Isolation: biographical experience and literary language (based on German-language poetry)

Череда социальных катаклизмов и катастроф в начале ХХ в., а также ряд научных открытий и изобретений вызвали значительные изменения в сознании человека. Расшатывались устойчивые представления о нравственных идеалах и нормах, изменялись стереотипы мышления и мировосприятия. То, что ранее казалось незыблемым и недосягаемым, оказывалось сомнительным и доступным. Основной характеристикой процессов, происходящих в социально-идеологических и ментальных сферах эпохи, в самом широком смысле становится опыт границы. Феномен границы, переживаемый то как предел, то как источник нового, вызывает пристальное внимание не только философов и культурологов, но и литераторов. Искусство, эстетически исследуя феномен границы и экспериментируя с ее функциональными свойствами, делает переживание границы своим главным событием. Наиболее ярким примером трансформации опыта границы в язык границы оказывается лирика немецкоязычных поэтов, переживших трагический опыт изоляции в нацистской Германии.

Статья раскрывает содержание понятия «изоляция» как одной из форм границы. В исследовании мы опираемся на основополагающие труды Ю.М. Лотмана, М.М. Бахтина, Э. Гоффмана, Г.Зиммеля, Н.Т. Рымаря. Понятие границы первоначально было связано с времен захвата и защиты земель от другого. В Средние века состоялся перенос значения из локальной сферы во временную. С границей связан и нравственно-этический аспект, выступающий как регулирующий поведение механизм. Отделяя одно поле (территориальное или смысловое) от другого, она неизбежно их соединяет. Отграничивая, граница делает возможным существование другого, дает ему форму. Граница, явившаяся в акте изоляции, т.е. в своей замкнутости, в словесном искусстве придает явлению самостоятельную значимость. Цель изолирующей функции — эстетическое завершение (М.М. Бахтин). Сам акт изоляции структурирует ситуацию, коммуникативную по своей сути, когда читатель вынужден искать то отличие, на основании которого проведен автором акт изоляции, и он его находит. В исследовании мы опираемся на теорию художественной деятельности автора, разработанную Н.Т. Рымарем в соавторстве с В.П. Скобелевым.

Актуализация феномена границы, вызванная бурными событиями рубежа веков, явилась благоприятной почвой для создания нового художественного языка, адекватного изменившемуся сознанию человека ХХ в. В ментальной сфере одним из таких потрясений оказалась так называемая «смерть Бога», назначенная, впрочем, самим же человеком. Она сняла нравственные ограничения, открыв безграничные возможности удовлетворения собственных потребностей и сформировав привычку не обращать на «другого» никакого внимания

Типу сознания, характеризующемуся утратой ощущения границ, заданных в моральных запретах и взятым на себя безусловным правом установления границы «другому», заметный противовес составляла культурная парадигма, восходящая к нравственным общечеловеческим ценностям, зафиксированным в текстах культуры. Представители зарождавшегося национал-социализма охотно обращались к классической литературе в поисках поддержки и оправдания своих идей о превосходстве нордической расы. Так, Й.Г. Гердер провозглашался «отцом становления немецкой народности», при этом его гуманистические идеи остались без внимания. Гетевский образ Фауста, постоянно стремящегося к познанию, был превращен в идола и стал синонимом нордического — истинно германского. Ф. Шиллер, начавший одним из первых борьбу за единение Германии, был провозглашен самым немецким из всех немецких поэтов. Ф. Гельдерлин, вновь открытый в молодежном движении, был признан певцом Германии. Несмотря на сожжение книг Г. Гейне в 1933 году, немцы не могли отказаться от его «Лорелеи», однако, с пометкой «неизвестный автор»

Изоляция осуществлялась и в регулировании литературным процессом. Литература, проводящая идеологию национал-социализма, поощрялась премиями, содержавшая же гуманные идеи и принципы, подвергалась публичному сожжению. Политика расизма, исключившая из литературы неарийцев и еврейских писателей, вела к духовному вымиранию. В тюрьмах и лагерях были убиты многие писатели и поэты. Выжить в условиях изоляции помогало искусство, ставшее «оружием, ярким светом», осветившим «мрак ночи фашизма»

Свой опыт изоляции и преодоления изолирующей границы Р.Ауслендер перерабатывает в плоскость особого художественного языка, который может быть охарактеризован как язык границы, при этом каждый этап творческой деятельности предстает как диалог личного и сверхличного, осознаваемого и неосознаваемого.

Лирика как род словесного искусства позволяла субъекту деятельности, творя мир и себя, высказать внутренние переживания. В ситуации тотального отчуждения и всеобщего страха — планомерного выдавливания всего человеческого — необходимо было вновь обрести свое «я», необходим был язык, способный говорить об этом честно и адекватно. «Я» творческого субъекта превращается в самостоятельную «систему отсчета и ценность», выступает «как демиург, бог-творец, организующий вокруг себя природу и свою жизнь»

Среди заключенных большой популярностью пользовались песни Евы Липпольд: «In der Schlafzelle», «Auf dem Zuchthaushof» и др. Дважды арестованная, она провела за колючей проволокой в общей сложности десять лет. В стихотворении «O bittre Zeit» (1936) звучит горький плач, чувства и мысли, близкие многим женщинам

О востребованности лирики в условиях жесточайшего тоталитаризма свидетельствовали стихотворения, написанные на разных языках: русском, чешском, польском, французском, сербском. Лирика заключенных, переживших ужасы гетто, тюрем и лагерей, пронизана болью, состраданием, чувством глубокого одиночества, тоской по любимым и родным и необыкновенной волей к жизни. Многие из них погибли, но их стойкость и твердость духа помогали выжить другим.

Опыт границы, приобретенный поэтами в переживании наибольшей полноты чувств «на грани», дает возможность осознать границы своего «я». Взгляд на себя «мертвого» со стороны (ситуация тотального отчуждения в заключении), подобно обряду инициации, становится импульсом для осознания границы «я» — «не-я» и возрождения субъекта как личности. Увидеть себя лицом к лицу, значит, признать собственное «я». Признание осуществляется только в акте мысли, требующем напряжения и движения всего человека, следствием чего становится сдвиг с привычной точки, выход за собственные рамки. Проблема возрождения души, актуальная для поэтов, переживших опыт границы как последнюю черту, как предел человеческих возможностей и порог, за которым наступает освобождение, оказывается по силам только лирике.

Во время тотального отчуждения и страха лирика давала возможность обрести свое «я», идентифицировать себя в мире, не в последнюю очередь, именно благодаря акту изоляции. В качестве примера может послужить творчество Г.Кольмар: «Die Aztekin», «Ewiger Jude», «Die Judin», «Die Einsame», «Ich bin die Kröte» и др. В противовес идентичности, претендующей на абсолютное право владения единственной истиной, Г. Кольмар создает гуманистическую модель идентификации, реализующуюся в признании независимости и своеобразия Другого, но не превосходства. В ее мире отношения Я и Другого основаны на диалоге, на субъект-субъектных отношениях

Ярким примером реализации биографического опыта границы в язык границы может послужить поэтическое творчество Рикарды Хух (1864 – 1947), «величайшей женщины Германии», как называл ее Томас Манн

Р. Хух не скрывала своих социально-политических взглядов и воззрений. Уже в 1923 году она указывала на опасность зарождающегося национал-социалистического движения. Это было особенно важно в период размывания нравственно-эстетических, морально-правовых и экзистенциальных границ. Так, деформировалось понятие патриотизма, в основание которого были положены идеи о собственном превосходстве как высокоодаренной расы над другими народами. Права других низших народов, напротив, сильно ограничивались. Им отказывали в гражданстве, вытесняли с государственных постов. Хух осуждала произвол нового правительства, его самовосхваление и антиеврейскую пропаганду. В знак протеста против изгнания А. Деблина из Прусской академии искусств Рикарда Хух добровольно отказалась от звания академика. Ей посчастливилось избежать трагической судьбы многих своих соотечественников, однако в «годы позора» (как она называла время диктатуры Гитлера) она мужественно оставалась со своей страной. Величие ее личности не могли не признавать даже идейные враги: к своему восьмидесятилетию она получила личные поздравления от Гитлера и Геббельса (1944).

Человек в лирике Рикарды Хух наделен величайшим самообладанием, страстным сердцем, умеющим ненавидеть и любить («Mein Herz, mein Löwe, hält seine Beute fest»). Ему присущи непоколебимая вера в добро и справедливость, мужество и стойкость.

Mein Herz, mein Löwe, hält seine Beute fest,

Sein Geliebtes fest in den Fängen.

Aber Gehaßtes gibt es auch,

Das er niemals entläßt

….

Mein Herz wird hassen, was er haßte,

Mein Herz hält fest seine Beute,

Daß keiner dran künstle und deute,

Daß kein Lügner schminke das Böse,

Verfluchtes vom Fluche löse

Тема стихотворения намечается в первой строке: «мое сердце». «Сердце», главный жизненный человеческий орган, не сравнивается со «львом», оно и есть лев, храбрый и мощный, яростный и беспощадный, «крепко держащий свою добычу». Мир человека и мир природы сополагаются. Архаический образный язык параллелизма вынуждает нас понимать первую строку мифологически буквально. Благодаря параллелизму (hält), а также паронимам (mein — sein) картины природы и внутреннего состояния человека оказываются параллельными и поддерживают друг другу. Образ сердца получает качества, традиционно приписываемые льву: мужество, благородство, сила, одиночество, ярость. Противопоставления «любимое» — «ненавистное», «последнее дыхание» — «всегда» и «годы» усиливают конструкцию. Организующим принципом художественного мира стихотворения выступает бинарная оппозиция. Так, образ «сердце» предстает в двух ипостасях: физическое и духовное. В душе бушуют противоречивые чувства: любовь и ненависть, милость, чувство вины и зло, пятно позора, проклятие и ужас. Внутренним силам противостоят силы внешнего мира, которые также представляют оппозицию: могущественные силы («бог», «ангел», «лев») — разрушительные силы («мститель», «лжец», «преступник»). Мир расколот, но в нем есть сила, вмещающая все многообразие мира и соединяющая противоположности, это — «мое сердце». Образ добычи содержит в себе все пережитое сердцем: и «любимое», и «ненавистное». Притяжательные местоимения «мое» и «его» разделяют мир и одновременно соединяют образы в единое смысловое поле. Антитеза выступает принципом организации поэтического мира.

Тема добычи, связанная с некоторыми «именами», «замаравшими губы, их произносящие» развертывается благодаря смене ритмического рисунка (аbcаcb — аbаb). Три строки скреплены также анафорически (Die), причем две из них представляют собой грамматически-синтаксический параллелизм: Die Erde mag sie nicht decken, / Die Flamme mag sie nicht brennen. Все это усиливает эмоциональное напряжение. Тема добычи получает дальнейшее развертывание благодаря появлению мотива неприятия в противовес мотиву удерживания, намеченному в первых строках. Об изменении сигнализирует также смена перекрестной рифмы на охватную cddc (11–14 строки). Изменение схемы рифмы вычленяет строки и придает им особую значимость. Действительно, происходит невероятное: ангел, посланный Богом окропить преступника Его милостью, отворачивается, полный ужаса, и становится мстителем. Большей степени ужаса и ненависти к преступнику сложно представить. Напряжение поддерживает анжанбеман, соединяющий и одновременно разделяющий строки 7 и 8, 11 и 12, 13 и 14.

Анафора связывает строки («Мое сердце будет ненавидеть то, что оно ненавидело, / Мое сердце крепко держит свою добычу») между собой и с первой строкой стихотворения, скрепляя, как рамкой, все стихотворение. Тема сердца, ненавидящего и цепкого, усиливается. Происходит фольклорно-мифологическое отождествление образов сердца и льва. Граница между образами стирается, одно переходит в другое. Слова hält fest seine Beute в первой строке, сцепленные со словом mein Löwe, здесь относятся к словам Mein Herz. Сердце уже не как лев, оно и есть лев, бесстрашный, сильный, величавый.

К рамочной конструкции, нарушая и актуализируя ее, посредством смежной рифмы прикрепляются три последние строки. Скопление глаголов в разных формах придает особую динамичность строкам (18 и 19), звучащим как клятва. Вектор действия из прошлого направлен в будущее. Динамика образа поддерживается также и на лексическом уровне. Даже если сам Бог будет настолько терпим, чтобы «смыть кроваво-красную вину», «сердце», рискуя восстать против воли Бога, «крепко держит свою добычу». Мотив нарушения границы (1, 18, 19 строки) не позволяет полностью отождествить образы сердца и льва. Их неслиянность указывает на наличие здесь также другого типа выразительности — метафорического. Структура образа лирического субъекта, построенная на диалоге образных языков, разных по своей исторической семантике и отношению к действительности, развертывает мотив изоляции.

«Сердце держит крепко свою добычу, / чтобы…» — наличие цели как раз отличает человека от природы. Его «добыча» служит не удовлетворению физиологических потребностей, как «льву» служит «его добыча». Цель лирического субъекта не допустить больше ложь и зло, как бы его «не приукрашивал» «лгун». Изменяется интонация, она звучит с достоинством и уверенностью в своей правоте. Высказывание переходит на новый уровень.

Динамику образа художественного мира, в основании которого противостояние добра и зла, передают глаголы и причастные формы (22). Выделим общее семантическое значение: установить изоляцию и удержать. Однако, эта изоляция — изоляция другого качества. Речь идет о границе как механизме памяти и мышления. Все работает на основную тему стихотворения — изоляция, служащая твердой опорой, защищает от размывания идей гуманизма. Исходным пунктом изображения, однако, является сознание субъекта, его преданность и верность идеалам гуманизма, которые придают субъекту мощную созидательную силу.

Исходя из результатов исследования, можно утверждать, что опыт границы, пережитый как акт трансгрессии, становится доминирующим смысло- и формообразующим принципом поэтического мира поэтов 30-х – 40-х годов. Художник конструирует ситуацию переживания изоляции, поднимая его глубоко в структуру высказывания. Исследование художественного языка, в частности, его формы, которая может быть охарактеризована как язык границы, позволяет схватить динамику творческого акта, опредмеченную в динамике структуры произведения как структуры разработки, развертывания и переработки значений, порождаемых и фиксируемых языками культуры.

Благодаря способности границы придавать явлению самостоятельную значимость происходит сотворение нового. Слово, изъятое и освобожденное от устойчивых связей, предстает, как бы само по себе, создается коммуникативная ситуация, когда читатель вынужден искать то отличие, на основании которого проведен автором акт изоляции, и он его находит. Порождение смысла происходит благодаря двойственной функции границы: отделяя одно поле от другого, граница неизбежно их соединяет. Изоляция, организуя внутреннее пространство, структурирует также и внешнее, что немаловажно в искусстве.

Индивидуальный опыт поэта, сопряженный с целым арсеналом готовых мотивов и образов, обеспечивает принцип единства в стихотворении. В лирике поэт отталкивается от жизненного материала «уже в преломлении его личного жизненного опыта», «а также в принадлежащих эпохе формах понимания и оценки данного круга явлений и жизни вообще»

В исследовании показан механизм трансформации биографического опыта в художественный язык и принцип организации образа мира на примере стихотворения Р.Хух. Показана нравственно-эстетическая ценность творческих исканий поэтов: создание нового художественного языка, способного честно и адекватно говорить о проблемах эпохи. Творчество поэтов в условиях жестокого тоталитаризма и безысходности стало мощной нравственной опорой, вселив в человека надежду на возможность иных решений, иных сценариев развития событий.

Подводя итоги, можно утверждать, что поставленная цель была достигнута. Результаты исследования позволяют обнаружить нравственно-эстетическую ценность творчества немецкоязычных поэтов рубежа веков. Теоретической значимостью работы является вклад в разработку проблемы художественного языка ХХ в. как языка границы. Практической значимостью является возможность использования понятийного аппарата в подготовке курсов по теории литературы и зарубежной литературе ХХ века, а также по проблемам границы как феномена художественного языка ХХ века.