PERCEPTION FEATURES OF MASS CULTURE AT THE MASS AND INDIVIDUAL CONSCIOUSNESS LEVEL

Пятаков Д.В.

Соискатель, Российский Новый Университет

ОСОБЕННОСТИ ВОСПРИЯТИЯ МАССОВОЙ КУЛЬТУРЫ НА МАССОВОМ И ИНДИВИДУАЛЬНОМ УРОВНЯХ СОЗНАНИЯ

Аннотация

Статья посвящена проблеме влияния массовой культуры на массовое и индивидуальное сознание. Проблема рассматривается на примере современного российского общества в сравнительном анализе культурных ценностей и ориентационных установок с массовой культурой советского образца. Также автор статьи выдвигает тезис о том, что основными последствиями воздействия на массовое сознание американской модели массовой культуры, которая фактически заменяет советскую массовую культуру после распада СССР, являются негативные тенденции в области индивидуальных мыслительных процессов на уровне индивидуального сознания, а также повышение уязвимости к манипуляциям извне массового сознания.

Ключевые слова: массовая культура, массовое сознание, базовые культурные ценности, индивидуальное сознание.

Pyatakov D.V.

 Postgraduate student, Russian New University

PERCEPTION FEATURES OF MASS CULTURE AT THE MASS AND INDIVIDUAL CONSCIOUSNESS LEVEL

Abstract

Article is devoted to a problem of influence of mass culture on mass and individual consciousness. The problem is considered on the example of modern Russian society in the comparative analysis of cultural values and orientation installations with mass culture of the Soviet sample. Also the author of article puts forward the thesis that the main consequences of impact on mass consciousness of the American model of mass culture, which actually replaces the Soviet mass culture after collapse of the USSR, are negative tendencies in the field of individual thought processes at the level of individual consciousness, and also increase of vulnerability to manipulations from the outside of mass consciousness.

Keywords: mass culture, mass consciousness, basic cultural values, individual consciousness.

Влияние массовой культуры на массовое и индивидуальное сознание можно выявить, на наш взгляд, лишь путем сравнительного анализа массовой культуры прежнего (советского) образца с той моделью массовой культуры, которая сложилась в результате распада СССР.

Современная Россия обладает значительно более широким спектром возможностей трансляции массовой культуры (пресса, радио, телевидение, Интернет, различного рода промо-технологии), однако в функциональном плане она более слаба, чем советская модель. Причем слабость эта кроется в функциональном контексте – современная российская массовая культура, вобрав в себя как народные праздничные элементы, так и западные образцы потребления, выполняет в большей степени функцию развлекательную, но не мобилизующую и не стабилизирующую общественно-политическую систему. Только в последнее время (с 2013 года по настоящий момент) в результате резкого охлаждение отношений России с Западом, на фоне вооруженного конфликта в Украине, государство пытается восстановить мобилизационный и адаптивный функционал российской массовой культуры, что выражается в более частых апелляциях к  чувству патриотизма, паттернов и образов государственной военной мощи – то есть, российские политтехнологи в настоящее время пытаются хотя бы частично восстановить ключевые параметры массовой культуры, заложенные в советской модели. Все чаще в СМИ звучит оппозиция «свои –чужие» в виде редукции «Россия – Запад», «Россия –Америка»,  больше внимания уделяется новостным сводкам о военной мощи страны, о необходимости восстановления сильной внешнеполитической линии государства. При этом, пока еще не очень явно, но довольно заметно появляется отсылка к культивированию  образа сильного лидера, что, разумеется, пока не превратилось в масштабный культ личности, однако такого рода симптомы уже наблюдаются. Образ президента все чаще становиться тождественен образу России, что происходит на основе обращения к архетипам «вождь – своя земля». Однако в современной массовой культуре по-прежнему отсутствует самый значимый для выполнения мобилизационных функций массового сознания элемент – идеальный образ будущего, ради которого стоит «терпеть» текущее положение дел. На вербальном уровне в политической риторике и в СМИ все чаще транслируется семантический конструкт «сильная процветающая Россия», однако отсутствует четкий образ конкретного пути достижения данного идеала. Серьезную дисгармонию в концепцию массовой культуры российской модели вносит и наличие противоположных по смыслу образцов – взятая из западной модели стратегия удовлетворения культурных потребностей среднего класса, для которого характерны ценности западного индивидуализма, и советские паттерны общности. В итоге получается конфликтующий в индивидуальном сознании набор архетипов: «каждый сам за себя» versus «своя земля». Такой противоречивый алгоритм не отвечает потребностям мобилизации масс в критических условиях, что, несомненно, снижает конструктивный потенциал массовой культуры, выработанный за время существования советского государства.

Таким образом, в настоящее время можно говорить о трансформации иерархии функций массовой культуры. В настоящее время массовая культура и искусство активно помогают государству осуществлять адаптивные и компенсаторные стратегии, направленные на создание в общественном и индивидуальном сознании ультра позитивной информационной картины мира, фактически обеспечивая ее морально-нравственную легитимацию. При этом ведущими функциями массовой культуры становится суггестивный и компенсаторный блок механизмов влияния на массовое сознание россиян. Сформированный таким способом тип личности российского «массового человека» характеризуется тем, что, с одной стороны, легко поддается информационному воздействию извне, а с другой - постоянно нуждается в такого рода манипулировании [1].

Существующая на сегодняшний день массовая культура в России радикально отличается  от советской именно в силу отсутствия четких нравственных императивов, предлагая дезориентированному сознанию индивида довольно противоречивый набор стереотипов поведения, имиджей, благодаря которым он может составить собственную идентификацию с тем или иным статусом, общественным слоем или группой. В связи с тем, что на первый план выходит адаптационная и релаксирующая функция массовой культуры, возникает необходимость в симулякрах реальности, иначе стабилизация общественно-политической системы была бы невозможна при накоплении социально-политических и социально-экономических проблем в современной России.

В современной российской массовой культуре в качестве объектов человеческого восприятия выступают, преимущественно только те, которые экспонируются на скорости света, вся остальная реальность пребывания в заданную размерность попросту не укладывается. Индивид в информационном обществе вынужден постоянно производить переход из формата теле-реальности в формат константный, что создает угрозу дезориентации на уровне индивидуального сознания.  При этом человек может утрачивать полностью или частично способность к осуществлению коммуникации с другим миром в рамках реальности, утрачивать самоидентификацию, что является симптомами фундаментальной потери ориентации. В таких условиях бытие индивида проявляется как серия постоянно дискретного пребывания в рамках коммуникативного пространства, когда человек является и создателем своих сообщений и собственной субъектности относительно реципиента сообщения.

Такой новый субъект культуры, по мнению Г.Г. Дилигенского, фактически лишается традиционных внутригрупповых связей, поскольку трансформации в процессе коммуникации мультиплицируют эффект объективных социальных параметров, в результате чего весь социум уже не способен «сообщать личности свою специфическую групповую культуру». В индивидуальном сознании происходит разорванность между жизнью в реальных координатах «здесь-и-сейчас» и жизнью внутри особой матрицы, где время («сейчас») превалирует над пространством («здесь»).

Угроза существующей культуре заключается, таким образом, не появлении новых каналов коммуникации, а в способности масскульта адаптировать даже избыток информации под режим масс-медиа, приводящих в итоге к недоступности и утрате реальности. Это связано с тем, что унифицированная символическая реальность, формируемые СМК в российской практике в настоящее время, не менее убедительна, чем сама реальность пребывания, причем границы между ними очень условны и проницаемы: часто информация, исходящая из теле- или компьютерной виртуальной реальности, которая погружает потребителя в специфическое состояние и навязывает ему особый тип существования, кажется более убедительной, чем сама повседневность. Например, для большинства молодых людей покупка дорогостоящего смартфона является способом осуществления самоидентификации не только во «взрослом мире», но и достижения более высокого статуса в своей возрастной группе.

Погружение в такое виртуальное пространство, по мнению психологов и психиатров, в итоге приводит к практически необратимой трансформации перцептивного аппарата индивида, который под воздействием кратковременных, эстетически и этически неоднородных информационных блоков, вынужден перестраиваться на особый виртуальный режим существования, где одинаковым статусом наделяются принципиально разные явления [2]. Сама же информация в таких условиях перестает быть носителем подлинности, трансформируясь в самостоятельную сущность, как вещество или энергия. С помощью виртуальных образов и паттернов в современной российской массовой культуре фактически моделируются реальность и деятельность индивида, навязывая собственное социальное пространство и социальное время в системе абсолютно разрозненных ценностей и стереотипов, приводя к потере идентификации личности.

Следует отметить, что реальность пребывания и виртуальная реальность коррелируются крайне редко, а общество тотальной информации не развивается в общество истины. В итоге реальность пребывания ускользает тем быстрее, чем оказываются жестче ее условия [3].  При этом материальный мир осознается индивидом только как наличная данность, не подвергаясь в его сознании критическому осмыслению. При исследовании проблем воздействия массовой культуры на массовое и индивидуальное сознание следует рассмотреть трансформацию ценностно-ориентационных блоков современных россиян в сравнении с советской массовой культурой:

• По материалам отечественных исследователей, проводивших эмпирические изыскания по интересующей нас теме, можно использовать не только название ценностей, но и ассоциативные связи, которые порождаются ими в сознании человека на индивидуальном уровне [4]. Совпадение ценностно-ориентационной компоненты между двумя моделями массовой культуры (советской и постсоветской) наблюдается только в одном пункте – в идентификационном блоке при оценке ценности «государства» как фактора самоидентификации. Причем налицо корреляция двух пораметров – послушание и следование генеральной линии «вождя» или Президента сохраняет свои позиции в массовом сознании россиян, хотя достигается различными способами: в первом случае принудительно-репрессивным, во втором – манипулятивным методом.
• Достижение импликации ценностного ряда «государство – вождь – оцет народов» происходило в советской массовой культуре за счет сильной идеологической компоненты, но также использовался и древнейший культурный архетип «вождь» в значении «вожак стаи». Если сравнивать с современной массовой культурой в России данную компоненту, то выявляется соответствие только по одному признаку – по обращению к тому же архетипу при отсутствии четко сформулированной государственной идеологии. Лозунги «сильная Россия» не могут заместить идеологический базис советского периода, поскольку не имеют под собой очень важного элемента – а именно конкретной цели и вектора общественного развития. При этом в образе президента скомпилированы две составляющих, явно заимствованных в советской массовой культуре – «вождь» («сильный лидер» в современной терминологии) как гарант стабильности государства, а также архетип «вожак», что позволяет появляться таким недопустимым по советским меркам явлениям, как публичные обсуждения развода или личной жизни главы государства в СМИ. Также в современном образе президента воплощена еще одна архетипическая характеристика «вожака» - брутальность, внешняя сила, физические достоинства, здоровье и внешняя сексуальная привлекательность. Все это создает определенный замкнутый круг для политтехнологов, поскольку с каждым новым «первым лицом» в государстве «вожак» должен быть сильнее предыдущего. Создавать такого рода эмулятор будет все сложнее с каждым годом, в результате чего придется рано или поздно менять парадигму – уходить от внешних лидерских качеств и менять архетип, лежащий в основе имиджа главы государства. Вопрос в том, насколько будет готово массовое сознание воспринять такого рода новшества, поскольку при жесткой привязке к «ильному лидеру» следующий кандидат на пост президента будет казаться либо слабее, либо вообще не способным к управлению. Здесь кроется серьезная научная проблема, которая требует дополнительного исследования, поскольку массовое сознание нуждается в управлении, и если таковое становиться мало эффективным, то масса с легкостью превращается в толпу. Поскольку за образом президента скрывается реальный, живой человек, то он имеет свой биологический срок. Именно в силу этого заимствование архетипа «вожак» может привести к повторению массового психоза, вызванного смертью Сталина. В этом отношении в сознании россиян не сформирован образ главы государства как функции исполнительной власти, ее излишняя персонификация угрожает дальнейшей стабильности общественно-политической системы. Именно в этом отношении можно говорить о том, что ценностно-ориентационный блок «идентификация» требует существенных корректировок, поскольку без таковых массовая культура несет в себе дестабилизирующий заряд.
• В отличие от образа главы государства, в идентификационном блоке отношение к ценности «Родина» изменилось радикально: исчезло понимание наднациональности страны, приоритет отдается конкретным межэтническим связям, На втором месте в приоритетах, по данным опросов, стоит Россия, а затем уже Российская Федерация. При этом, изменились и нормы поведения: если в советский период межэтнические конфликты являлись нонсенсом, то в современных условиях это явление стало восприниматься как вполне нормальное.
• В ценностно-ориентационном идентификационном блоке изменились также приоритеты в отношении семьи. В советский период семья рассматривалась как обязательная составляющая, «ячейка общества», причем находилась фактически под постоянным общественным и государственным контролем. Развод считался позорным и скандальным явлением, не взирая на его причины. Основной задачей семьи было продолжение рода, затем уже воспитание «светского человека». В современным российских условиях произошла серьезная редукция ценности «семья», она стала восприниматься в поведенческом отношении как нечто, вовсе не обязательное для закрепления отношений, а к продолжению рола имеет и вовсе весьма опосредованное отношение. Более того, сама семантика смысла понятия «семья» пережила серьезную трансформацию – социального института («ячейка общества») до кровно-родственных связей, совершенно конкретизированного характера. То есть исчезла формализованная характеристика семьи в массовом сознании россиян. Однако, в последнее время данная проблема осознается на государственном уровне, причем предпринимается ряд попыток институциализировать семью как ценность (имеется ввиду законодательная инициатива против пропаганды однополых браков в России и выступления в защиту традиционных семейных ценностей).
• В мировоззренческом блоке нами были выявлены следующие параметры: к добру (светлому началу) в советской массовой культуре относилось все, что было разрешено и одобрено общественным и государственным контролем. В современной России редуцированная ценность «добро» в массовом сознании имеет весьма размытые очертания и ассоциируется, прежде всего, с получением удовольствия. То есть носит «развлекательный» характер. Те же параметры оказались применимы и к редуцированной массовой культурой категории «зло». Кардинальные перемены произошли с ценностью «любовь», поскольку в советское время она ассоциировалась с глубоким эмоционально насыщенным восприятием, а в постсоветской массовой культуре обрела излишнюю «телесность», фактически сравнявшись в массовом сознании с сексуальностью.
• Также следует отметить, что претерпели изменение и категории эстетические – чувство красоты, которое воспринималось как критерий прежде всего внутренней гармонии, красоты нравственной (хотя нравственная красота также была редукцией в массовой советской культуре и подчинялась общим правилам официального соцреализма как в искусстве, так и в жизни). Тем не менее, в современных условиях в массовом сознании доминирует критерий красоты как внешнего, вещного атрибута, который можно варьировать в зависимости от обстоятельств и модных веяний. Критерий «уродливости» - антитеза красоте – воспринимается так же «вещно», также становясь условным и зыбким внешне атрибутивным понятием.
• В коммуникативном блоке ценностей массовой культуры выявлены две основные ценности – межличностное и дистанционное общение. При этом для советского периода существования массовой культуры был характерен приоритет межличностного общения над дистанционным, что, с одной стороны, было обусловлено малым набором технических средств (в основном использовались стационарные и таксофоны, телеграф, а также почтовая связь), а с другой – ценность межличностного общения была обусловлена соображениями безопасности, особенно во времена сталинского террора. В современных условиях, как показывают данные опросов, в большей степени используется общение дистанционное, опосредованное, которое в любой момент можно прервать – причем именно этой дискретностью определяется и семантика самой информации, передаваемой от субъекта к субъекту. Дискретность проявляется также и в межличностном общении, которое все более становиться похожим на обмен короткими сообщениями в основном бытового содержания. Изменился также и язык общения – в русском языке появилось огромное множество неологизмов, причем не только калькированных и заимствованных из английского языка, но и синтетических – порожденных рекламой и СМИ. Таким образом, межличностное общение также все более «обрастает» новыми кодами, которые необходимо дешифрировать для понимания сказанного.
• В рамках деятельностно-социальном блоке нами выделены три основные ценности, к которым резко поменялось отношения россиян. Так, ценность работы как труда в советское время тесно коррелировалась с ценностью самореализации, что во многом было обусловлено прямой зависимостью выбора профессии и специальности от последующего трудового распределения. Система распределения специалистов позволяла с уверенностью смотреть в будущее, а также нормировать необходимое количество тех или иных профессий, которые требовались государству для реализации политики построения «светлого будущего». При этом, разумеется, индивид фактически лишался права и свободы выбора конкретного места работы, однако с точки зрения регулирования занятости населения политика принудительного распределения позволяла не допускать безработицы в стране. Более того, при наличии статьи за «тунеядство» в советском уголовном законодательстве, труд становился гарантией не только постоянного заработка, но и включенности в социум, гарантом того, что человек не станет маргиналом и не попадет в тюрьму. Тем не менее, самореализация для советского человека воплощалась в работе и фактически носила социально-значимый характер общественно-полезного труда.

После распада СССР система распределения рабочих мест также прекратила свое существоание, позволив, с одной стороны, свободно выбирать не только профессию, но и место работы, а с другой – создав конкуренцию на рынке труда (нерегулируемую конкуренцию в 90-х годах), что привело к росту безработицы, маргинализации части населения, а также утечке высококвалифицированных кадров за рубеж. В современной России работа не имеет прямых ассоциаций с самореализацией, поскольку труд является лишь необходимым средством обеспечения жизненно важных потребностей: получив образование, большинство молодых людей не могут или не хотят искать работу по специальности, что приводит к дисбалансу между системой образования и рынком труда. По поводу категории «отдых» (не будем углубляться в понятие «досуг», поскольку оно имеет более широкое и многоплановое значение) можно сказать, что в советский период отдых воспринимался как необходимость восстановления сил для последующей рабочей деятельности, в постсоветский период – как насущная потребность организма, то есть трактовка категории «отдых» стала ближе к физиологической, чем к функциональной.

Примитивизация всех перечисленных выше ценностей в культуре постсоветской приводит к примитивизации мышления как на индивидуальном, так и на общественном уровне сознания, что делает российское общество все более уязвимым для манипуляций.

В ситуации отрытого современного общества, когда все искусственные барьеры оказались разрушенными, российское массовое сознание оказалось очень уязвимым для воздействия со стороны других систем, причем это воздействие распространилось фактически на все сферы жизни от экономики, политики до культуры и эмоционально-психологического состояния россиян.

Подводя итог всему, сказанному выше, можно сделать следующие выводы:

• В современной российской модели массовой культуры присутствуют функциональные слои традиционной народной и советской культур. Элитарная культура в настоящий момент теряет свое значение вследствие необходимости «расшифровки», семантической редукции смыслов для трансляции основной массе населения.
• По сравнению с советской массовой культурой в российской модели масскульта произошли серьезные трансформации функциональных приоритетов, что привело к атрофии мобилизационных механизмов массового сознания, замещенным практически полностью функцией адаптации.
• Сохранение основной тенденции на гедонизм и потребление, формируемой в массовой культуре с помощью СМК, приводит к созданию симулятивной, виртуальной реальности, постепенно стирая границы между реальностью пребывания и виртуальными паттернами.

Литература

1. Костина А.В. Массовая культура и индивидуальное сознание россиян. М: ИНИОН РАН, 2014. – 284 с.
2. Хоружий С.С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности // Вопросы философии. 1997; №6. С. 67.
3. Бодрийар Ж. Злой демон образов //Искусство кино. 1992, №10.
4. Статистические обзоры Левада-Центра за 2012, 2013, 2014 гг. [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.levada.ru/category/rubrikator-oprosov/kulturnoe-potreblenie-i-otdykh
5. Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 113.
6.         Baudrillard J. For a Critique of the Political Economy of the Sign // Baudrillard J. Selected Writings. - Stanford, 1988. 79.

References

1. Kostina A.V. Mass culture and individual consciousness of Russians. М: INION of the Russian Academy of Sciences, 2014. – 284 pages.
2. Horuzhy S.S. Rod or nedorod? Notes to virtuality ontology// Philosophy Questions. 1997; No. 6. Page 67.
3. Baudrillard J. Angry demon of images. Art of the film. 1992, No. 10.
4. Statistical reviews of Levada Center for 2012, 2013, 2014 [An electronic resource] – the access Mode: http://www.levada.ru/category/rubrikator-oprosov/kulturnoe-potreblenie-i-otdykh
5. Baudrillard J. Symbolic exchange and death. M, 2000. Page 113.
6. Baudrillard J. For a Critique of the Political Economy of the Sign. Baudrillard J. Selected Writings. - Stanford, 1988. P. 79.