О БИОКОГНИТИВНОЙ ПРИРОДЕ ГРАММАТИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ

Дружинин А.С.

Кандидат филологических наук, МГИМО МИД России

О БИОКОГНИТИВНОЙ ПРИРОДЕ ГРАММАТИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ

Аннотация

В данной статье предпринимается попытка подойти к определению грамматики естественного языка в русле биокогнитивизма и био-социо-культурной теории человеческого развития. Тем самым утверждается, что знание грамматики и грамматических категорий – это не знание грамматических конструкций, форм или правил, а когнитивная привычка (знание-как-действие), основанная на ощущении организмом уверенности в эффективной адаптации к бесконечным изменениям окружающей языковой и социо-культурной ниши путем изменений собственного лингвистического поведения, а именно комбинаторных и/или трансформационных вариаций «имеющихся в памяти» (значимых) лексических ресурсов.

Ключевые слова: биология познания, когниция, аутопоэзис, жизнь в языке, грамматические ресурсы, грамматическая категория.

Druzhynin A.S.

PhD in Philology, Moscow State Institute of International Relations at MFA of Russia

ON BIOCOGNITIVE NATURE OF GRAMMATIC CATEGORIES

Abstract

In this article, we made an attempt to approach the definition of grammar of natural language in the context of biocognitivism and bio-socio-cultural theory of human development. Thus, it is asserted that knowledge of grammar and grammatical categories is not the knowledge of grammatical constructions, forms or rules but rather a cognitive habit (knowledge-as-action) based on the feeling of the body’s confidence in effective adaptation to endless changes in the surrounding linguistic and socio-cultural niche by changing their own linguistic behavior, namely, combinatorial and/or transformational variations of the (significant) lexical resources kept in memory.

Keywords: biology of cognition, cognition, autopoiesis, life in the language, grammatical resources, grammatical category.

В научной литературе по когнитивной лингвистике последних лет большое внимание уделялось взаимосвязи языка и мышления, а также репрезентативности первого и второго по отношению к реальности. В свете подобной идеологии объективного реализма  грамматические категории признаются как репрезентации понятийных категорий – преломлений категорий объективного мира (например, категория грамматического времени отражает знания человека об объективном времени). Однако существующая точка зрения (как и все предпринятые попытки исследователей определить когнитивную природу грамматики) не может не оставлять вопросы относительно онтологии самих репрезентаций: простыми словами, как грамматика становится грамматикой в процессе порождения речи? Как пресловутые грамматические единицы и конструкции «соединяются» друг с другом в доли секунды, образуя бесконечное множество связных единств формы и содержания, учитывая небезграничные способности человеческой памяти «вмещать в себя» готовые формулы слов и словосочетаний и/или правила их образования (см. в этой связи [2])? Более того, до конца не ясна природа самих когнитивных структур и концептов, которыми изобилует терминологический аппарат современных исследований, поскольку ни экспериментальные выводы, ни нейрофизиологические данные не подтверждают наличие и не конкретизируют строение и механизм работы хранящихся в сознании «единиц» подобного рода, в отличие от убедительных доводов физиков, ставящих под вопрос существование так называемой объективной, вневременной реальности в чистом смысле этого слова [10].

Очевидно, ключевой задачей в изучении поставленных проблем становится решение эпистемологического вопроса, а точнее определение того, что же такое знание для человека как био-социо-культурного существа, т.е. самоорганизующейся живой системы (аутопоэзиса), встроенной (in-formed) в динамику взаимодействий с внешней физической и социо-культурной средой ([6], [8], [9]). В этом контексте самоорганизация или саморегуляция (аутопоэзис) живой системы достигается за счет особого строения нейронных сетей, распределенных по всему организму человека и обеспечивающих работу высшей нервной деятельности в бесконечном множестве структурных взаимодействий «человек-среда» посредством определенных когнитивных/познавательных механизмов, т.е. буквального «запоминания» мультисенсорных реакций организма на повторяющиеся внешние стимулы, в результате чего выстраивается то или иное поведенческое различие. Когниция есть, таким образом, неотъемлемая функция человеческого организма, которая обеспечивает его адекватную адаптацию к внешней среде в собственной нише, или той области взаимодействий, которая доступна его наблюдению. Исходя из этого, знание как продукт данной когнитивной деятельности служит функциональной основой жизни человеческого организма и регулирует все его адаптивные механизмы.

Поэтому не стоит сужать понимание этого явления до рамок хранящейся в памяти инструкции или правила, а также до размытого определения когнитивной структуры, которая отражает или репрезентирует реальность. В сущности, любое поведение, включая катание на велосипеде и решение математической задачи, в различных контекстах опирается на когнитивный регулятор. В первом случае речь идет о так называемом динамическом автоматизме (то, что в педагогическом дискурсе может называться навыком), выработанном организмом в результате неоднократных сопряжений с физическими изменениями среды, во втором – уже о мыслительном алгоритме математических операций, «достигнутом» в результате интеллектуальных взаимодействий. Во всех этих ситуациях неизменной остается когнитивная опора в виде поведенческого разграничения – результата встраивания (in-formation) организма в собственную нишу, – т.е. знания как эффективного поведения [5] двигательного или интеллектуального характера, что достигается за счет распределенных по телу нейронных сетей и, тем самым, «воплощенной когниции» (embodied cognition).

К важному свойству человеческой когниции стоит отнести способность к обеспечению «пластичности» поведенческих реакций. С открытием Н. П. Бехтеревой гибких звеньев мозга – особых мозговых систем, которые наряду с жесткими звеньями регулируют нейронную активность адаптивного характера [2], – стало возможным говорить о своеобразной «готовности» организма сохранять надежное адаптивное состояние в условиях постоянных изменений внешних факторов. Когнитивная система человека может «действовать» настолько вариативно в рамках одной и той же задачи, насколько это обеспечивает устойчивость самой системы. Простыми словами, катание на велосипеде как совокупность двигательных реакций на внешние стимулы физической среды с каждым последующим разом своего совершения никогда не повторяется и не может быть в точности идентичным: маршрут, который выбирает велосипедист, погодные условия, состояние дороги, психологических ощущений и переживаний всегда отличны друг от друга в определенной степени, однако внутренние ресурсы организмы позволяют ему каждый раз «срабатывать» эффективно, несмотря на данные помехи. Именно эта особенность открывает возможности к физическому и интеллектуальному развитию, когда происходит усложнение требуемых решения задач до определенного уровня потенциальных ресурсов организма. Это же свойство отвечает за проявление «обыденного» творчества: одна и та же рутинная работа не может совершаться в абсолютно одинаковом механическом алгоритме, человек буквально ощущает необходимость совершать некоторые модификации в своем поведении при повторяющихся контекстах внешней среды.

Особым феноменом области взаимодействий, с которой сопряжен человеческий организм как сложная когнитивная система, является язык. Сложность этого феномена заключается прежде всего в том, что язык, по сути, представляет собой когнитивное различение уже проведенных организмом когнитивных различений, это новое измерение когнитивной и социо-культурной ниши, создаваемое организмом как оязыченной личностью (languaging person) с целью координирования в ней собственных действий, а также ее конструирования. Это означает, что язык образует особую область – область описаний (лингвистическое поле), в которой совершаются уже языковые взаимодействия, что открывает путь к необходимости организму проводить сугубо лингвистические различия. Иными словами, язык становится новым форматом поведенческих разграничений организма, внутри которых он создает еще одни поведенческие разграничения (т.е. «действует в языке»), которыми он способен координировать себя и других в собственной когнитивной нише, т.е. знать и понимать сам язык, который, в свою очередь, уже является знанием (в том биокогнитивном смысле, из которого мы исходим в данной статье). Одним из примеров подобных лингвистических разграничений служат три основные языковые категории, знание которых функционально регулирует «жизнь в языке» (languaging), - лексические, просодические и синтаксические [1].

Из того, что человек как когнитивная система функционирует в своей биологической нише благодаря опыту эффективных взаимодействий со средой, его функционирование в языковой нише не может кардинально отличаться от этой биологической данности, и подчиняется условной формуле «знание – эффективное действие» [3]. [8]. Иными словами, знание как «натренированность тела превращать потенциальные состояния в актуальные» [7, p. 149] обеспечивает реализацию того самого языкового действия, которое соответствует грамматическому развертыванию высказывания (incrementation).

Грамматика (как и язык в целом) не отражает реальный мир и не репрезентирует знание о нем. Это и есть знания (как форма жизни и адаптивный механизм выживания), приобретенные в достаточно «сжатой» форме по итогам ограниченного количества взаимодействий в лингвистическом поле [6]. Эти знания «сохраняются» в памяти организма как потенциальный когнитивный ресурс, который по мере усложнения взаимодействий реализуется каждый раз в бесконечном множестве вариаций благодаря определенным свойствам гибкости и пластичности человеческого мышления. Можно с большей или меньшей точностью посчитать словарный запас носителя языка, однако трудным представляется количественный подсчет его грамматических ресурсов, так же как почти невозможно определить абсолютно все синтаксические вариации, которые только возможны с отдельным словом, ведь невзирая на словарные дефиниции, представляющие «популярные» модуляции той или иной лексемы, в реальном речевом процессе можно обнаружить намного больше грамматических реализаций.

Исходя из этого, попытки лингвистов и лингводидактов дать исчерпывающее описание грамматики или предписание к ее «правильному» использованию изначально обречены на неудачу в том случае, если во главу угла не ставить семиотические процессы, протекающие в сознании оязыченного организма в каждом акте его когнитивной адаптации к изменениям внешней среды посредством изменений собственного поведения в лингвистической области в виде адекватной этой области и контексту внешней среды реализации потенциала имеющихся грамматических ресурсов. Эти ресурсы представляют собой запас известных (знакомых) организму форм выстраивания его координационной деятельности внутри своей референциальной (лингвистической) области, которые позволяют ему эту область разграничить и измерить адекватно поступающим извне физическим, а также социо-культурным «стимулам». Появляющиеся разграничения (различения) и измерения суть привычные нам грамматические категории, которые в отличие от концепции объективного реализма и присущей ему философии «репрезентируемой» посредством языковых категорий реальности, стоит понимать как результат естественной потребности оязыченного организма сохранить свою биологическую и социальную устойчивость когнитивным способом, т.е. вооружиться нужными знаниями того, как в бесконечном потоке мультимодальной ин-формации эффективно и адекватно скоординировать свои действия и действия других членов данного сообщества, выработав те или иные эпистемические ориентиры (грамматические средства). Например, если человеческому восприятию определенный класс вещей предстает как нечто не имеющее зримых границ (вода, небо), человеку, чтобы адекватно ориентировать себя и других в пространстве этих вещей, нужно обозначить определенные разграничения внутри той области, в которой возможна эта координация, т.е. в языке. Так человек «вырабатывает» категории как результат познавательного приспособления к среде, в данном случае – категорию неисчисляемых существительных (mass nouns), которую он учится (или знает как) разграничивать посредством определенных языковых ориентиров – маркеров (изменение формы слова), которые, в свою очередь, являются не готовым «материалом», а потенциальным ресурсом – знанием того, как нужно «повести себя» в следующий раз при каждом подобном рекуррентном взаимодействии с этим классом вещей.

Список литературы / References

1. Arkhipov I.K. Biology of Cognition, Biosemiotics, and Second Language "Acquisition" / I. K. Arkhipov // Cognitive Dynamics in Linguistic Interactions. – Newcastle upon Tyne: Cambrisge Scholars Publishing, 2012. – P. 185-213.
2. Bekhtereva N. P. The neurophysiological aspects of human mental activity / N. P. Bekhtereva. – Oxford Univ Pr, 1978. – 181 pp.
3. Cowley S. J. Taking a language stance / S. J. Cowley // Ecological Psychology, 2011. – Vol. 23. – ISS 3. – P. 5-25.
4. Druzhinin A. S. Towards a biocognitive understanding of grammar / A. S. Druzhinin // Philological Sciences. Issues of Theory and Practice. – ISS 8. – P. 110-112.
5. Frisina W. G. The Unity of Knowledge and Action: Toward a nonrepresentational theory of knowledge / W. G. Frisina. – NY: SUNY Press, 2002.  – 280 pp.
6. Kravchenko, A. V. Grammar as semiosis and cognitive dynamics [Text] / A. V. Kravchenko // Cognitive dynamics in linguistic interactions / Kravchenko A. V. (ed.). – Newcastle upon Tyne: Cambridge Scholars Publishing, 2012. – P. 125–153.
7. Linell P. The Written Language Bias in Linguistics: Its nature, origins and transformations [Text] / P. Linell. – London: Routledge, 2005. – 256 pp.
8. Maturana H. R. Biology of language: The epistemology of reality . H. R. Maturana // Psychology and Biology of Language and Thought: Essays in Honor of Eric Lenneberg by Miller, George A. and Elizabeth Lenneberg (eds.). – NY: Academic Press, 1978. –  27-63.
9. Maturana H. R. Reality: The search for objectivity or the quest for a compelling argument / H. R. Maturana // The Irish Journal of Psychology. Dublin, 1988. – Vol. 9 (1). –  25-82.
10. McGee K. Enactive cognitive science. Part 1. Background and research themes / K. McGee // Constructivist Foundations, 2005. – ISS 1(1). – 19-34.