THE PASCHAL STORY «HOLY FLESH» Z.N. GIPPIUS

Мещерская И.Я.

Иркутский государственный университет путей сообщения

ПАСХАЛЬНЫЙ РАССКАЗ «СВЯТАЯ ПЛОТЬ» З.Н. ГИППИУС

Аннотация

В статье представлен анализ пасхального рассказа «Святая плоть» З.Н. Гиппиус, написанного до эмиграции. Автор работы считает, что З.Н. Гиппиус обогащает этот жанр на идейно-философском уровне. В жанровом отношении З.Н. Гиппиус создаёт свой тип пасхального рассказа благодаря философии новой религии.

Ключевые слова: пасхальный рассказ, З.Н. Гиппиус, русская литература конца ХIХ – начала ХХ вв., малая проза старших символистов.

Mescherskaya I.Jа.

Irkutsk State University of Railway Transport

THE PASCHAL STORY «HOLY FLESH» Z.N. GIPPIUS

Abstract

The article presents an analysis of the Easter story "Holy flesh" Z.N. Hippius written before emigrating. The authors believe that Z.N. Hippius enriches the genre to the ideological and philosophical level. In the genre and Z.N. Hippius creates its own type of the Passover story through new philosophy of religion.

Keywords: paschal story, Z.N. Gippius, Russian literature of the late XIX – early XX centuries, small prose senior symbolist.

Пасхальный текст впервые появляется в переломной «Третьей книге рассказов» (1902) З.Н. Гиппиус. Формирование сборника совпало с жизненными переменами и творческой переориентацией писательницы: она отходит от выражения эпатажной эстетики «новой красоты», однако ж, не совсем отказываясь от неё. В 1900-е гг. Мережковских увлекает идея новой религии, это время знакомства с Философовым и создания «троебратства».

«Святая плоть» – пасхальный рассказ, поэтому мотивы радости, искушения, греха, плоти, духовного прозрения здесь традиционны. Мотивы радости и греха появляются вместе, первый даёт восприятие природы, второй – пространства церкви и дома. Этот контраст радости (предчувствие пасхального чуда) и греха поддерживается в рассказе постоянными для пасхального текста символами [3; 19] – это иконы Спаса. Они разные и дома и в церкви. В комнате сестёр – две иконы Спаса: материнская и отцовская, светлая и темная, православная и старообрядческая. «Образ Спаса большой – благословение матери. В золотой ризе с каменьями, весь яркий, розоволикий, ясноокий, с благостными, молодыми, синими глазами». «Слева, углом, был другой образ Спасителя … от серебряной ризы лик его казался ещё чернее, … тёмное пятно – да белые точки глаз» [1; 76], которые смотрят и «ужасают». Эти иконы – символы «православной радости» и старообрядчества, «древнего благочестия», «старинной строгости». Воспоминание о матери связано со светлым Спасом, отец, возмужавший в старой вере и дошедший до «православной радости» своим разумом, кажется дочери тёмным, суровым, как вторая икона. Он и внешне похож на это изображение Христа: «глаза, как всегда были строги, брови слегка сдвинуты», «его худощавое, тёмное лицо, обрамлённое длинной бородой стального цвета, было похоже на лик старого письма», «старый, чёрный образ в серебряной ризе <...> походил … на отца... Такие же или вроде этих образа в церкви» [1; 58 – 59, 84]. По мысли Гиппиус, отрицающей позитивизм, к вере нельзя прийти разумом, поэтому у отца Серафимы, исповедующего православие, сердце остаётся «старым», т. е. в старой вере.

Контрастны хронотопы дома, церкви и природы (улица). Состоятельная купеческая семья ютится в двух комнатах, а мезонин с четырьмя горницами, где они жили раньше до смерти матери, сдаётся. Из-за этого Серафима вынуждена спать на одной кровати с сестрой, отец – за ситцевой занавеской в первой горнице. Дом делится на верх / низ, время – при жизни матери / после её смерти. Мезонин светлый и просторный, вход в него с улицы, а на первый этаж – с переулка, через двор с маленьким палисадником, где Серафима гуляет с Лизой. Внизу, «почти что в повале», низкие потолки, окна как будто сплющенные, на столе большие тяжёлые счёты, громадные низко висящие часы, тусклый свет одной лампочки, из-за высокого самовара не видно Серафиму. Внизу всё гнетущее и давящее, героиня исполняет свои обязанности с монотонностью робота. «Тебе замуж не идти… Помни свой долг, да трудись, да в грехах кайся». Решение Родиона Яковлевича перейти жить на нижний этаж дома означает наказание и труд для Серафимы. После смерти матери к ней перешли заботы о хозяйстве и младшей сестре. Она живёт в замкнутом пространстве, её передвижение ограничено домом – палисадником для прогулок – церковью.

Героиня по-разному молится дома и в церкви: «в церки она молилась не по-домашнему, а по-привычному», «в церкви всё грех, да и всё иное было в церкви», «и свет иной, и лампады, и лик Христа – не тот» [1;77]. Службы она выстаивает, как и ухаживает за сестрой, потому что так надо. Богослужения, смена церковных праздников, соблюдение постов для героини – темпоральные указатели цикличных бываний. «Серафима не скучала и не терзалась: жила, не замечая годов, смотрела за Лизой и хозяйством» [1; 66]. Пространство дома и церкви не отличаются друг от друга: они тесные, замкнутые, все действия персонажа в них подчинены исполнению долга.

Природное пространство же улицы не враждебно героине. Здесь она отдыхает от домашних хлопот, забывает об однообразных богослужениях, здесь происходят её свидания с возлюбленным. Здесь она чувствует свежесть, чистоту и ласковость воздуха в отличие от тяжёлого постного запаха дома и в церкви, ощущает тихое веяние весны – предвестницы Светлого воскресения. В доме царят тёмные, тусклые цвета: «серая скатерть», «коричневая лампа». Очевидно, что и церковь во время поста выглядит уныло. Гиппиус упоминает священника «в тёмных одеждах». Можно вспомнить описание храма во время Великого поста из «Лета Господня» И.С. Шмелёва, где господствует «чёрное с серебром» [4; 268]. За пределами дома и церкви царят голубой и золотой – любимые цвета православных икон. «Небо стояло неподвижно ясное, голубое, будто умытое, всё в предвечернем золоте» [1; 66].

Противопоставление домов Глебовых и Дуниных в рассказе служит для характеристики персонажей. Евлампия Ниловна сокрушается: «тесно, тесно, две комнаты». «А куда их больше? Две комнаты и мы живём». «Ваше дело другое. Вам не надо больше, вон весь дом ваш, да не надо вам» [1; 69 – 70]. Родион Яковлевич довольствуется малым и в этом видит своё покаяние, соблюдение заповедей. Дунины стараются выбраться из нужды и бедности.

Нравственно-психологический конфликт в душе Серафимы быстро разрастается благодаря мотиву искушения. Искушают героиню и отец, принявший окончательное и справедливое, с его точки зрения, решение, и возлюбленный, и его мать, давняя знакомая отца, тешащая надежду на выгодный брак сына с Серафимой, которая некрасива и немолода.

В тексте подчёркивается сходство Христа и возлюбленного Серафимы. Гиппиус отмечает у Леонтия Ильича весёлые, добрые, совсем голубые глаза, широкую золотую бороду («не рыжая, а именно золотая, бледноватого золота» [1; 67]), как на образах Спасителя. Как видим, описание внешности Леонтия Ильича Дунина иконично. Очевидно, Гиппиус имеет в виду образ «Спас Златые Власы» из Успенского собора Московского Кремля, где Христос изображен оплечно, без нимба, с золотой отделкой волос, обозначающей божественный свет. На иконе помещены слова Христа из Евангелия от Иоанна (8; 12): «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни». И.А. Есаулов указывает на своеобразный христоцентризм русской литературы, отмечая, что «Евангелие от Иоанна в славянской православной традиции является не “четвертым”, а “первым”» [2; 52]. Когда Серафима молилась материнской иконе, «Христос показался ей знакомым-знакомым, милым, драгоценным, златокудрый, с синими, добрыми глазами. Она так долго смотрела ему в лицо, что уже забыла почти, что это – Христос. <...> И ни греха, ни смущения в душе оттого, что Христос – такой знакомый, такой похожий» [1; 76]. Как может показаться на первый взгляд, он отличается ласковостью речей, смирением и самопожертвованием: он поддерживает отца в параличе, мать и трёх сестёр. Он трогательно ухаживает за Серафимой «слабо сжал её пальцы», «он наклонился и робко, едва касаясь губами, поцеловал её в лоб» [1; 75]. Однако, несмотря на свою кротость, он искушает героиню, предлагая свою любовь, но, не соглашаясь, взять за себя бесприданницу. Да и бороться за свою любовь он не желает: обязанность уговаривать отца Серафимы дать согласие на их брак он перекладывает на неё. «Безобидная душа его отвращалась от возможности страдания, как от чего-то странного, неестественного» [1; 82]. Так оказывается, что сходство с Христом Леонтия Ильича поверхностно и ложно, за ним нет света жизни. Он не готов, подобно сыну Божьему, страдать. Это противоречит христианскому идеалу: приняв мученический венец, обрящете Царствие Небесное. По этому ложному пути идёт вначале и героиня: «страдание – грех» и не хочет страдания.

Серафима принимает ухаживания Леонтия и решает «замуж пойду» вместо «люблю». В рассказе мотив радости – это мотив любви, т. к. сердце и душа радуются, потому что любуются, любят. Конфликт Достоевского «право имею или тварь дрожащая» разрешается через молитву, душевные муки, героиня прозревает-воскресает душой: «Не оттого, что грех, – не могу, а оттого, что любовь во мне к Нему, ко всему, что от Него, – не могу. <...> В травинке, вон, нет души, а разве она плоть поганая? В ней моя радость. И в Лизе – радость. Это я мою радость убить хотела, чтоб замуж пойти» [1; 87].

Мотивный комплекс «православная радость – Светлый праздник – любовь» поддержан в рассказе и на лексическом уровне. В тексте много церковно-славянской лексики (ясноокий, ясноликий, лик, благословение, благостный, каменья, Сергий, Сергиевский, ефимоны, риза и др.). Женский вариант ангельского имени героини также о многом говорит читателю. Серафимы, по небесной иерархии, ближе всех находятся к богу под началом архангела Гавриила. Серафимы («пламенные») представлялись грозными и устрашающими в иконографии и литературе. Распространённый сюжет иконописи: серафим, касающийся уст пророка горящим углем, взятым прямо с жертвенника, очищает их, приготовляя человека к его священной миссии. Вдохновлённый им А.С. Пушкин создал стихотворение «Пророк».

Конечно, героиня имеет мало общего с грозным ангелом, однако в период искушения ею овладевает злоба против отца и сестры. «Камень на шею навязали… камень… камень…» – думала она, с ненавистью глядя на Лизу. Одевала, раздевала, укладывала она её теперь почти грубо, с жестокостью, которая пугала даже ничего не понимавшую девочку» [1; 83]. А после искушения Серафима становится ангелом-хранителем для своей слабоумной сестры. Также подобно св. деве Серафиме Римской, которую ангел заслонил от насильников и которая своей молитвой могла творить чудеса, героиня рассказа утверждается в вере благодаря молитве. Имя Серафима связано и с именем особо почитаемого на Руси Серафима Саровского. Достоевский – безусловный авторитет для Гиппиус – особо чтил этого святого. По записям о житии святого, известно, что он встречал каждого, кто к нему приходил, словами: «Христос воскресе, радость моя!» и в его келье всегда была икона Божьей Матери «Умиление», которую он называл не иначе, как «Всех радостей Радость».

По мнению Мережковских, аскетизм христианства не даёт человеку радости жизни. Первое послание ап. Павла Фессалоникийцам, гл. 5, стихи 5: 16 – 18: «Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За всё благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе» можно считать ключевыми для этого рассказа. Павел адресовал их верующим, буквально понявшим Библию и со дня на день ожидавшим Страшного Суда. При этом они забыли свои мирские дела, и всё стало приходить в запустение. Так и отец Серафимы, точно следуя букве Писания, забывает о радости жизни, о любви к окружающим. Молитвой и переживаниями Серафима доходит до смысла существования – радоваться Божьей любви, не желать свободы и богатства, которые она обрела бы со смертью сестры. Эту истину она прозревает именно чувственно, в отличие от отца, который принял православие «по здравому размышлению».

Отметим, что не только у Серафимы имя имеет подтекст. Имя её сестры Лизавета – «Божья клятва», «обет Богу» – в рассказе оправдывает этот перевод с древнееврейского языка. Она становится для отца символом служения Богу, он желает, чтобы Серафима так же смотрела на сестру.

Как видим, мотив плоти представлен в рассказе двояко: с точки зрения старообрядчества (строгий Христос, отец Серафимы) и православия (радостный Христос, возлюбленный Серафимы) как нечто греховное, «плоть поганая» и с точки зрения новой религии Третьего Завета Мережковских «святая плоть» – только соединение плоти и духа даёт истинное представление о боге, что и вынесено в заглавие. Серафима сумела уверовать в их единство, и поэтому в Страстной четверг причастие становится духовным праздником для неё. «Радостные причастные напевы дрожали в сводах; радость о том, что все чисты, все оказались достойны, для всех – благодать. Нет греха, негде быть ему, потому что здесь все чисты» [1; 88].

Литература

1. Гиппиус З. Н. Собр. соч. в 10 тт. Т. 3. – М.: Русская книга, 2001. –
2. Есаулов И. А. Мистика в русской литературе советского периода (Блок, Горький, Есенин, Пастернак). – Тверь: ТГУ, 2002. – 67 с.
3. Николаева С. Ю. Пасхальный текст в русской литературе XIX века: дисс. … канд. филол. наук. – М., 2004. – 218 с.
4. Шмелёв И. С. Лето Господне. – М.: Мол. гвардия, 1991. – 653 с.