ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВА И ОБРАЗ ПРЕДАТЕЛЯ В ПОВЕСТИ Л. АНДРЕЕВА «ИУДА ИСКАРИОТ» И РАССКАЗЕ Ю. НАГИБИНА «ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК»
ПСИХОЛОГИЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВА И ОБРАЗ ПРЕДАТЕЛЯ В ПОВЕСТИ Л. АНДРЕЕВА «ИУДА ИСКАРИОТ» И РАССКАЗЕ Ю. НАГИБИНА «ЛЮБИМЫЙ УЧЕНИК»
Аннотация
Среди активно функционирующих традиционных сюжетов в мировой литературе ХХ века следует назвать библейский сюжет о предателе рода человеческого Иуде. С одной стороны, это обусловлено, прежде всего, богатейшим потенциалом данного сюжета для нравственно-этического рефлексии, с другой, сюжет об Иуде Искариот в драматичных исторических условиях ХХ века оказался благотворным материалом для осмысления многих процессов современности. В данной статье на материале повести Л. Андреева «Иуда Искариот», ставшей самобытно-экспериментальным литературным вызовом минувшего столетия, и рассказа Ю. Нагибина «Любимый ученик», являющегося неким художественно-усложненным утверждением плодотворности перепроверки всей системы морально-этических констант, делается попытка рассмотреть рецепцию образа предателя-отступника, а также проследить трансформацию его восприятия в литературе ХХ века. Отмечено, что художественно-экспериментальная трактовка данными художниками проблемы предательства Иуды обнаруживает новые горизонты смыслов известного библейского сюжета.
1. Введение
Диалектика развития литературного процесса XX века отличается активным обращением к традиционным или вечным мотивам и образам, что вызвано стремлением осмыслить многие сложные явления современности, осознать стремительное движение исторического времени вперед. Одной из знаковых тем для искусства XX столетия стала морально-этическая категория предательства, заключающая в себе вероломство, чуждое рационалистическим доводам и кровным узам, а также образ предателя Иуды, как ее образное воплощение. К этой теме обращались многие художники прошедшего столетья, стремясь дать свое видение проблемы и современный ракурс прочтения: Л. Андреев, Э. Бёрджесс, М. Булгаков, К. Брентано, М. Волошин, К. Вейзер, Н. Мейлер, Г. Панас, А. Ремизов, Ж. Сарамаго, П. Буало, Т. Нарсежак, Ю. Нагибин, Х.Л. Борхес и др. Но стоит отметить, что творчество этих художников не просто воспроизведение и репликация библейского сюжета и героя, знакомых человечеству на ментальном уровне, а их активное переосмысление. Литература ХХ века, уставшая от традиционности и регламентированности XIX столетия, бросилась в омут эксперимента. По утверждению Г.А. Зябревой и Л.Н. Икитян, «сама жизнь, ставшая “плацдармом” для множества социально-психологических вариантов эксперимента-инварианта, стимулирует обращение к экспериментальной ситуации в литературе» . Подтверждением этому могут служить повесть «Иуда Искариот» Л. Андреева и рассказ «Любимый ученик» Ю. Нагибина, первое создано в начале 10-х, а второе в 90-х годах ХХ века, но каждый из художников ставит свой литературный эксперимент на библейский сюжет о предателе, отказываясь от канонической трактовки.
Объектом научного внимания в статье становятся особенности индивидуально-авторского решения образа предателя и психологии предательства-отступничества в повести Л. Андреева «Иуда Искариот» и рассказе Ю. Нагибина «Любимый ученик». Выбор произведений для анализа обусловлен необычностью авторской интерпретации мотивов предательства, оказавшей влияние на изменение структуры и семантики образа главного героя.
Теоретической базой исследования послужили работы И.А. Богатко , Л.А. Колобаевой , Е.В. Корнеевой В.П. Крючкова , С.В. Зеленцовой , С.Г. Замлелова , Г.А. Зябревой , Л.Н. Икитян , А.Е. Нямцу и др.
Методология статьи базируется на использовании следующих методов: сравнительно-исторического, сравнительно-сопоставительного и методе целостного анализа текста.
2. Основные результаты
Не раз отмечено, что в произведениях Л. Андреева «библейские мотивы и образы получили оригинальную интерпретацию, чаще всего резко противоречащую традиционной» . Появившаяся в 1907 году в сборнике товарищества «Знание» повесть «Иуда Искариот» тоже представляет собой экспериментально-авторское осмысление библейского сюжета о великом предателе-отступнике. Обосновывая замысел, Л. Андреев записал в дневнике: «Нечто по психологии, этике и практике предательства» . Данный посыл толкает художника отвергнуть традиционную точку зрения и, по определению М. Волошина, создать «евангелие наизнанку», ядром которого станет глубокий анализ феномена предательства. В своем разговоре с М. Горьким писатель как-то заявил: «<…> Ты когда-нибудь думал о разнообразии мотивов предательства? Они – бесконечно разнообразны <…>» . Именно ответ на этот вопрос станет основой авторской рефлексии в повести «Иуда Искариот».
Ядро повествования писателя-философа выстраивается вокруг осмысления образа Иуды и его предательства-отступничества. Ключевую идею повести Л. Андреева можно трактовать, как попытку постичь психологическую основу поступка антигероя. С первых строк повествования писатель создает нелицеприятный образ: «Детей у него не было, и это еще раз говорило, что Иуда – дурной человек и не хочет бог потомства от Иуды» . В портрете Искариота отмечается целенаправленное сгущение отрицательно-отталкивающих описаний и характеристик, что по авторскому замыслу должно воспринимается как предопределенность героя к безнравственному поступку: «И вот пришел Иуда <…> Он был худощав, хорошего роста, почти такого же, как Иисус, и достаточно крепок силою был он, по-видимому, но зачем-то притворялся хилым и болезненным и голос имел переменчивый: то мужественный и сильный, то крикливый, как у старой женщины, ругающей мужа, досадно-жидкий и неприятный для слуха; и часто слова Иуды хотелось вытащить из своих ушей, как гнилые, шероховатые занозы. Короткие рыжие волосы не скрывали странной и необыкновенной формы его черепа: точно разрубленный с затылка двойным ударом меча и вновь составленный, он явственно делился на четыре части и внушал недоверие, даже тревогу: за таким черепом не может быть тишины и согласия, за таким черепом всегда слышится шум кровавых и беспощадных битв. Двоилось так же и лицо Иуды <…>» . Отталкивающий образ Искариота здесь создается с помощью стилистически-маркированной лексики.
Постоянная коннотация портрета персонажа отрицательными дефинициями эксплицирована на раскрытие негативного отношения окружающих к иудею: «Даже люди, совсем лишенные проницательности, ясно понимали, глядя на Искариота, что такой человек не может принести добра <…>» ; «Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота – человек очень дурной славы и его нужно остерегаться» . Другие ученики Иисуса Христа тоже неохотно находятся рядом с ним: «Брезгливо отодвинулся Иоанн <…>» . Но и сам Иуда не стремится к сближению с людьми, исключением становится галилеянин Иисус: «<…> а Иисус приблизил его и даже рядом с собою посадил Иуду» . Впоследствии не только окружающие, но и сам Учитель, как кажется Иуде, отворачивается от него: «И для всех он (Иисус) был нежным и прекрасным цветком, а для Иуды оставлял одни только острые шипы – как будто нет сердца у Иуды <…>» – (уточнение авторов статьи – Н.П., Н.З., С.Л.). В душе Иуды рождается обида, он не может понять, почему с другими Иисус ласков, а с ним нет, ведь он очень любит Учителя.
Л. Андреев традиционное изображение поступка Иуды дополняет психологическим анализом переживаний и объяснений мотивов героя. Писатель подчеркивает, что противоречивые чувства, поселившиеся в душе апостола иудейского (хмелящая гордыня, ревность, зависть), возникают из-за огромной любви к Учителю, любви действенной, толкающей на поступки, безнравственные и преступные, но поступки. Глубину смятенных чувств передает поведение Иуды в момент его нравственного преступления: «Охваченный безумным страхом за Иисуса, точно видя уже капли крови на его белой рубашке, Иуда яростно и слепо бросался на толпу, грозил, кричал, умолял и лгал, и тем дал время и возможность уйти Иисусу и ученикам» .
Автор усложняет мотивацию поведения своего героя: в его трактовке не только обида становится психологическим толчком для совершения предательства. По мнению художника, поступок Иуды есть стремление обличить чувства «других» к Мессии, показать их преступление и, тем самым, подчеркнуть свою любовь: «Кажется, вы не поняли меня, – говорит Иуда с достоинством, бледнея. Иуда обманул вас. Он был невинен. Вы убили невинного» . Для героя это страшная и тягостная минута, поэтому выполнение каждодневных человеческих нужд (сон, трапеза, отдых) в момент горя неприемлем: «Иуда замолчал, подняв руку, и вдруг заметил на столе остатки трапезы. И с странным изумлением, любопытно, как будто первый раз в жизни увидел пищу, оглядел ее и медленно спросил: – Что это? Вы ели? Быть может, вы спали также?» . В повести создается формально-усложненный характер предателя: андреевский Иуда есть страдающая и нуждающаяся в любви натура, идущая на совершение злодеяния с целью обратить на себя внимание Учителя. Таким образом, «центральный мотив безнравственности апостола Иуды», как справедливо замечено С. С. Аверинцевым, это «мучительная любовь к Христу и желание спровоцировать учеников и народ на решительные действия» . В этом проявляется двойственность, неоднозначность поведения Искариота, отражающая, с одной стороны, дьявольское начало его натуры, а с другой, его потрясающую искренность, что имеет под собой психологическую мотивированность, заключающуюся в желании и иметь любовь Учителя, и обличить тех, кто уже концентрирует его любовь на себе, но, по мнению Иуды, не имеет право на нее.
Герой движим желанием проверить свою теорию, а затем открыть Учителю правду. «Иуде нужно не доказать, что ученики Христа, как и люди вообще, дурны <…> Иуда должен решить вопрос – обманывается он или прав? <…>повесть задает вопрос об основных ценностях человеческого бытия» . Иуда занимает позицию правдолюбца: иудей, бросивший вызов всему укоренившемуся, ради идеи готов погубить себя и других. Андреевский отступник жертвует собой ради исполнения пророчества, понимая, что обречен стать одним из «всемирных врагов» (А.С. Пушкин): «<…> и у всех народов, какие были, какие есть, останется он одиноким в жестокой участи своей – Иуда из Кариота, Предатель» . В поведении героя отсутствует мотив покаяния (самобичевания), что актуализирует в убеждении отступника уверенность в правильности совершенного грехопадения.
Таким образом, идейно-философский замысел автора однозначно далек от релятивизма и укоренившихся церковных догм. Андреевская литературная интерпретация евангельского сюжета, по замечанию М. Горького, «будет понятна немногим», так как, несмотря на сохраненную библейскую канву, писатель все же существенно меняет в ней акценты. Сосредотачивая внимание на психологии поступка величайшего предателя, он изображает отступника как незаурядную личность, выступающую неким оракулом, который должен донести до мира глубинную идею. Вынесение имени библейского героя в название текста является экзистенциональным свидетельством того, что именно психологическая составляющая Искариота, его поиск истины есть интерес художника. Писателю-экспериментатору удается реализовать в повести отличный от канонического образ предателя Иуды: в изображении Л. Андреева герой предстает перед нами как «потенциальный бунтарь, мятежник, бросающий вызов земному и вечному бытию» .
В попытке глубже и тоньше осмыслить известный библейский сюжет и детально изучить основы психологии предательства в 1991 году был замечен и прозаик Ю. Нагибин, который обращается к исследованию образа Иуды в рассказе «Любимый ученик». Исследователями не раз замечено, что советско-российский писатель вступает в рассказе в сложный философский диалог-спор с повестью Л. Андреева и тоже удивительно тонко предлагает новое прочтение и вносит иные акценты в традиционное понимание образа предателя-отступника: «Потом мы вместе с тобою, обнявшись, как братья, вернемся на землю. Хорошо? <…> Иуда, лишь мы с тобой обречены бодрствовать в этот страшный канун, Иуда, брат мой и жертва, прости меня!..» .
Нагибинский рассказ, наполненный многомерностью смыслов и стремящийся наиболее точно передать сложность и противоречивость повествования, «вводит десакрализированную авторскую интерпретацию образа Искариота, как человека жертвенного и великодушного» : «Меня ждет место одесную Отца моего, а я маюсь, дрожу, мокну холодным потом, мой рассудок мутится от страха, – каково же будет тебе, обреченному на муки вечные и вечный позор в памяти людей?» . В нагибинской трактовке вечного сюжета и образа явный отход от библейского канона: Искариот наделен лишь положительными качествами, ему не присущи такие пороки, как сребролюбие: «Собственных денег у Иуды почти не водилось, и он запускал руку в общую скудную казну. Все это знали, но молчали, уважая его безоружную доброту» . В отличие от Иуды Л. Андреева, предатель-отступник у Ю. Нагибина есть глубоко сострадающая и понимающая личность. Прозаик минимизирует внешние оценки новозаветного персонажа (портрет, одежду, индивидуальные привычки), ссылаясь на великолепие героя, которое в подтверждении не нуждается. Иуда с таким набором положительных характеристик явно не может быть антигероем, но становится таковым по заданию автора. Писатель исходит из того, что жизненное предназначение Учителя и «любимого ученика» было определено свыше. Нагибинскому Иисусу предоставлена жертвенная возможность избрать предающего из числа окружающих его апостолов, который впоследствии будет обречен на вечное проклятие и гибель, исключающие спасение души. Его выбор пал на Иуду. Писатель верен канонической истории, предпочтя образ в соответствии традиционной библейской экзегезой. Стоит отметить и тот сюжетообразующий факт, следуя которому, Христос испытывает личное сопротивление принятому решению, но, все же, понимая последующую судьбу отступника, он принимает его. Художественная интерпретация аутентичного текста заключает противоречивую характеристику-впечатление, основой которой становится морально расчетливая неистовость Иисуса Христа: «Возмездие должно было следовать прямо за преступлением, иначе не сбылось бы начертанное: Христос будет предан, но горе тому, кто его предаст. В этом коренится многое: и духовные, и даже правовые начала. Первый кнут доносчику – отсюда. В предательство должна быть заложена расплата. Предать Христа мог любой из апостолов, но лишь один Иуда мог после этого повеситься. Пример Петра лучшее тому доказательство: троекратное отречение он оплатил слезами, а не петлей» .
Предательство героя «<…> носит вынужденный характер – он должен выполнить волю Христа во имя безграничной любви к нему» . Неслучайно, подчеркивая избранность иудея, окончательно лишенного демонического начала, Ю. Нагибин делает акцент, отраженный в заглавии произведения, на том, что Иуда Симонов есть «любимый ученик» Иисуса, который сам целенаправленно «определяет» его на роль предателя, аргументируя решение следующим доводом: «Но ты станешь наособь, ближе всех ко мне, ибо возлюбишь меня сильнее жизни, чести и души спасения» .
В свою очередь писателя волнует не столько сама констатация совершенного грехопадениях, а внутренние мотивы поведения героев, понимание ими сути событий, изображение душевных переживаний Иуды в момент грехопадения. Моментом откровения становится разговор в Гефсиманском саду: «Иисус пошел к ученикам и вновь застал их спящими. Они не проснулись на громкую, надтреснутую укоризну. Иисус оставил их в покое, хотя так нуждался сейчас в сочувственном слове. Но что поделать: люди спят, небо молчит и дышит холодом. “Иуда, лишь мы с тобой обречены бодрствовать в этот страшный канун, Иуда, брат мой и жертва, прости меня!..”» . Художник делает владеющими истиной обоих участников диалога (и предаваемого, и предателя), поэтому именование Иуды «мой брат» и «жертва», с одной стороны, проявляет внутреннюю близость и любовь Иисуса к иудею, а с другой, раскрывает мотив добровольного избранничества, сопричастности Искариота, отчетливо понимающего, на что он идет. Именно поэтому звучат из уст пророка слова «прости меня»: он хорошо осознает ту высокую цену, которую иудей заплатит за свою дружбу и верность. Писатель неслучайно вводит в повествование портрет Искариот в момент предательства: «Иисус почувствовал благостный запах скошенных трав, когда к ним попадает мята и душица. Воистину, уста праведников благоухают, а уста грешников источают смрад. Странные слова Иуды были понятны Иисусу: он тверд и сделает все до конца. Нежно и горестно смотрел Спаситель в лицо предавшего его. Как истаяла его плоть, а глаза провалились в череп – вот чем он оплатил эту ночь» . Из данного эпизода очевидной становится судьба персонажей: Иисус будет воскрешен, а Иуда навеки проклят.
Исходя из замечания В. Крючкова, утверждавшего, что «в нагибинской интерпретации Иуда является мнимым антагонистом и предателем Христа» , очевидным становится, что все повествование рассказа Ю. Нагибина ставит цель разрушения косно-догматического восприятия образа Иуды Искариота. Предательство апостола, чей образ либерализировался в авторско-философской оценке писателя, есть грехопадение во имя любви, во имя спасения человечества: «Я сделаю, как ты говоришь, Господи» . Таким образом, художественно-экспериментальная глубинно-опосредованная трактовка действительности Ю. Нагибиным, получившая развитие в рамках рассказа «Любимый ученик», обнаруживает новые горизонты понимания образа великого предателя. Фигура повествователя неслучайно концентрирует внимание на жертвенном образе отступника Иуды как постигшем истину, осознавшем важность предначертанного судьбой и только после этого сознательно совершившем свое вероломство. Следовательно, данное философско-психологическое произведение Ю. Нагибина, релятивно-сочетающее в себе реалистические и условно-метафорические способы отражения действительности, есть попытка постичь психологические основы совершенного грехопадения.
3. Заключение
В ходе размышлений мы пришли к следующим выводам. Анализ индивидуально-авторских разножанровых нарративов позволил раскрыть художественно-философское и структурно-семантическое осмысление многогранного образа Иуды Искариота, рассмотреть идейно-психологический феномен предательства и общекультурный образ апостола-отступника в текстах-экспериментах Л. Андреева и Ю. Нагибина, дающих возможность нового прочтения и выделяющих иные аспекты в традиционном образе, помогающие определить внутренние мотивы, ставшие психологическим толчком фатального грехопадения. Таким образом, совершающий предательство, мотивировки которого в изображении Андреева и Нагибина отличны («Иуда Искариот»: отверженность, гордыня, «любовь с надрывом», мятежность; «Любимый ученик»: знание истины, жертва во имя спасения), Иуда выступает жертвой обстоятельств, оружием в руках истинных богоборцев. Следовательно, целенаправленное утверждение не только возможности, но и плодотворности перепроверки всей системы духовных констант перерастает у писателей в целостную стратегию исследования психологии образа Искариота.