"CARDIOTOPICS" IN THE CONVERGENCE OF POETIC AND SACRED THEOLOGICAL DISCOURSES

Известно, что человеческому сознанию свойственна мифологизация окружающего мира как попытка объяснить сложные универсалии не только внешней действительности, но и внутреннего бытия личности, в том числе и анатомо-философского представления о теле, трансформирующее физиологическое в мифологическое. В связи с этим особым значением наделяется образ сердца как ключевой топос в телесной концепции поэтов и философов. Представляется интересным рассмотреть мифопоэтический генезис данного образа в его связи с материалистической интерпретацией. Современная философская и филологическая мысль активно обращается к интерпретации образа сердца.

Этимология слова сердце (от индоевропейского корня kerd) отображает анатомо-философскую репрезентацию – середину, сердцевину, средоточие ума, мыслей, чувств, этического комплекса и т.п.

Поэтическая и философская семантика образа сердца мифологически связана с его анатомической формой. Как известно, сердце имеет конусообразный вид: основание расширено и обращено назад и вверх, образуя своего рода воронку, что нашло отражение в массовом бытовом сознании. Форма сердца как секулярный символ обычно изображается в виде двух выпуклых полукругов, соединенных внизу острым концом. Эта форма ассоциируется с физическим сердцем и является узнаваемой и универсальной.

Ведическая традиция приписывает воронке особый мистический статус – получать и аккумулировать разновекторные энергии – земную (материальную) и духовную (небесную). Ведические тексты описывают сердце как место, где пребывает душа и где происходит взаимодействие между материальным и духовным мирами. В ведической философии сердце также связывается с понятием «атман» или души. Считается, что в сердце находится истинная сущность человека, его внутренний свет и мудрость. Ведические практики, такие как медитация и йога, направлены на раскрытие этой внутренней сущности и достижение духовного просветления. Таким образом, в ведической традиции сердце имеет глубокий духовный смысл, связанный с самопознанием, преображением и единством с божественным. Оно является символом высших человеческих качеств и стремления к духовному развитию.

Такая изотерическая теория вполне коррелирует с анатомо-физиологической идеей об энергетическом обеспечении сердца, имеющем в основе химическую природу. Так, воронкообразное строение органа, расширенной частью направленного вверх по отношению к мозгу, способно принимать от него разной природы импульсы и сигналы, в том числе и те, которые не нуждаются в анатомических и физиологических способах связи. По этому поводу хирург и богослов В.Ф. Войно-Ясенецкий пишет: «…мысли передаются в сердце… мысль как акт чисто психологический, в отличие от ощущений как актов физиологических, не нуждается в анатомических путях проведения»

Анатомо-физиологический субстрат образа сердца характеризуется также автоматизмом функционирования, то есть работа органа самообусловлена и имеет источником само себя. В художественном дискурсе эта функциональная специфика получила особый философский статус: ключевое положение среди других соматических органов, а также возможность замещать в образной структуре всего человека как личность. Таким образом, материальная основа образа объясняется его культурным статусом: сердце воспринимается как локализация духа и душевной жизни человека, локус концентрации духовной жизни субъекта.

Метафорико-ассоциативный спектр сердца как образа в художественном дискурсе коррелирует с фактами, описанными в медицинской литературе. Так, кардиолог А.И. Гончаренко отмечает два удивительных факта о физиологическом поведении сердца. Первый факт, «предвосприятие» этого органа, при котором перцептивная способность сердца опережает наши ощущения и работу сознания. Второй факт, это этический потенциал органа, его «моральное поведение», заключающееся в способности «жертвовать» кровью ради спасения других органов

Святоотеческая традиция также приписывает сердцу широкую функциональную дифференциацию, далеко выходящую за пределы традиционной анатомии и физиологии: «Сердце, по Священному писанию, есть орган общения с Богом, – пишет В.Ф. Войно-Ясенецкий в своем сборнике поучений «Дух. Душа. Тело», – оно есть орган высшего познания»

Генезис «антиномизма»

Подобное представление о сердце наблюдается и в исламской традиции: сердца неверующих уподобляются недужным, запечатанным, каменным. В Суре 2:10 читаем: «Их [неверующих – прим. авт.] сердца поражены недугом. Да усилит Аллах их недуг!». Таким образом, религиозная интерпретация данного образа определяет сердце органом воспринимающим и аккумулирующим духовные законы Творца.

Христианство наделило сердце новой функциональностью – коммуникативной. В Евангелии от Матфея есть строки, раскрывающие когнитивно-коммуникативные возможности сердца: «От чистого сердца глаголят уста» (Матф. 12:34).

В русской поэтической традиции Серебряного века (в особенности поэты-символисты и акмеисты

Чужое сердце – мир чужой,

И нет к нему пути!

В него и любящей душой

Не можем мы войти.

Лирический субъект поэта находится на пути духовного познания природы одиночества человеческой души. В данном контексте сердце отождествляется с миром, непознаваемым, полным тоски и отрешенности от диалога. Традиционная метафора сердца как сосуда, заполненного тоской, и средоточия душевных тайн, хранящего на самом дне больной души, то, что недоступно другому человеку. Отсюда рождается оппозиция «Я – другой» (Чужое сердце – мир чужой), которая создает определенные коммуникативные пределы и барьеры для понимания, сформулированные еще Ф. Тютчевым в XIX веке в его известном стихотворении «Silentium» (1830):

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя? <…>

Лишь жить в себе самом умей –

Есть целый мир в душе твоей…

Речемыслительная функция сердца, как видим, замкнута на самой себе, поскольку достойного субъекта общения в душевном плане ему не найти. Вся полнота общения человека доступна только Творцу. Говорить сердцем человек может только с Богом, и русские поэты видят в этом источник человеческих страданий.

В русской поэзии начала XX века речемыслительная и коммуникативная функция сердца часто выражается через символическое изображение сердца как центра эмоционального и духовного мира человека. В поэтическом дискурсе сердце часто ассоциируется с понятием «душа», выступая как источник чувств и эмоций, неразрывно связанных с внутренним миром поэта. Оно выражает его внутреннюю правду, его самые глубокие переживания и мысли.

В современной филологии утвердился ряд литературоведческих представлений: «когнитивная деятельность по созданию литературно-художественного текста неразрывно связана с фактором телесности <…> "говорение" тела человека через речь, телесность – вещественный носитель духовности, интенциональность не только сознания, но и интенциональность тела»

Сердце слышишь…

Сердце видишь:

Кто-то подал знак,

Тайный знак рукой?

В этом плане образ сердца восходит к романтической интерпретации. К. Батюшков в стихотворении «Мой гений» (1815) указывал на еще одно когнитивное свойство сердца, без которого невозможна коммуникация – память:

О, память сердца! Ты сильней

Рассудка памяти печальной…

Таким образом, речемыслительная функция сердца в русской поэзии восходит к анатомо-философским концепциям ведических мифов, Священных тестов, святоотеческой литературы, что в совокупности служит основанием для воссоздания генезиса образа сердца. В начале XX века расширился интерпретационный потенциал исследуемого образа за счет включения приписываемых ему когнитивных способностей еще и коммуникативной функции, что повлекло за собой дискурсивную конвергенцию в прочтении образа сердца. В символической репрезентации сердце способно выражать глубинные чувства, эмоции и мысли поэта, а также служит передаче символического значения идеалов, ценностей и духовности.