БАЗОВЫЕ УСТАНОВКИ ПОСТМОДЕРНИЗМА КАК ФАКТОРЫ, СПОСОБСТВУЮЩИЕ УГЛУБЛЕНИЮ ДУХОВНОГО КРИЗИСА СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА

БАЗОВЫЕ УСТАНОВКИ ПОСТМОДЕРНИЗМА КАК ФАКТОРЫ, СПОСОБСТВУЮЩИЕ УГЛУБЛЕНИЮ ДУХОВНОГО КРИЗИСА СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА

Научная статья

Коромыслов В. В.*

ORCID: 0000-0001-6115-3631,

Пермский государственный аграрно-технологический университет, Пермь, Россия

* Корреспондирующий автор (vvk79[at]mail.ru)

Аннотация

В статье анализируются базовые установки и ценностные ориентиры постмодернизма. Показывается, что отрицая возможность познания объективного мира, постмодернисты исходят из идеализированных представлений о способах решения актуальных для общества проблем. А стремясь освободить личность от влияний упорядоченности и универсальности, они игнорируют данные наук о невозможности существования «чистой личности». Обосновывается, что базовые установки постмодернизма не способствуют решению поставленных в его рамках проблем, а приводят к углублению духовного кризиса современного общества.

Ключевые слова: постмодернизм, постмодерн, духовный кризис, смерть автора, деконструкция.

BASIC IDEAS OF POSTMODERNISM AS THE FACTORS CONTRIBUTING TO THE EXACERBATION OF MODERN SPIRITUAL CRISIS

Research article

Koromyslov V.V.*

ORCID: 0000-0001-6115-3631,

Perm State Agro-Technological University, Perm, Russia

* Corresponding author (vvk79[at]mail.ru)

Abstract

The article analyses the basic ideas and values of postmodernism. It is demonstrated that while rejecting cognoscibility of the objective world, postmodernists assume idealized ideas about the ways to solve current problems of the society. While striving to free the individual from the influence of order and universalist ideas, they ignore the scientific data on the impossibility of a "pure person" existing. It is justified that the basic ideas of postmodernism do not contribute to solving the problems set within its framework, but lead to the spiritual crisis of modern society exacerbating.

Keywords: postmodernism, postmodernity, spiritual crisis, the death of the author, deconstruction.

Критика идей постмодернизма раздаётся уже давно, однако такие идеи оказались во многом созвучны эпохе, умонастроениям общества, а потому до сих пор рациональные аргументы заглушались эмоциональными мотивами. Благополучие западных стран, первых принявших эту доктрину, казалось бы, демонстрировало жизнеспособность таких идей. И вот теперь мы всё чаще становимся свидетелями событий, заставляющих серьёзно задуматься об их перспективности. Глубокий анализ происходящих процессов позволяет увидеть изнанку устройства обществ, построенных на неолиберальных идеях. Это касается и способов решения финансовых проблем, наращивая долги свыше размеров ВВП или запустив печатный станок на триллионы долларов, евро, йен и фунтов стерлингов; это касается и обострения, казалось бы, уже решённой в этих странах проблемы коррупции [3, С. 92]; это касается и высветившихся также, казалось бы, уже давно решённых расовых проблем и проблем в столь нахваленной системе здравоохранения Запада и т.д. Мы видим, что полицейский произвол и коррупция, несправедливость – это черты не только «недоразвитых» стран, но подобные процессы происходят и в благополучных западных странах. Это заставляет переосмыслить роль неолиберальных ценностей, обоснование которых происходит, прежде всего, в рамках философии постмодернизма.

Как известно, Ж.Ф. Лиотар, который и придал понятию постмодерн современный ему смысл, в 1979 году указывал, что это понятие характеризует «состояние знания» в современных наиболее развитых обществах, где оно пребывает «после трансформаций, которым подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве в конце XIX века» [5, С. 9]. Это состояние связано с утратой доверия к ценностям и идеалам модерна с его стремлением к бесконечному прогрессу, опирающемуся на достижения в познании объективного мира и человеческой сущности. На основе опыта прошлого и настоящего происходит критическое переосмысление подобных ценностных ориентиров. Если искусство может не только нести возвышенные смыслы, служить ориентиром для совершенствования личности, но и быть столь экспериментальным, что в нём причудливая игра форм может оказаться самоценной, лишённой необходимости всякого смысла; если литература может быть подчёркнуто ориентированной на внешнее, поверхностное и при этом пользоваться большой популярностью; если даже наука подвержена столь мощным потрясениям своих оснований, – то, что понимать под таким прогрессом? Происходит ли он вообще или это лишь иллюзия, ни на дюйм не приближающая нас к счастливому обществу? И туда ли мы идём, или может мы сами загоняем себя в рамки ценностей модерна, ограничиваем себя верой, что такой прогресс необходим? Не были ли мы обмануты ценностями разума и рациональности, которые в лучшем случае ограничивали нас в желаемом, а в худшем – использовались как инструменты в руках власти, лишая нас свободы?

Такие критические настроения по отношению к модерну были вовсе не случайны. Тоталитарные режимы в странах соц. лагеря, фашистских Германии, Италии, Японии и Испании, холокост, «лагеря смерти», ГУЛАГ, сталинские репрессии, применение атомного оружия в Японии, сами первая и вторая мировые войны, экологический кризис, – это те факты, которые обычно приводятся в пример негативных проявлений модерна, и якобы отрезвляют наше сознание, развеивая очарование его ценностями.

К тому же понимание реальности через поиск в ней устойчивых систем и структур всё чаще скатывалось к искусственной, подчас идеологически насыщенной, схематизации, к упрощению, что закономерно приводило к отрыву от реальных, актуальных для общества проблем. Это вызвало некий интеллектуальный протест, который сместил акценты с ценностей рациональности к ценностям свободы. Немаловажную роль в этом, безусловно, сыграли события 1968 года во Франции и других странах Европы. Не случайно, что один из лозунгов тогда гласил: «структуры не выходят на улицы!».

С тех пор упорядоченность и универсальность стали восприниматься как претензия власть имущих навязать выгодное для них представление о реальности. В таком культурно-историческом контексте сущностный план бытия, законы и взаимосвязи действительности постепенно начинают терять ценность для исследования. Постмодернизм ставит задачу избавления культуры от «диктата разума и традиций» и, в первую очередь, от абстракций, классических общественных идеалов и морализаторства [7, С. 35]. Например, Ж.-Ф. Лиотар так формулирует эту проблему: «Знание и власть есть две стороны одного вопроса: кто решает, что есть знание, и кто знает, что нужно решать? В эпоху информатики вопрос о знании более чем когда-либо становится вопросом об управлении» [5, С. 28].

Среди таких инструментов манипуляции властью общественным сознанием, прежде всего, рассматриваются языковые структуры, культурный контекст и информатизация общества [5, С. 144-156]. Применение этих инструментов при помощи «административных процедур» заставляет индивидов «хотеть того, что нужно системе для ее результативности» [5, С. 148]. В частности, «язык функционирует как трансформатор: «личные знания трансформируются в высказывания, а потребности и чувства – в нормативные ожидания (заповеди или ценности)» [5, С. 155]. В результате индивидуальное подводится под требуемое и выгодное для власти общее, под общие представления, ориентиры и нормы жизни.

В науке описывается схожая ситуация, предопределяющая выгодные для научной элиты результаты проводимых исследований. Ж.-Ф. Лиотар пишет, что учёный «будет молчать или выражать одобрение, не потому что его опровергли, а потому что угрожают отлучить от игры (существует много видов лишения прав). Система говорит: «Приспосабливайте ваши ожидания к нашим целям, иначе» [5, С. 152]. Более того, им делается вывод, что «не существует «научного метода», а ученый – это прежде всего тот, кто "рассказывает истории", но потом должен их проверять… Специфика науки состоит в ее непредсказуемости» [5, С. 143].

Стоит ли удивляться после этого, что человек эпохи постмодерна стремится выскочить из всяких рамок и правил, его ограничивающих, стать «самим по себе». Опасность здесь состоит в том, что при этом он бежит от ответственности, пренебрегает всем ценным опытом, накопленным предшествующими поколениями [3]. Всякие нормы, правила поведения, традиции, авторитеты, сам институт государственной власти провозглашаются чуждыми и изжившими себя. А потому, эту эпоху можно назвать «восстанием» чувств против разума, эмоций и мироощущений против рациональности. Чувства требуют свободы, а разум находит ограничения; мироощущения вызывают протест, а рациональность не позволяет ему выразиться в полной мере.

Так, философия и подпитываемая ей культура постмодернизма во многом стали поворотным пунктом в отношении человека к действительности. В них акцентируется внимание не на истинном, объективном и разумном, – что теперь оказывается лишь инструментами по манипуляции властью общественным мнением, а на самом субъекте, его субъективном понимании и восприятии текста [7, С. 82-84]. Провозглашается «смерть автора»: текст, после его написания уже живёт собственной жизнью, связанной не с замыслом и личностью автора, а со способностью читателя в нём находить собственные смыслы. Точная интерпретация текста подаётся не только как невозможная, но и как маловажная.

Постструктуралисты верно отмечают, что всё наше человеческое бытие «непрерывно интерпретировано в знаках» и каждый такой знак является своеобразной пирамидой значений, где любое значение расплывается в отсылках к другим (в других сферах знаний, в других эпохах, у других авторов и т.д.). Но из этого факта всеобщей взаимосвязанности в мире и преемственности в развитии человеческого бытия (которые отразились в особенностях речевых структур) они делают тот неправомерный вывод, что в связи с этим однозначной интерпретации сделать невозможно, а значит и что вполне естественным было бы ограничиться собственным «прочтением ситуации».

Действительно, любой достаточно глубокий текст сложен для интерпретации, но это не означает, что к его точному и полному пониманию не стоит стремиться. Конечно, не каждый уловит все те смысловые нюансы, что были важны для автора. Кто-то сможет уловить одни из них, кто-то другие. Однако большее значение имеет возможность автора передать общий замысел, наиболее важные идеи. Хотя, безусловно, чтение сопровождается и творческой активностью мысли читателя, который применяет текст и для переосмысления собственного опыта. В этом смысле можно согласиться, что текст не только отсылает к действительности, но также живёт и собственной жизнью. В то же время, в конечном счёте, способность передать нужные смыслы зависит от таланта и вдохновения автора.

Здесь важно понимать, что отношение читателя к тексту – это и отношение к самой действительности, к которой текст отсылает. Поэтому тексты, специально построенные таким образом, чтобы формировать пренебрежительное отношение к верной интерпретации, стимулирующие поверхностное, беглое прочтение без глубокого осмысления, способствуют пренебрежению объективным и сущностным как таковыми.

Любой же глубокий текст требует определённых усилий для понимания, и когда утверждается, что точное понимание невозможно, да и не столь важно, то читатель и не будет столь внимателен и усерден в стремлении понять автора, пробиться к тем глубоким смыслам, которые тот вкладывал в текст, делясь собственным богатым жизненным опытом, знаниями, пониманием чего-то такого, что ранее никем понято не было. С такой подачи читатель будет довольствоваться поверхностным, удобным для него пониманием, соответствующим уже сложившейся у него логике мышления, сформировавшейся под влиянием его собственного опыта и знаний, и тем самым, не вынесет для себя почти ничего нового, полезного. В результате такого отношения к тексту человек теряет стимул к познанию мира таким, какой он есть на самом деле, выхватывает во всём только удобное и приятное для себя, становится менее самокритичным, не готовым к пересмотру собственных представлений ради саморазвития. Человек, таким образом, замыкается на своём внутреннем мире и впускает в него только то, что легко укладывается в поверхностную логику распространённых стереотипов и предубеждений. В этой собственной смысловой реальности он оказывается сам по себе законодатель действительности и вершитель её судеб.

Мысль о «смерти автора» подхватывается многими произведениями искусства, которые утрачивают свои классические цели и задачи нести те глубокие и вечные смыслы, которые бы вдохновляли людей на великие свершения; воодушевляли их на благородство, великодушие, милосердие, нравственное совершенствование; пробуждали чувство гармонии, прекрасного, ответственности и взаимопомощи; учили мудрости, терпению и согласию. Люди приучаются воспринимать только поверхностные, удобные, выгодные им смыслы, при этом те источники информации, произведения искусства, литературы, которые предполагают серьёзный, внимательный и глубоко осмысленный подход, постепенно оказываются всё менее востребованы. А в условиях рыночной экономики, где коммерческая выгода и спрос играют определяющую роль, они и вовсе начинают терять доступ к массовому потребителю. В силу подобных причин распространяется мода на такие проявления искусства, которые отказываются от «морализаторства» и иронично высмеивают высокие духовные смыслы в культуре прошлого, пытаясь их дискредитировать и разрушить [7, С. 32-35], ориентируясь на массовое потребление, на удобное и приятное для непритязательного индивида [6, С. 11-12]. Стоит ли после этого удивляться образу мысли современного, особенно молодого поколения?

Как известно, Ж. Деррида возводит своё недоверие к устойчивым смыслам в языке в общий принцип и метод анализа, который он называет деконструкцией. Его протест против всякого намёка на рациональность, правильность и объективность в языковых структурах, против всякого эпистемологического основания, выливается в стремление сбить этот смысловой фундамент, релятивизировать его. Для него становится очевидным, что время всеобщих истин прошло. Существует множество различных форм рациональностей, поэтому «идея разума» не должна претендовать на монопольное право в определении истинности. До сих пор представления о разумном, правильном и мудром использовались для того, чтобы распространять всюду сети иерархии, но настало время поставить этому конец, освободить культуру общества от диктата разума и традиции.

При помощи метода деконструкции Ж. Деррида борется с европейской философской традицией, которую определяет как «логоцентризм». Тем самым, он пытается очистить «голос самого текста» от навязанного ему – традиции. Ж. Деррида стремится «децентрировать» культуру, избавить язык, вещи, сам мир «от тирании логоса», высвободить дискурс из неязыковых структур, таких как логика, грамматика [7, С. 66-67; 171-174]. Такое размывание смысловой сферы неизбежно приводит к превращению языка, речи лишь в игру слов, обостряет проблемы взаимопонимания и миропонимания, превращает общение, тесное взаимодействие людей в столкновение различных, имеющих мало общего между собой, субъективных реальностей.

Идея деконструкции выражала идею свободы и была многими воспринята как бунт против сложившихся условий, она связывалась с эпохой нового, более передового сознания современной молодёжи, освободившегося от догм и стереотипов прошлого, от цепей и оков, которые на себя навесили предыдущие поколения. А потому, она стала модным инструментом провокации и разрушения всего устойчивого, фундаментального. Однако такая бунтарская свобода, такой бунт без конструктивных целей и задач, способны привести лишь к хаосу [1]. Пусть задумка Ж. Дерриды была не столь радикальной, однако «джин, выпущенный из бутылки» уже вряд ли вернётся обратно.

Несмотря на опасность такого рода идей, тем не менее постмодернизм поставил ряд серьёзных проблем, требующих глубокого осмысления. В частности, ещё более остро была поставлена проблема необходимости очищения человеческого языка, его смысловой составляющей от излишних наслоений. Однако, на наш взгляд, идея «языковой анархии» была довольно радикальной. И в целом отсутствовало понимание того, что необходимо это делать с особой осторожностью, поскольку тот, кто будет решать, что есть искусственное, наносное, а что – чистое, естественное, тот и определит особенности языкового поля, в рамках которого будет развиваться мысль будущих поколений. По сути тот определит смысловую реальность общества, придаст ему жизненные приоритеты, сформирует общий контекст для понимания смысла жизни.

На наш взгляд, эта проблема должна быть понята как необходимость рационализации дискурса, приближения речевых структур к объективной действительности, существующим в ней взаимосвязям. В традиции нужно найти объективные основания, которые приводили к возникновению тех или иных смыслов, отражали тот или иной важный опыт. Анализ таких объективных оснований позволил бы создать семантический каркас из наиболее ценных для развития общества смыслов, на основе которого было бы возможно упорядочивать содержание всех остальных смысловых пластов. И если ранее такие каркасы оказывались идеологически насыщенными, то это не значит, что нужно отказаться от этой идеи полностью. Нужен лишь более осторожный, максимально выверенный подход. Один из таких подходов разрабатывается автором в рамках концепции, опирающейся на конкретно-всеобщую теорию развития [2]; [4]. При этом если ядро наиболее важных смыслов должно сохраняться устойчивым, то смысловая оболочка вокруг них должна быть достаточно гибкой, чтобы быстро адаптироваться под изменение культурно-исторических условий.

Итак, философия в рамках постмодернистского подхода утрачивает связь с рациональностью и ставит задачу борьбы с претензиями разума на знание истины, отрицая тем самым саму возможность познания объективного мира и использования этих знаний для совершенствования жизни общества. Основанием для такого понимания роли философии стало направление антифундаментализма, выступающее против существования каких-либо основ бытия. Вера в существование таких основ связывается с тем, что «нам хочется думать, что реальность так или иначе нас поддерживает». Человеку необходимо чувствовать какую-то опору в бытии, почву под своими ногами, поэтому мы склонны верить в наличии основы и источника бытия [7, С. 51-52]. Например, У. Селларс считает невероятным существование чего-то объективно данного нам в опыте, независимого от наших представлений и верований и способного их подтвердить. Существование подобного «данного», утверждает он, не более чем миф [7, С. 70-71; 9].

Схожее отношение к действительности и философии прослеживается в учении Р. Рорти. Он отмечает, что действительность не говорит, а потому истина не имеет никакого к ней отношения, она связана исключительно с текстом и не открывается, а создаётся в процессе общения и написания. Истина – это также то, что позволяет «управляться с окружением», а философия – это не больше чем «литературная критика». Человечество должно отказаться от претензий на всеведение и признать относительность любых ранее обретённых истин [8]. Якобы человек, осознавший случайность своих убеждений, никогда не сможет принять жестокости. Главное в нашей жизни – это солидарность, симпатия и доверие, которые не нуждаются в объективности.

В такой философии отсутствует понимание того, что действительность не молчит, она говорит на своём особом языке. И если этот язык не научиться понимать, то её языком становится язык личностных проблем, социальных катаклизмов и природных катастроф. И чем наш человеческий язык полней и точней отражает этот язык действительности, объективных взаимосвязей в ней, тем большая мощь природных процессов и социальных сил человеческим мышлением будет затрагиваться, тем прочней будет стоять на земле человек, тем свободней и тем более раскрепощённым он будет в своей деятельности себя чувствовать.

Чтобы солидарность, симпатия и доверие не остались простыми красивыми словами на бумаге, должны быть созданы определённые механизмы воспитания общества, механизмы по предотвращению и разрешению конфликтных ситуаций, ведь в реальной жизни интересы людей часто пересекаются, и чем более люди будут отличаться в представлениях о мире и жизни, отношениях к ним, тем более они окажутся разобщены, и тем потенциально более острые противоречия между ними могут возникать. Для жестокости необязательно быть в чём-то убежденным, достаточно иметь противоположный интерес и не иметь при этом никаких серьёзных оснований для самоограничения. Процветание общества невозможно, если между людьми почти не останется ничего общего. Знания об объективном – это единственное надёжное основание для духовного единения людей. Отрицание объективного закономерно приводит Р.Рорти и других постмодернистов к тому, что они исходят из идеализированных представлений, отрываются от реальности.

Если истина не отсылает к действительности, если она у каждого своя, то попробуйте объяснить «норвежскому стрелку» А.Б. Брейвику, украинским националистам, коррупционерам и всякого рода криминальным элементам, что они не правы, что их взгляды и ценности опасны для общества. Логика мышления человека может быть весьма разнообразной, находить серьёзные основания для совсем необычного рода поступков и решений, обосновывать различные системы ценностей и идеалы. Свобода без ответственности и без объективного знания – это как огонь над стогом сена. Истинные ценности не произвольно выбираются человеком, а вырабатываются в веках и тысячелетиях под влиянием многострадального опыта проб и ошибок человечества. Если в традиционных ценностях, в том числе было и искусственное, излишнее смысловое содержание, то это не значит, что от них нужно полностью избавляться, нужно лишь откорректировать их, учитывая неудачный опыт их применения.

Проект деконструкции предполагал, что человек сам, без подсказки и навязывания каких-либо надличных структур, должен принимать решения и выбирать ту реальность, которая его будет окружать. Однако не было понимания того, что человек, воспитывающийся в условиях произвола ценностей, впитывает в себя самое удобное и приятное, а вместе с тем и теряет свою человечность, поскольку начинает стремиться к самому низменному, приземлённому, по своей сути животному, не раскрывая при этом позитивного потенциала своей социальной сущности, ведь его раскрытие требует гораздо больших усилий над собой, определенных самоограничений.

На наш взгляд, в такой философии не хватает понимания того, что избежать влияний извне не удастся в любом случае, тем не менее, несмотря на эти влияния, человек как личность себя создаёт сам. Какие бы обстоятельства жизни на него ни оказывали влияние, он обладает разумом, а потому способен к критически пытливому анализу этих влияний, волен что-то впускать в свой внутренний мир, а что-то нет. А потому, именно совокупность наших действий, мыслей и выражений чувств постепенно формируют как нас самих (определенный наш образ мысли, а значит и черты нашего характера), так и исторические обстоятельства. С другой стороны, как не существует «чистого сознания», так и не существует «чистой личности». «Структурирование» будущей личности происходит уже на этапе формирования у неё изначальных генетических предрасположенностей, задатков и склонностей. Дело лишь в том, на сколько структуры внутри индивида будут адекватны вызовам окружающей действительности.

Именно здесь кроется главное упущение постмодернизма. Постмодернисты как будто предполагают, что устраняя господство упорядоченности, универсальности, претензии на объективность, они тем самым, расчищают поле для свободных проявлений «чистых личностей», совершенно игнорируя при этом данные наук. А что значит это на практике? Как известно, личностью не рождаются, личностью становятся в процессе социализации, приобщения к культуре общества. Тогда что остаётся за минусом такого формирования, «структурирования» обществом личности? Конечно, только лишь его биологическая, животная сущность! И это ярко демонстрируют научные исследования феномена «детей-маугли» [10].

Таким образом, о какой свободе тогда может идти речь? Если культура общества не будет воспитывать полноценных личностей, прививать социальную адекватность, уважение к другим, стремление к взаимопониманию и компромиссам, то следующее поколение не сильно будет отличаться от наших животных сородичей. Тогда можно себе представить как опасно пересечение интересов таких индивидов в условиях, когда они обладают всей мощью современных вооружений, вплоть до ядерного. Кому нужна будет такая свобода, когда в обществе будет всё меньше человечности, добра, справедливости, ответственности, сочувствия и взаимопомощи? Если мы действительно хотим построить «общество мечты» или хотя бы избежать социальных катаклизмов, то единственный надёжный способ это сделать лежит через грамотные механизмы воспитания и просвещения личности. Только глубоко просвещённое общество сможет стать поистине свободным, эффективным в решении стоящих перед ним задач. И если раньше путь просвещения не всегда давал желаемые результаты, то это лишь говорит о том, что распространяемые знания были недостаточно глубоки и точны, а механизмы воспитания личности недостаточно гибки и эффективны.

Разрушая же стимулы к самосовершенствованию личности, стремлению к рациональности, познанию объективного мира и внесению своего вклада в общее дело по развитию общества, постмодернисты скорей сами создают все условия для упрощения манипуляции людьми. В мутной воде всегда проще ловить рыбу. Когда нет нравственных ориентиров, нет уважения к компетентности и интеллектуальным авторитетам, а всюду царит потребительское сознание, выхватывающее из контекста лишь поверхностное и удобное для оправдания и подтверждения собственного образа мыслей, тогда очень легко навязать такому сознанию нужные стереотипы и ярлыки, направить его в нужное для себя русло. Как это ни странно звучит, управлять гораздо проще в условиях такого хаоса, а не тогда, когда человек обладает внутренним духовным стержнем, начитан авторитетными классическими источниками и имеет качественное классическое образование. Только образованность и компетентность могут служить иммунитетом от манипуляций. Так возникает естественный вопрос: не является ли столь успешное распространение миропонимания и ценностных ориентиров постмодернизма чьим-то коварным замыслом? И хотя объяснить эти процессы вполне можно и без конспирологии, исключать полностью такого факта в силу очевидных информационных войн мы не можем. Как известно, чтобы отвести от себя подозрения вор первым кричит: «держите вора!». Так и желающий иметь рычаги управления общественными процессами попытался бы использовать подобные приёмы, дискредитировать прежде всего всё то, что ему помешает. В этом контексте деконструкция оказывается очень удобным и эффективным инструментом.

Устойчивое поступательное развитие общества может быть основано только на глубоком понимании человеческой природы и истории, а значит и смысла человеческого существования. К сожалению, в содержании современной культуры не хватает этого понимания. Культура постмодерна, подпитываемая философией постмодернизма, уходит от проблемы объективных глубинных основ существования, относится к ней очень пренебрежительно. Как результат, вместо решения задачи по преодолению негативных тенденций модерна, базовые установки и ценностные ориентиры постмодернизма способствуют обострению духовного кризиса в современном обществе.

Конфликт интересов Не указан.

Conflict of Interest None declared.

Список литературы / References

1. Агафонова А.С. Когнитивная и морфологическая свобода: опыт деконструкции человека в современной постгуманистике / А.С. Агафонова, А.А. Храмов // Научный поиск. – 2019. – № 1. – С. 33-35.
2. Коромыслов В.В.Конкретно-всеобщий подход к анализу сущностных сил человека / В.В. Коромыслов // Вестник Пермского университета. Философия. Психология. Социология. – 2016. – Вып.3(27). – С. 5–14. doi: 10.17072/2078-7898/2016-3-5-14
3. Коромыслов В.В. От свободы постмодерна к ответственности и мудрости метамодерна / В.В. Коромыслов // Международный научно-исследовательский журнал. – 2020. – № 3. – Ч.2. – С. 91-94. – URL: https://research-journal.org/philosophy/ot-svobody-postmoderna-k-otvetstvennosti-i-mudrosti-metamoderna/ (дата обращения: 18.08.2020). doi: 10.23670/IRJ.2020.93.3.045
4. Коромыслов В.В. Подход к пониманию смысла жизни с позиции конкретно-всеобщей теории развития / В.В. Коромыслов // Вестник Вятского государственного университета. – 2019. – № 3. – С. 45-53. doi: 10.25730/VSU.7606.19.034
5. Лиотар, Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Ж.-Ф. Лиотар. – М.: Алетейя, 1998. – 168 с.
6. Смольникова Н.С. Культура и искусство постмодерна: приоритеты и ценности // Человек в мире культуры. – 2015. – № 2. – С. 10-14.
7. Харт К. Постмодернизм / К. Харт. – М.: Гранд-Фаир, 2006. – 272 с.
8. Худоян Н.В. Эпистемологические и герменевтические основания философии Р. Рорти / Н.В. Худоян, В.А. Шевлоков // Культурная жизнь Юга России. – 2007.– №3 (22). – С. 28-29.
9. Чизолм Р. Переписка Р.Чизолма и У.Селларса / Р. Чизолм, У. Селларс // Эпистемология и философия науки. – 2011. – Т. 30.– №4. – С. 195-223.
10. Штык К.С. Необратимость сенситивного периода: дети-маугли / К.С. Штык // Мировая наука. – 2019.– №5 (26). – С. 745-747.

Список литературы на английском языке / References in English

1. Agafonova A.S. Kognitivnaja i morfologicheskaja svoboda: opyt dekonstrukcii cheloveka v sovremennoj postgumanistike [Cognitive and morphological freedom: the experience of human deconstruction in modern posthumanism] / A.S. Agafonova, A.A. Hramov // Nauchnyj poisk [Scientific search]. – 2019. – № 1. – P. 33-35. [in Russian]
2. Koromyslov V.V. Konkretno-vseobshhij podhod k analizu sushhnostnyh sil cheloveka [Concrete-universal approach to the analysis of human essential forces] / V.V. Koromyslov // Vestnik Permskogo universiteta. Filosofija. Psihologija. Sociologija. [Perm University Herald. Series «Philosophy. Psychology. Sociology»] – 2016. – Iss. 3(27). – P. 5–14. doi: 10.17072/2078-7898/2016-3-5-14 [in Russian]
3. Koromyslov V.V. Ot svobody postmoderna k otvetstvennosti i mudrosti metamoderna [From the «freedom» of post-modernity to the responsibility and wisdom metamodernity] / V.V. Koromyslov // Mezhdunarodnyj nauchno-issledovatel'skij zhurnal [International Research Journal]. – 2020. – № 3. – Ch.2. – P. 91-94. – URL: https://research-journal.org/philosophy/ot-svobody-postmoderna-k-otvetstvennosti-i-mudrosti-metamoderna/ (data obrashhenija: 18.08.2020). doi: 10.23670/IRJ.2020.93.3.045 [in Russian]
4. Koromyslov V.V. Podhod k ponimaniju smysla zhizni s pozicii konkretno-vseobshhej teorii razvitija [The approach to understanding of the meaning of life from the position of the concrete-universal theory of development] / V.V. Koromyslov // Vestnik Vjatskogo gosudarstvennogo universiteta [Vyatka State University Bulletin]. – 2019. – № 3. – P. 45-53. doi: 10.25730/VSU.7606.19.034 [in Russian]
5. Liotar Zh. -F. Sostojanie postmoderna [The condition of postmodernity] / Zh.-F Liotar. – M.: Aletejja, 1998. – 168 p. [in Russian]
6. Smol'nikova N.S. Kul'tura i iskusstvo postmoderna: prioritety i cennosti [Postmodern culture and art: priorities and values] // Chelovek v mire kul'tury [Human in the world of culture] . – 2015. – № 2. – P. 10-14. [in Russian]
7. Hart K. Postmodernism / K. Hart. – Moscow: Grand-Fair, 2006. – 272 p. [in Russian]
8. Hudojan N.V. Jepistemologicheskie i germenevticheskie osnovanija filosofii R. Rorti [Epistemological and hermeneutic foundations of R. Rorty's philosophy] / N.V. Hudojan and V.A. Shevlokov // Kul'turnaja zhizn' Juga Rossii [Cultural life of the South of Russia]. – 2007. – № 3 (22). – P. 28-29. [in Russian]
9. Chizolm R. Perepiska R.Chizolma i U.Sellarsa [Correspondence between R. Chisolm and W. Sellars] / R. Chizolm and U. Sellars // Jepistemologija i filosofija nauki [Epistemology and philosophy of science]. – 2011. – V. 30. – № 4. – P. 195-223. [in Russian]
10. Shtyk K.S. Neobratimost' sensitivnogo perioda: deti-maugli [Irreversibility of the sensitive period: Mowgli children] / K.S. Shtyk // Mirovaja nauka [World science]. – 2019. – № 5 (26). – P. 745-747. [in Russian]