ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА ТРАНСФОРМИРОВАННЫХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ

Стебунова К.К.

Соискатель, Белгородский государственный национальный исследовательский университет

ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА ТРАНСФОРМИРОВАННЫХ ФРАЗЕОЛОГИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ[1]

Аннотация

В статье развивается актуальная для практической транслятологии идея о важности учёта структуры фразеологической конфигурации и необходимости сохранения ассоциативно-образной доминанты фраземообразующего дискурса, формирующих когнитивно-прагматическую архитектонику переводного текста.

Ключевые слова: фраземообразующий дискурс, ассоциативно-образная доминанта, фразеологическая конфигурация.

Stebunova K.K.

Applicant for a degree, Belgorod State National Research University

THE PROBLEMS OF TRANSLATION OF TRANSFORMED PHRASEOLOGICAL UNITS IN LITERARY TEXT

Abstract

The paper explores one of the currently important for the practical translation idea: it is important to take into account the phraseological configuration structure  and the necessity to save the associative figurative dominant of the phraseoforming discourse which create cognitive and pragmatic architectonics of the translated text.

Keywords: phraseoforming discourse, associative figurative dominant, phraseological configuration.

Современную науку не перестаёт интересовать проблема взаимоотношения дискурсивного сознания и креативного речемышления, в процессе которого создаётся, как правило, новый, неординарный образ. В рамках этой глобальной проблемы возникает и прикладной для когнитивной лингвопоэтики вопрос о том, можно ли из многоликого континуума продуктов речетворчества писателей определить те факторы, благодаря которым обыденное слово реализует свой когнитивно-прагматический и художественно-эстетический потенциал.

Фразеологическая единица (ФЕ), как языковой знак ассоциативно-образного характера, представляет собой амбивалентную сущность. С одной стороны, она является когнитивно-дискурсивным  образованием, возникшим в результате вторичного семиозиса – ассоциативно-образного переосмысления порождающей его дискурсивно-прагматической ситуации. С другой стороны, ФЕ, функционирующая в художественном тексте, сама по своей дискурсивной природе способна порождать новые, контекстуальные смыслы, которые формируют когнитивно-прагматическую архитектонику соответствующего текста.

В структурном плане характер функционального трансформирования той или иной ФЕ в художественном тексте обусловлен законами комбинаторики языковых знаков. С когнитивно-дискурсивных позиций, трансформационный потенциал ФЕ зависит от  возможностей ассоциативного речемышления  и дискурсивно-прагматических  интенций автора. Несмотря на устойчивость структуры ФЕ, её трансформационный потенциал поражает своим многообразием: в силу асимметричности структуры знаков косвенно-производной номинации ФЕ выражает больше дополнительных смыслов, чем предполагается его непосредственной (первичной) денотативной отнесённостью. В художественном дискурсе он обусловливается лингвокреативным мышлением автора и интерпретационными способностями читателя-реципиента.

Анализируя языковую и речевую идиоматичность, В. Савицкий приходит к выводу, что речь является способом формирования и выражения мысли, а язык – средством формулирования этой мысли: «превращаясь из способа в средство, … оборот речи становится единицей языка, которая занимает нишу в номинационной системе языка» [Савицкий В., 2006: 17]. Как правило, выделяются два основных свойства ФЕ – идиоматическая устойчивость и предназначение быть средством косвенной номинации ранее обозначенного прямо номинативными средствами языка объекта. Однако, как показывает наш анализ, не все ФЕ в текстах произведений Н.В. Гоголя обладают идиоматической устойчивостью; кроме этого, коммуникативно-прагматическая сущность ФЕ не ограничивается образно-номинативной функцией.

Материал нашего исследования показывает, что в текстах Н.В. Гоголя фразеологизмы оказываются в эпицентре ассоциативно-образной доминанты дискурса, востребовавшего ту или иную их трансформацию. Теоретическое обобщение этого явления позволило нам ввести понятие ассоциативно-образной доминанты фраземообразующего дискурса. Её ядром является  положение А.В. Кунина о фразеологической конфигурации, которое оказывается весьма плодотворным для исследования когнитивно-прагматических трансформаций ФЕ. Под фразеологической конфигурацией А.В. Кунин понимал «стилистический контекст, т.е. контекст, в котором реализуются стилистические возможности ФЕ» [Кунин, 1996: 107]. Ассоциативно-образная доминанта фраземообразующего дискурса – это господствующая в данном аксиологически-смысловом пространстве создаваемая автором его коннотативно-смысловая архитектоника, придающая формальной тектоничности контекста ассоциативно-смысловую целостность.

Рассмотрение проблемы функционирования ФЕ в оригинальных и переводных контекстах мы начали с анализа дискурсивного окружения ФЕ, претерпевающих видимые контекстуальные трансформации и создающих когнитивно и прагматически обусловленные фразеологические конфигурации. Бросаются в глаза ненормативные изменения внешней и / или внутренней структуры фразеологического знака. Такие трансформации ФЕ в текстах Н.В. Гоголя обычно способствуют повышению экспрессивности всего контекста [ср. с наблюдениями др. исследователей: Малышева, 2008]. В некоторых случаях они приводят к полной замене ассоциативно-образной доминанты фраземообразующего дискурса, что требует от исследователя собственно когнитологического обоснования.

Мы исходим из того, что когнитивный подход к переводу предполагает обращение к понятию «языковое сознание». Известно, что в каждом языке существует совокупность языковых выражений, вербализующих «типовые коммуникативно-прагматические ситуации», что становится возможным благодаря знанию (о-сознанию) «алгоритма использования механизма языковых подсистем». Поскольку перевод напрямую представляет одну из важных сфер межкультурной коммуникации, мы считаем возможным, вслед за Н.Ф. Алефиренко, использовать предложенное автором понятие этнокультурного сознания [Алефиренко, 2009: 303-304]. Авторы переводов гоголевских текстов стремились, прежде всего, преодолеть «лингвоэтнический барьер», выйти за его рамки; с другой стороны, подбирать такие средства выражения, которые позволили бы сохранить в тексте перевода этноязыковое своеобразие ФЕ. Поскольку «логические механизмы концептуализации остаются универсальными» [Алефиренко, 2009: 304], у переводчика возникает возможность находить эквивалентные или аналоговые языковые ресурсы. Передача смыслового содержания фраземообразующих концептов трансформированными устойчивыми выражениями – задача для переводчика не столь сложная. Однако выбор самих средств репрезентации может вызвать затруднения, поскольку ради сохранения стилистики индивидуально-авторского речемышления многие переводчики предпочитают переводить метафору только метафорой, фразему – только фраземой, что несколько упрощает художественно-эстетическую ценность перевода. Уровень адекватности перевода значительно повышается, если удаётся подключить лингвокреативный потенциал языкового сознания, позволяющий не передать, а  воссоздавать в переводном тексте нетривиальные авторские трансформации ФЕ. На этот аспект перевода исследователи не могли не обратить внимания. Так, Н.В. Малышева, рассматривая различные типы трансформаций (в частности, по А.М. Мелерович, В.М. Мокиенко), а также механизмы перевода ФЕ в поэтическом тексте, рассуждает о том, какие средства переводного языка можно считать идеальными для адекватной передачи фразеологических трансформаций: «переводы ФЕ фразеологическими эквивалентами, частичными эквивалентами и фразеологическими аналогами, содержащими тот же тип трансформации, что и трансформации ФЕ в оригинальном поэтическом тексте, расцениваем как идеальные» [Малышева, 2008]. С такими суждениями, ставшими для теории перевода ФЕ классическими, следует только согласиться. Однако мы обратили внимание на идиостилистические особенности перевода ФЕ. Дело в том, что в ходе текстуальной объективации художественного дискурса рождается идиостилистическая неповторимость автора как языковой личности. Так, анализируемый нами идиостиль Н.В. Гоголя испытывает на себе влияние многих факторов: особенности семантики и сочетаемости языковых единиц первой половины XIX века, языковая среда, в которой формировалась языковая личность автора, авторские интенции: ирония, речевая характеристика персонажа и рассказчика, экспрессивно-оценочное описание. Так, например, русская ФЕ мрут как мухи обозначает ‘в большом количестве’ и употребляется именно в сочетании с фиксированным глагольным компонентом мрут [дохнут]. Ср.:

Хлестаков. …А больные выздоровели? там их, кажется, немного.

Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком [Гоголь, 2009: 437]. Ср. укр.: Усi, як мухи, видужують [Гоголь М., 2009а: 269]; англ. All the patients have just been recovered like flies [Gogol, 1980: 378].

Замена глагольного компонента ФЕ на антонимичную лексему в приведённом выше фрагменте комедии «Ревизор» отражает свойственное идиостилю Н.В. Гоголя комическое видение дискурсивной ситуации. Языковое сознание автора, являясь «закреплённым за языковыми формами и категориями способом вторичного отражения социально-исторического опыта» [Алефиренко, 2009: 114-115], обусловливает именно такую когнитивно-прагматическую трансформацию формы и смысла данного фразеологизированного сравнения. В трансформировании ассоциативно-образной доминанты фраземообразующего дискурса находит выражение вычлененный авторским сознанием стержневой компонент ФЕ, реализующий сему ‘в огромном количестве’. В сознании автора и читателей закреплено, конечно, бытовое представление о мухах как о чём-то многочисленном. Причём то, что мухи дохнут, не вызывает ни у кого никакого сожаления. Таким образом, в данной фразеологической конфигурации окказиональное значение ФЕ вступает в противоречие с изначальной ассоциативно-образной доминантой (с первоначальным образом-ассоциацией и стилистической окраской – отрицательной оценкой явления, заданной автором экспрессивностью, просторечным употреблением), побуждает читателя к размышлению: действительно ли выздоравливают пресловутые больные?

Экспрессивные смыслы проявляются в дальнейшем развёртывании образного компонента ФЕ. Так, в когнитивной основе ФЕ волосы встают дыбом лежит чётко выраженная фреймовая структура: картина ощущений, связанных с состоянием сильного испуга. Ср.: Говорили, что он предлагал такие условия, от которых дыбом поднимались волоса [Гоголь, 2009: 341]. Данная ФЕ достаточно разнообразно представлена во фразеологических конфигурациях Н.В. Гоголя. Ср.: рус. Дыбом поднялись волоса на голове колдуна [Гоголь, 2009: 111]. Дух занялся у Катерины, и ей чудилось, что волоса стали отделяться на голове её [Гоголь, 2009: 104]. Но отчего же вдруг стал он недвижим, с разинутым ртом, не смея пошевелиться, и отчего волосы щетиною поднялись на его голове? [Гоголь, 2009: 107]; укр.: Стало дибом волосся на голові в чаклуна [Гоголь, 2004: 115]. Дух захопило Катерині, і їй здалося, що волосся стало відділятися на голові її [Гоголь, 2004: 108]. Та чому ж раптом став він нерухомий, з роззявленим ротом, не сміючи поворухнутися, і чому волосся щетиною піднялося на його голові? [Гоголь, 2004: 111]; англ. It was rumoured that the conditions he offered were such as to make the hair stand on end [Gogol, 1980: 213].

Образное развёртывание фрейма идёт по принципу усиления экспрессивной выразительности. Однако в этом случае есть одна особенность, во многом характерная для гоголевского фраземоупотребления. Как известно, значение фразеологических единств (по В.В. Виноградову) не вытекает из суммы значений их компонентов, которые образуют смысловое единство с живой внутренней формой. В указанных примерах происходит частичное «распредмечивание» данного живого образного компонента в составе рассматриваемого фрейма («Страх»), осуществляемого за счёт введения в конфигурацию дополнительных лексем.

Подобное встречается и у иных ФЕ с фреймовой семантикой, ср.: Напротив, крепость чувствовала такой страх, что душа ее спряталась в самые пятки [Гоголь, 2009: 551]. Навпаки, фортеця почувала такий страх, що душа її сховалась аж в п’яти [Гоголь М., 2009б: 76]. On the contrary, the fortress was stricken with such terror, that its heart was in its mouth [Dead Souls, 85]; Бедная Софья Ивановна не знала совершенно, что ей делать. Она чувствовала сама, между каких сильных огней себя поставила. Вот тебе и похвасталась! [Гоголь, 2009: 608]. Бiдолашна Софiя Iванiвна не знала зовсiм, що їй робити. Вона почувала сама, мiж яких сильних вогнiв себе поставила. От тобi й похвасталась! [Гоголь М., 2009б: 159] Poor Sofia Ivanovna did not know what to do. She now saw that she was steering a course between Scylla and Charybdis [Gogol, 2009:184]. В отличие от предыдущих примеров, в данном случае фрейм в близкородственных языках вербализуется эквивалентными средствами, а в английском языке функционируют иные дискурсивно-идиоматические образования: аналоговая ФЕ heart is in one’s mouth и общеевропейская книжная, не имеющая национальной специфики ФЕ между Сциллой и Харибдой.

Функции данного приёма различаются в зависимости от того, с каким субдискурсом – автора или персонажа – мы имеем дело [Архипова, 2003]. Ср.: Так, понимаете, и слухи о капитане Копейкине канули в реку забвения, в какую-нибудь эдакую Лету, как называют поэты [Гоголь, 2009: 622]. Так, розумiєте, i чутки про капiтана Копейкiна канули в рiчку забуття, в яку-небудь таку собi Лету, як називають поети [Гоголь М., 2009б: 179]. So, you see, all news of Captain Kopeikin sank for ever in the river of oblivion, in some Lethe or other, as the poets call it [Gogol, 2009: 208]. Данный фразеологический контекст взят из «Повести о капитане Копейкине», где рассказчиком является почтмейстер, считавшийся «остряком и философом»: отсюда и пародируемый автором (и переводчиками) поэтически возвышенный склад речей.

Следующей особенностью идиостиля является употребление ФЕ в значениях, не зафиксированных в лексикографических источниках, но потенциально возможных и реализованных в художественном тексте. Ср.: Ну, так купи собак. Я тебе продам такую пару, просто мороз по коже подирает! брудастая с усами, шерсть стоит вверх, как щетина [Гоголь, 2009: 547]. Ну, то купи собак. Я тобi продам таку пару, просто мороз поза шкурою йде! Породиста, с вусами, шерсть стирчить угору, як щетина. [70] I’ll sell you a breeding pair that’ll send shivers down your spine! Handsome, shaggy beasts with big whiskers and thick, bristly coats [Gogol, 2009: 78]. ФЕ мороз по коже [дерёт, продирает, подирает], имеющая идиоматические эквиваленты в сопоставляемых контекстах, участвует в вербализации концептов «Холод» и «Ужас». См. словарное определение ФЕ: «озноб, вызываемый чувством сильного страха, волнения, возбуждения и т.п.». В нашем контексте в категорию «и т. п.» попадает чувство восхищения. Отдельного комментария требует лексема брудастый ‘косматый’, ‘породистый’, ‘с отвислыми щеками’. Английский фразовый контекст актуализирует сему ‘красивый, статный, благородный’ (handsome) и ‘косматый’ (shaggy). Можно утверждать, что в английском варианте сема ‘восхищение’ объективирована более рельефно за счёт введения слов-интенсификаторов.

Некоторые ФЕ воспринимаются в необычном значении, поскольку с течением времени произошло сужение экстенсионала фразеологического знака, ср.: Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый [Гоголь, 2009: 300]. В большинстве словарей даётся фразема спать как убитый, т.е. спать очень крепко, беспробудно, не проявляя признаков жизни. Однако, вероятно, ещё на рубеже 19 и 20 столетий ФЕ употреблялась в значении ‘нравственно пришибленный, сильно огорченный’ [см. Михельсон]. В переводном контексте утрачивается денотативная база ФЕ, фразема сворачивается до одного слова, которое вербализует лишь концептуальный смысл: Ivan Yakovlevich stood there dumbfounded [Gogol, 1980: 148].

Одним из излюбленных приёмов автора является фразеологическая контаминация. Так, ФЕ нехорошее дело заварилось [Гоголь, 2009: 421] – контекстуальная трансформация гораздо более распространённой ФЕ заварить кашу ‘затеять сложное, неприятное, хлопотное дело’. Каша – одно из древнейших слов русского языка, кушанье, которое признаётся историками древнее хлеба, кроме того, это национальное русское блюдо. Значение ‘путаница, беспорядок’ лексико-семантическим способом образовано на базе первого значения ‘второе блюдо’. Данный контекст перестал быть собственно фразеологическим, поскольку исходная идиома расформировалась, однако налицо фразеологическая когнитивная метафора, лёгшая в основу языковой ФЕ. В переводных контекстах метафора перестаёт быть фразеологической, зато возникают иные типы метафор: кинетическая, ср.: Так, лихе дiло закрутилося! [Гоголь М., 2009а: 244]; синестетическая ольфакторная, ср.:There’s a nasty smell in the air [Gogol, 2009: 323].

Такую же метафору, сохранённую в украинском и элиминированную в английском варианте, можно наблюдать и в других фразеологических конфигурациях: Как полусонный, бродил он без цели по городу, не будучи в состоянии решить, он ли сошел с ума, чиновники ли потеряли голову, во сне ли всё это делается или наяву заварилась дурь почище сна [Гоголь, 2009: 213]. Ср.: Як напiвсонний блукав вiн без мети по мiсту, не будучи спроможний вирiшати, чи вiн збожеволiв, чи чиновники втратили глузд, чи ввi снi все це дiється, чи наяву заварилися дурощi гiршi за сон [Гоголь М., 2009б: 186]. Like one on a stupor, he wandered aimlessly about the town, quite unable to decide whether he had lost his mind, or the officials had lost theirs; whether all this was a dream, or whether this madness – worse than any nightmare – was in fact real [Gogol, 2009: 217]. В данном фразеологическом контексте концентрируются ФЕ, вербализующие концепт «Разум», характерный для гоголевской концептосферы в целом, включая именной компонент окказиональной ФЕ.

Окказиональные ФЕ могут формироваться в результате контаминации двух сходных по семантике фразеологизмов. Ср.: Как зарубил что себе в голову, то уж ничем его не пересилить; сколько ни представляй ему доводов, ясных как день, все отскакивает от него, как резинный мяч отскакивает от стены [Гоголь, 2009: 530]. ФЕ зарубить [себе] на носу ‘надолго что-то запоминать’ и вбить в голову ‘внушить кому-л. что-л.’ в данном случае вербализуют разные смысловые грани концепта «Память», чем, по нашему мнению, и обусловлена возможность такой фразеологической трансформации. Ср.: Як забрав що собi в голову, то вже нiчим його не переконаєш, скiлькi не подавай йому доводiв, ясних як день, все вiдскакує вiд нього, як гумовий м’яч вiдскакує вiд стiни [Гоголь М., 2009б: 45]. Once people like that get an idea into their heads nothing will drive it out; no matter how carefully and clearly you reason your arguments all bounce off them, like an India-rubber ball off a flat wall [Gogol, 2009: 49]. В переводных контекстах указанная контаминация отсутствует: в украинском варианте предстаёт нормативная ФЕ забрати в голову, в английском – нормативная ФЕ с лексическим конкретизатором an idea.

Итак, когнитивные процессы восприятия текста как целостного образования опираются на языковые знаки, участвующие в вербализации когнитивных структур. Фразеологизм – прежде всего коммуникативная единица, объективирующая лишь часть концептуального слоя. В ходе вербализации тех или иных мыслительных структур языковые знаки, а в нашем случае это ФЕ, объективируют дополнительные дискурсивные смыслы, которые выделяются из фразовых контекстов. В данной работе мы рассмотрели как варианты «идеальной» эквивалентности на семантическом, структурно-грамматическом и компонентном уровне трансформированных ФЕ [Арсентьева, 1989: 96-97], так и случаи семантической и метафорической аналоговости, причём последнее характерно для переводов на неблизкородственный английский язык. Дальнейшего анализа требуют фразеологические контексты, переданные нефразеологическими средствами рассматриваемых языков, где перевод больше фиксирует смысловые нюансы, чем языковые формы выражения. Для практического переводоведения должен стать основополагающим тезис о том, что аналоговый или эквивалентный способы перевода ФЕ следует применять с учётом структуры фразеологической конфигурации и необходимости сохранения ассоциативно-образной доминанты фраземообразующего дискурса, формирующих когнитивно-прагматическую архитектонику переводного текста.

Литература

1. Алефиренко Н.Ф. «Живое» слово: Проблемы функциональной лексикологии: монография / Н.Ф. Алефиренко. – М.: Флинта : Наука, 2009. – 334 с.

2. Арсентьева Е.Ф. Сопоставительный анализ фразеологических единиц / Е.Ф. Арсентьева. – Казань: Изд-во Казанского ун-та, 1989. – 128 с.

3. Архипова М. В. Репликация как средство экстериоризации внутренней речи в художественном дискурсе: На материале американского короткого рассказа / дис. канд. филол. наук : 10.02.19 / М.В. Архипова. – Челябинск, 2003. – 165 с.

4. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений в одном томе / Н.В. Гоголь. – М.: АЛЬФА-КНИГА, 2009. – 1231 с.

5. Гоголь Н.В. Миргород / Н.В. Гоголь. – М.: Изд. лит. на иностр. яз., 1980. – 296 с.

6. Кунин А.В. Курс фразеологии современного английского языка: Учеб. для ин-тов и фак. иностр. яз. / А.В. Кунин. – 2-е изд., перераб. – М.: Высш. шк., Дубна: Изд. центр «Феникс», 1996. – 381 с.

7. Латышев Л.К. Технология перевода: Учеб. пособие для студ. лингв. вузов и фак. / Л. К. Латышев. – 2-е изд., перераб. и доп. – М.: Академия, 2005. – 320 с.

8. Малышева Н.В. Специфика перевода трансформированных фразеологических единиц в поэтическом тексте (на материале произведений В. Высоцкого и Л. Филатова и их переводов на английский язык) // Филология и человек, 2008. – №2. URL: http://www.wysotsky.com/0006/032.htm (дата обращения 26.08.2013)

9. Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний. Т.Т. 1–2. Ходячие и меткие слова. Сборник русских и иностранных цитат, пословиц, поговорок, пословичных выражений и отдельных слов. – СПб.: Тип. Акад. наук. – М. И. Михельсон. 1896–1912. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/michelson_old/3457/%D0%9A%D0%B0%D0%BA (дата обращения 26.08.2013)

10. Савицкий В.М. Основы общей теории идиоматики / В.М. Савицкий. – М.: Гнозис, 2006. – 208 с.

11. Фразеологический словарь русского языка: Свыше 4000 словарных статей / Л.А. Войнова, В.П. Жуков, А.И. Молотков, А.И. Федоров; Под ред. А.И. Молоткова. – 4-е изд., стереотип. – М.: Рус. яз., 1986. – 543 с.

12. Вечори на хуторі біля Диканьки / М. В. Гоголь. – Т. : Навчальна книга – Богдан ; К. : Веселка, 2004. – 336 с.

13. Гоголь М. 2009а: Гоголь М. Вибране: у кращих укр. пер. / М. Гоголь; пер. О. Вишня, М. Рильский, П. Панч, А. Хуторян; передм. М. Жулинського. – К.: Наукова думка, 2009. – 354 с.

14. Гоголь М. 2009б: Гоголь М. Мертвi душi / М. Гоголь. – К.: Школа, 2009. – 336 с.

15. Gogol, N. A Selection. – M.: Progress Publishers, 1980. – 396 p.

16. Gogol, N.V. Dead souls. A poem / Translated and Edited by Christopher English / Introduction by Robert Maguire. – Oxford University Press, 2009. – 450 p.