blood. They lay with their hearts in the grip of an intense anguish. The wind came through the tree fiercer and fiercer. All the cords of the great harp hummed, whistled, shrieked. And then came the horror of sudden silence, silence everywhere outside and downstairs. What was it? Was it a silence of blood? [22, 60]. В  приведенном дискурсе инверсия является не только средством емфазы значимых элементов контекста метафорических конструкций a feeling of horror и a sense of blood, но и создания эмотивно-образного наполнения части текста. Эффект эмоционального воздействия достигается с помощью образных элементов. Это обеспечивается посредством метафорических конструкций their hearts in the grip of an intense anguish, the cords of the great harp hummed, whistled, shrieked, а также простого предложения с повторением адвебиального компонента The wind came through the tree fiercer and fiercer. Последующее инверсионное предложение с метафорическим словосочетанием the horror of sudden silence в роли ремы, его дальнейшее повторение, а также употребление существительного  silence в структуре ингерентно экспрессивной фразы a silence of blood (как компонента одного из риторических вопросов Was it a silence of blood?) свидетельствуют о напряженности эмоционального состояния героев произведения и трагизме изображаемой художественной действительности. Значимыми в смысловой структуре повествования являются лексемы horror (“a painful emotion compounded of loathing and fear, a shuddering with terror and repugnance” [19, vol. 1, 836] и anguish  (“mental suffering, pain or grief”) [19, vol. 1, 71-72], актуализируя концепты ‘СТРАХ’ и ‘ТОСКА’, которые ассоциируются с ненавистью, стеснением сердца, беспокойством [8, 894-896]. Факторы экспрессивного потенциала синтаксических моделей (в нашем случае инверсионных конструкций) важно учитывать, поскольку «вербализированные эффекты», как никакие другие эмоции, способны раскрыть «семантический мир коммуникантов». В речевом общении экспрессивная коммуникация определяется как специфическое коммуникативно-прагматическое намерение говорящего. Последнее в полной мере относится  и к художественному дискурсу, поскольку писатель сознательно использует определенное экспрессивные элементы (в нашем случае разные модели инверсионных конструкций) (О.Т.) из обширного фонда средств, представленных на разных языковых уровнях для целенаправленного воздействия на читателя – формирования определенного восприятия текста. Экспрессивность коммуникативная  по своему характеру, т.е. имеет «сообщительную значимость» [12, 133-134].

Цель статьи состоит в исследовании дивергентных синтаксических моделей с инверсией в разноструктурных и языках, а также  рассмотрении параметров экспрессивности инверсионных синтаксических структур художественных  текстов в близкородственных языках.

Объект исследования – контексты с дивергентными инверсионными синтаксическими моделями в разноструктурных и близкородственных языках.

Предмет исследования – факторы экспрессивности дивергентных синтаксических моделей с инверсией в художественных текстах в разноструктурных и близкородственных языках.

Материал исследования включает произведения английской, украинской и русской художественной прозы ХХ века: “Sons and Lovers”  («Сыновья и любовники») Д.Г. Лоуренса, «Чотири броди» («Четыре брода») М. Стельмаха и «Прощание с Матерой» В. Распутина, объединенные реалистическим воссозданием широкой эпической картины народной жизни эпохи, реалистичным изображением характеров жителей маленького городка и деревни. Показ деревенской жизни занимает особое место в истории славянских литератур. И.М. Чиканникова обосновывает ряд причин обращения к этой теме, а именно – социальные, экономические, политические, историко-культурные [11, 8]. Три произведения объеденяет общий мотив бедственного положения и трагизма судьбы их героев.

В.Д. Аракин, рассмотрев типологию предложения в разноструктурных языках (английский и русский), выдвинул критерии определения типов повествовательных предложений: (1). состав предложения (односоставные / двусоставные)  (2). место сказуемого в предложении (в начале  / в середине / в конце); (3). согласование / несогласование сказуемого с подлежащим; (4). препозиция / постпозиция определения к определяемому; (5). фиксированный / нефиксированный порядок слов. Лингвист утверждает, что указанные критерии образуют устойчивую совокупность признаков, которые могут быть положены в основу понятия «предложение как единица сопоставления». Порядок слов (инверсия как его особый тип) составляют важную категорию в системе бинарного сопоставления английского и русского языков, указывая на ее разный экспрессивный потенциал в сопоставляемых языках [2, 176]. В  процессе сопоставления грамматических систем украинского и русского языков установлено, что структурные схемы строения двусоставных предложений (в частности инверсионных) в подавляющем большинстве случаев идентичны [7]. Указанное замечание может свидетельствовать об их преимущественно аналогичном экспрессивном потенциале.

Учитывая изложенные теоретические суждения, рассмотрим разноязычные контексты с дивергентными стилистически маркированными инверсионными моделями. Экспрессивно маркированными в английском языке являются инверсионные конструкции с  использованием вспомогательных модальных элементов: She still dreamed of William, and of what he would do, with herself behind him. Never for a minute would she admit to herself how heavy and anxious her heart was because of him [22, 91]. В анализируемом контексте во втором предложении (в придаточной части сложноподчиненной конструкции) инверсия подлежащего  she, функционирующего в качестве ремы, подчеркивает его значимость не только в пределах предложения, но и в определенном отрывке повествования. Адвербиальная фраза never for a minute выполняет функцию темы и относится к определенной части художественного дискурса, дополняя ее. Предыдущее предложение She still dreamed of William, and of what he would do, with herself behind him также способствует содержательной целостности отрывка текста. Экспрессивность данной инверсионной модели усиливается с помощью единиц морфологического и лексического уровней. Модальный глагол выражает качественную характеристику субъекта, а также обозначает повторяемость и некую категоричность выражаемого действия [9, 92]. На лексическом уровне экспрессивное звучание дискурса поддерживает эпитетная конструкция heavy and anxious …  heart, которая служит средством передачи эмоционального состояния героини романа. В английских художественных текстах часто употребляются синтаксические структуры с инверсией в начальную позицию постпозитивного элемента с адвербиальной семантикой в предложении с прямым порядком слов: They stood perched on the face of declivity, under the trees. “Well, I’ll go again,” he said. Away he went slipping, staggering, sliding to the next tree, into which he fell with a slam that nearly shook breath out of him. She came after cautiously, hanging on to the twigs and grasses [22, 309]. Некоторые лингвисты придерживаются мнения, что постановка постпозитивного глагольного элемента в начальную позицию в предложении усиливает динамичность повествования [9]. Экспрессивный колорит подчеркивают единицы лексического уровня – метафорическое словосочетание, функционирующее, как одно из придаточных предложений в составе сложной синтаксической конструкции that nearly shook breath out of him. Инверсия с вводным there считается одним из наиболее распространенных видов инверсии в английском языке. В.Е. Шевякова утверждает, что функция инверсии с вводным there – синтаксическое выделение подлежащего-ремы. Такое расположение элементов обычно имеет место в следующих случаях: (1). при тесной связи обстоятельства (часто распространенного) с соответствующим словом предыдущего предложения (при необходимости их контактного расположения); (2). при тесной связи подлежащего с началом следующего предложения; (3). при наличии распространенной группы подлежащего (определения, перечислений и т.п.) [13, 127-128]. So there went on a battle between them. She knew she never fully had him. Some part, big and vital, in him, she had no hold over, nor did she ever try to get it, or even to realize what it was [22, 360-361]. С помощью инверсии акцентировано внимание адресата на определенных элементах высказывания. По этому, полагаем, что эту распространенную синтаксическую модель не стоит рассматривать как полностью лишенную эмотивной окрашенности. В первом предложении инверсионно выделенная с помощью there лексема battle функционирует в качестве ремы предложения, являясь значимым элементом определенного отрывка текста и обозначая понятие противостояние [19, 166]. Последующие синтаксические конструкции дополняют содержательную структуру текста, создают динамический характер повествования, отображая момент эмоционально напряженного состояния одной из героинь романа. Экспрессивный характер повествования также дополнят другие средства синтаксического и лексического уровней. На синтаксическом уровне показательным является, во-первых, смещение в начальную позицию объектного компонента с постпозитивными определениями some part, big and vital, во-вторыях, употребление инверсионной конструкции nor did she ever try to get it с отрицательным  элементом nor и вспомогательным глаголом do в усилительной функции, которая, составляющей часть сложной синтаксической конструкции. В данной синтаксической конструкции также ставится эмфаза на местоимение she в качестве ремы, поскольку этот элемент представляет своеобразную кульминацию определенной части повествовательной структуры, будучи значимым средством изображения характера одной из героинь произведения.

В украинских художественных текстах довольно часто употребляется инверсия предикатов, обозначающих бытие или движение, которые в инверсионных моделях занимают позицию после предиката предложения:  - Як добре, коли ти є, такий дужий, такий славний, – посміхнулась і зітхнула Мирослава, і зітхнули її вузькуваті груди. … - Ти чого занепокоївся? – здивувалась Мирослава. – Нічого, нічого, – тупо глянув на вікна, що деренчали від двигтіння машини. Зупиниться чи ні? Пішла далі. Що це зі мною? Він далі схилився над Мирославою, зазирнув у її напівприплющені очі. – Як добре, що ти є на світі. Найкраща [21, 203]. Подобная синтаксическая модель ставит эмфазу на сказуемое-рему. Данная синтаксическая конструкция (особенно в отрывках диалогической речи) приобретает определенную стилистическую, эпически-повествовательную окраску [10, 427]. В рассматриваемом контексте инверсионный словопорядок является средством передачи эмоционального состояния героев романа. Близость взаимоотношений двух людей, а также их важность друг для друга акцентируется  единицами различных языковых уровней. Писатель прибегает к использованию постпозитивных обособленных адъективных определений такий дужий, такий славний, лексическая семантика которых усиливает эмотивный колорит изображаемой ситуации. Аналогическую функцию выполняют риторические вопросы внутреннего монолога   Зупиниться чи ні?,  Що це зі мною?, а также краткий ответ на один из них Пішла далі, создавая впечатление напряженной ситуации, которая, в некотором смысле, нейтрализуется посредством вторичного использования аналогической инверсионной синтаксической модели Як добре, що ти є на світі. Выразительность повествования дополняет номинативное адъективное предложение Найкраща, контекстуальная семантика которого созвучна лексическому значению обособленных определений дужий и славний [18, т. 11, 696], [18, т. 2, 433], [18, т. 9,  347].

В украинской художественной прозе особая экспрессивная окраска свойственна инверсионным структурам с онтологическим компонентом, выраженная лексемой єси: І тоді лихі зморшки розсікли чоло лісника, а скособочений вид вичавив піт і злобу: - Дурна і нерозумна ти єси! Чого замість того, щоб мати натуральні житейські радощі, сама над собою ставиш хрест? Для кого й для чого бережеш своє личко і все? І королеви так не берегли себе! [21, 55]. Лексема єси – ингерентно экспрессивная, в данном контексте выражающая иронию и пренебрежение. В анализируемом контексте указанная лексема, а также инверсионная модель для передачи отрицательного эмоционального состояния  персонажа романа по причине крайне негативной оценки и нежелания каких-либо отношений со стороны той героини произведения, к которой небезразличен. Сложность и, в некотором смысле, безысходность ситуации подчеркивается с помощью использования разно-уровневых стилистических средств. Содержательную структуру текстового отрывка дополняют вопросительные, а также последнее восклицательное предложения, имеющие, по сути, риторический характер. Эмотивному звучанию отрывка текста также способствует использование метафорических конструкций лихі зморшки розсікли чоло, скособочений вид вичавив піт і злобу с эпитетными словосочетаниями в своем составе – лихі зморшки, скособочений вид, натуральні житейські радощі, ингерентно и адгерентно экспрессивные  лексемы дурна [18, т. 2, 459] и нерозумна [18, т. 5, 380], дополняющие характеристики отдельных элементов контекста, создающие общий фон ситуации.

Глагольные сказуемые, обозначающие движение, при инверсии занимают место в предложении после подлежащего: У тебе, пане, нікого нема з чужих? – підозріло захрипів решітчастий, в нашорошених буркалах його стояло одне зловістя. – Нема. – Ну й мордоворот. Хоч би вночі не приснився! – А опріч тебе, хтось є в господі? – Стара людина. – Дивись мені. – перетрусив усім своїм дражливим решетом недовіру. – Коли що з чого – відразу обітнемо душу, тут їй і кінець. Мова мурмила обурила Магазаника: – Смерть у кожного за плечима ходить. – Перед очима теж! – бовкнув глекуватий недомірок. – Прошу, пане, веди в свій барліг [21, 313]. Приведенный отрывок текста отображает эмоциональную атмосферу военного времени: недоверие, страх, безысходность, пренебрежение друг к другу – настроения, господствующие среди людей, и находящие свое отражение в особенностях речи персонажей, которая наполнена экспрессивно маркированными средствами различных (преимущественно синтаксического и лексического) уровней. Писатель прибегает к частому использованию неполных номинативных и глагольных предложений, несущих в себе адгерентную экспрессивность. Своеобразной кульминацией данного отрывка является инверсионное предложение Смерть у кожного за плечима ходить с лексемой-подлежащим смерть, формирующем метафорическое словосочетание и имеющим концептуальное значение не только в анализируемом дискурсе, но и в литературном произведении в целом. Эмоциональное напряжение созданной художественной ситуации усиливают единицы лексического уровня, выступающие, во многом, средством описания и характеристики собеседников. Для этого используются лексемы, относящиеся к разным частям речи, с ингерентно экспрессивной семантикой. Для резко отрицательной оценки внешности и речи персонажа, а также формирования соответствующего отношения к нему использованы эмотивно маркированные единицы, состоящие из  разных частей речи, которые формируют эпитетные метафорические структуры: нашорошені буркала (глаза), драгливе решето (фігура человека), , а также словосочетание метонимического характера обітняти душу (лишить жизни). Негативную характеристику персонажа также подкрепляют индивидуально-авторская лексема мордоворот и существительные мурмило (“похмура, непривітна, замкнена людина, відлюдько”), барліг (“неохайне, брудне житло” / “безладдя, речі, що лежать у безладді”), также имеющие указанную коннотацию”) [18, т. 4, 829], [18, т. 1, 107].

В экспрессивных вариантах предложений русских художественных текстов, по мнению  И.И. Ковтуновой, смысл высказывания представлен с большей выразительностью в сравнении с нейтральными вариантами [5, 99]. Теперь и время наступило непутевое, не как у нормальных людей: с одной стороны, охота задержать лето и оттянуть то небывалое-неживалое, что готовилось, а с другой – не терпелось, чтоб поскорей чем-нибудь кончилась эта тягомотина, когда не дома и не в гостях, то ли живешь, то ли снишься себе в долгом недобром сне [20, 261]. Употребление синтаксической модели S-P, а также  дистантное размещение определения непутевое, с относящийся к нему развернутой сравнительной конструкцией не как у нормальных людей создают экспрессивную маркированность данной синтаксической конструкции, делая ее своеобразным смысловым центром определенной части дискурса, придавая ей ритмомелодику разговорной речи [5, 134], таким образом передавая напряженный фон изображаемой ситуации, улавливается напряженность эмоционального состояния героев произведения. Последующие синтаксические структуры интерпретируют содержание отрывка текста.  Эмотивный колорит данной текстовой части раскрывается и с помощью других средств синтаксического, а также лексического уровня. Экспрессивной окраске высказываний способствует использование вводных конструкций. Аналогичность строения частей сложной синтаксической конструкции создает анафорический эффект, а также, с помощью пунктуационных знаков  двоеточие и тире, производится эффект эллипсации, порождающий впечатление неопределенности и невозможности как-либо повлиять на сложившиеся обстоятельства. Именно такие переживания были свойственны большинству героев произведения, навсегда покидающих родные места. Лексическое наполнение данного отрывка также предопределяет эмотивное звучание последнего. Для создания впечатления усталости, желания героев поскорей пройти нелегкий период  ихжизни писатель прибегает к использованию лексемы с эпифорической структурой небывалое-неживалое, существительного тягомотина (содержащего в своей структуре, элемент, тяго, который можно интерпретировать как производный от устаревшего значения лексемы тяга «что-то тягостное, мучительное, гнетущее» [17, т. 4, 435]) а также эпитетной конструкции долгий недобрый сон, служащих  своеобразным обобщением определенной части текста.

Препозиция акцентируемого члена словосочетания или предложения, который при нейтральном словопорядке стоит в постпозиции, может употребляться в высказываниях онтологического характера для выражения отношения к происходящему: – Завтра поджигай, поджигатель. – остановила его сверху Дарья суровым судным голосом. – Но только не ране вечеру. А щас марш отсель, твоей тут власти нету [20, 356]. Ключевым в информационном текстовом потоке, поскольку представляет своеобразную кульминацию, с одной стороны, препозиционно выделяя концептуально значимую лексему власть, с другой – инверсионно обособляя отрицательный предикативный элемент нету в качестве ключевого компонента коммуникативной структуры высказывания. Относительно «произвольная» перестановка элементов в приделах микроконтекста помогает полнее передать состояние безысходности от вынуждения покидать дом и родные места, которые должны уйти в небытие. Волнение и напряженность отражены в речи главной героини посредством употребления повелительных предложений, обращенных к собеседнику. Разговорный характер речи также способствует ее насыщенности, придавая естественности изображаемой ситуации. Определенная фольклорность повествования проявляется вследствие употребления разговорного междометия марш [17, т. 2, 231], устаревшей адвербиальной лексемы отсель [17, т. 2, 710], транскрипционной формы щас (наречия сейчас).  Писатель использовал элементы лексического уровня для формирования отдельных стилистических категорий, а именно, эпитетной конструкции суровый судный голос, а также категории морфологического уровня (суффикс) для получения определенного стилистического эффекта – адгерентно экспрессивное  производное существительное поджигатель, выражающее в анализируемом отрывке крайне  негативную коннотацию.

В русском языке (как и в украинском) экспрессивный колорит экзистенциальных высказываний создается постановкой глагола-сказуемого после подлежащего, поскольку синтаксическая модель обладает большей выразительностью (по сравнению с нейтральной схемой P - S , используемой для придания тексту фольклорно-повествовательного раскраски) [5, 138-139]. Она находится сейчас на самом сгибе: одна половина есть и будет, другая была, но вот-вот продернется вниз, а на сгиб станет новое кольцо [20, 347]. В приведенном художественном дискурсе употребление инверсионных предложений с экзистенциалным значением как компонентов сложносочинённой структуры приобретают экспрессивный колорит, во многом благодаря заложенной модальной семантике. Лингвисты рассматривают модальность как «выражение реальности / ирреальности высказывания», а таже интерпретируют эту категорию как «некое гносеологическое понятие, связанное с личностной оценкой предмета мысли» [4, 113-114]. В анализируемом отрывке инверсионные синтаксические модели с онтологической семантикой выступают средством актуализации  модальных значений уверенности и, в то же время, неотвратимости происходящего, невозможности предотвратить или каким-то образом повлиять на происходящее.

Выводы. Дивергентный характер инверсионных моделей в художественных текстах близко- и неблизкородственных языков  дает возможность истолковать ряд существенных различий в реализации их экспрессивного потенциала. В английском художественном тексте инверсионные синтаксические модели (в частности с эмфатическим do, а также с вводным there) употребляются для выделения семантически и концептуально значимых элементов микроконтекста и определенной части дискурса Экспрессивности повествования в обеих случаях как другие стилистические элементы синтаксического уровня, так и использование эмотивно-маркированных средств других языковых уровней. Вышеизложенное в полной мере относится к украинским и русским художественным текстам, поскольку экспрессивный потенциал инверсии в этих славянских языках существенно снижен (по сравнению с английским) главным образом из-за разной степени фиксированности порядка слов в сопоставляемых языках и соответственно разной частотности употребления инверсионных структур в художественных текстах. Контрастивное исследование инверсионных конструкций в близкородственных украинском и русском языках свидетельствует об их почти полной тождественности как в аспекте синтаксического строения, так и выраженности стилистического потенциала. Подводя итоги изучения факторов экспрессивности дивергентных инверсионных моделей, следует указать, что особая роль в порождении экспрессивности отводится лексическому уровню, с особым учетом языковых и внеязыковых контекстуальных параметров. Принимая во внимание специфику всех составляющих художественного текста как особой, созданной писателем, действительности, следует отметить, что надлежащим образом воспринять и интерпретировать ее можно только с учетом тесной взаимосвязи языковых, внеязыковых и текстовых параметров.

 

Литература

1. Аніщенко Л.П., Березинський В.П., Бровченко Т.О. та ін. Порівняльні дослідження з граматики англійської, російської та української мов. [Відп. ред. Ю.О. Жлуктенко].  – К.: Наук. думка, 1981. – 354 с.
2. Аракин В.Д. Сравнительная типология английского и русского языков: Учеб. Пособие / В.Д. Аракин. – 3-е изд. – М.: ФИЗМАТЛИТ, 2005. – 232 с.
3. Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека Изд. 2-е., испр. – М.: «Языки русской культуры», 1999. – I – XV, 896 с.
4. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования Изд. 4-е, стер. М.: КомКнига, 2006. – 144 с.
5. Ковтунова И.И. Современный русский язык. Порядок слов и актуальное членение предложения: Учеб. пособие. Изд. 2-е. – М.: Едиториал, 2006. – 240 с.
6. Образцова О.М. Лінійна організація висловлювання в англійській, російській та українській мовах Автореф. дис. … докт. филол. наук: спец. 10.02.17 «порівняльно-історичне та типологічне мовознавство». – Донецьк, 2011. – 36 с.
7. Сопоставительная грамматика русского и украинского языков / Г.Д. Басова, А.В. Качура, А.В. Кихно и др.  – К.: Наук. думка, – 534 с.
8. Степанов Ю. С. Константы: Словарь русской культуры. – [Изд. 3-е.] – М.: Академический проект, 2004. – 992 с.
9. Стилистика английского языка: Учебник / А. Н. Мороховский, О. П. Воробьева, Н. И. Лихошерст, З. В. Тимошенко. – К.: Выща школа, 1991. – 272 с.
10. Сучасна українська літературна мова. Стилістика. /за заг. ред. І. К. Білодіда./ - К.: Наук. думка, 1972. – 587 с.,
11. Чеканникова И.М. Русская «Деревенская проза» в англо-американской славистике Автореф. дис. … канд. филол. наук– Томск, 2005. – 27 с.
12. Шаховский В.И. Лингвистическая теория эмоций: [Монография] – М.: Гнозис, 2008. – 416 с.
13. Шевякова В. Е. Современный английский язык. Порядок слов. Актуальное членение. Интонация. – М.: Наука, 1980. – 380 с.
14. Ярцева В. Н. Контрастивная граматика. – Л.: Наука, 1981. – 111 с.
15. Fiala K. Sentence and discourse: An attempt at re-assessment of the background of utterances and sentences. – Proceedings of LP’ 94. Ed. by B. Palek. Prague: Charles University Press, 1995. – P. 383-402.
16. Kałuża I. English feature-grammar and its application to deviant sentences. – Krakow: Pantswowe Widawnictwo Naukowe, 1975. – 136 p.
17. Словарь русского языка в 4-х т. / под ред. А. П. Евгеньевой. – 4-е изд. стер.- М.: Рус. яз, 1999. – Т.1 – 4.
18. Словник української мови: В 11-ти т. / Редкол.: І. К. Білодід (голова) та інші - К.: Наук. думка, 1970 - 1980  – Т. 1 – 11.
19. The Shorter Oxford English Dictionary on Historical Principles. / Rev. and Ed. C. T. Onions. – NY.: Oxford University Press, 1975. – V. 1 – 2.
20. Распутин В. Уроки француского: Повести и рассказы [Оригинальные произведения]. – М.: Худож. лит, 1987. – 479 с.
21. Стельмах М. Чотири броди: Роман [Першотвір]. – К.: Рад. письменник,- 527 с.
22. Lawrence D. H. Sons and Lovers [Original work]– , NY: Penguin Books, 1995. – 420 p.

References

1. Anіshhenko L.P., Berezins'kij V.P., Brovchenko T.O. ta іn. Porіvnjal'nі doslіdzhennja z gramatiki anglіjs'koї, rosіjs'koї ta ukraїns'koї mov. [Vіdp. red. Ju.O. Zhluktenko]. – K.: Nauk. dumka, 1981. – 354 s.
2. Arakin V.D. Sravnitel'naja tipologija anglijskogo i russkogo jazykov: Ucheb. Posobie / V.D. Arakin. – 3-e izd. – M.: FIZMATLIT, 2005. – 232 s.
3. Arutjunova N.D. Jazyk i mir cheloveka Izd. 2-e., ispr. – M.: «Jazyki russkoj kul'tury», 1999. – I – XV, 896 s.
4. Gal'perin I.R. Tekst kak ob#ekt lingvisticheskogo issledovanija Izd. 4-e, ster. M.: KomKniga, 2006. – 144 s.
5. Kovtunova I.I. Sovremennyj russkij jazyk. Porjadok slov i aktual'noe chlenenie predlozhenija: Ucheb. posobie. Izd. 2-e. – M.: Editorial, 2006. – 240 s.
6. Obrazcova O.M. Lіnіjna organіzacіja vislovljuvannja v anglіjs'kіj, rosіjs'kіj ta ukraїns'kіj movah Avtoref. dis. … dokt. filol. nauk: spec. 10.02.17 «porіvnjal'no-іstorichne ta tipologіchne movoznavstvo». – Donec'k, 2011. – 36 s.
7. Sopostavitel'naja grammatika russkogo i ukrainskogo jazykov / G.D. Basova, A.V. Kachura, A.V. Kihno i dr. – K.: Nauk. dumka, – 534 s.
8. Stepanov Ju. S. Konstanty: Slovar' russkoj kul'tury. – [Izd. 3-e.] – M.: Akademicheskij proekt, 2004. – 992 s.
9. Stilistika anglijskogo jazyka: Uchebnik / A. N. Morohovskij, O. P. Vorob'eva, N. I. Lihosherst, Z. V. Timoshenko. – K.: Vyshha shkola, 1991. – 272 s.
10. Suchasna ukraїns'ka lіteraturna mova. Stilіstika. /za zag. red. І. K. Bіlodіda./ - K.: Nauk. dumka, 1972. – 587 s.,
11. Chekannikova I.M. Russkaja «Derevenskaja proza» v anglo-amerikanskoj slavistike Avtoref. dis. … kand. filol. nauk– Tomsk, 2005. – 27 s.
12. Shahovskij V.I. Lingvisticheskaja teorija jemocij: [Monografija] – M.: Gnozis, 2008. – 416 s.
13. Shevjakova V. E. Sovremennyj anglijskij jazyk. Porjadok slov. Aktual'noe chlenenie. Intonacija. – M.: Nauka, 1980. – 380 s.
14. Jarceva V. N. Kontrastivnaja gramatika. – L.: Nauka, 1981. – 111 s.
15. Fiala K. Sentence and discourse: An attempt at re-assessment of the background of utterances and sentences. – Proceedings of LP’ 94. Ed. by B. Palek. Prague: Charles University Press, 1995. – P. 383-402.
16. Kałuża I. English feature-grammar and its application to deviant sentences. – Krakow: Pantswowe Widawnictwo Naukowe, 1975. – 136 p.
17. Slovar' russkogo jazyka v 4-h t. / pod red. A. P. Evgen'evoj. – 4-e izd. ster.- M.: Rus. jaz, 1999. – T.1 – 4.
18. Slovnik ukraїns'koї movi: V 11-ti t. / Redkol.: І. K. Bіlodіd (golova) ta іnshі - K.: Nauk. dumka, 1970 - 1980 – T. 1 – 11.
19. The Shorter Oxford English Dictionary on Historical Principles. / Rev. and Ed. C. T. Onions. – NY.: Oxford University Press, 1975. – V. 1 – 2.
20. Rasputin V. Uroki francuskogo: Povesti i rasskazy [Original'nye proizvedenija]. – M.: Hudozh. lit, 1987. – 479 s.
21. Stel'mah M. Chotiri brodi: Roman [Pershotvіr]. – K.: Rad. pis'mennik,- 527 s.
22. Lawrence D. H. Sons and Lovers [Original work]– , NY: Penguin Books, 1995. – 420 p.