СВОЕОБРАЗИЕ ОБРАЗНО-ИНТОНАЦИОННОЙ СТРУКТУРЫ СТИХОТВОРЕНИЯ ЮНУСА КАНДЫМА «ИЗГИБЫ»

Юнус Кандым (1959–2005) – выдающийся крымскотатарский писатель второй половины ХХ – начала ХХІ века. Он, прежде всего, глубокий и своеобразный поэт. Первый поэтический сборник автора «Сен денъизге бенъзейсинъ» («Ты словно море») опубликован в Ташкенте (1988)

Ввиду необычной ассоциативности художественной речи поэта (впрочем, весьма далекой от чрезмерной усложненности) его старший побратим Шакир Селим отметил, что стихотворения автора «необходимо читать с особым вниманием, чтобы проникнуться их сущностью»

Рассмотрению жизненного и творческого пути писателя посвящен ряд публикаций. Это, в частности, статьи, принадлежащие перу Феры Сеферовой

Уже заглавие стихотворения Ю. Кандима «Эгрилер» («Изгибы») побуждает к предчувствию особой сложности, неоднозначности образности этого поэтического произведения. Это слово можно перевести также как «извилины», «излучины», «уловки» и т.д. Что-то в нем, существенно усиленное формой множественного числа, кроется загадочное, тревожное, экспрессионистическое. Впрочем, первая строфа, словно вуалируя подобное настроение, в какой-то мере успокаивая продиктованное заглавием смутное предчувствие, отличается теплой живописностью, умиротворенной, кроткой, можно даже сказать, убаюкивающей мелодичностью. С помощью нескольких образных штрихов здесь вырисовывается привлекательный морской пейзаж с неугомонными волнами, со скалистыми берегами, с его пернатыми обитателями. Разнообразным примечательным объектам – и чайке, и орлу, и стремительной игривой волне – уютно и вольготно в крайне важной для них пространной окружающей среде, в результате чего предстает не только живописно-мелодичная, но и гармонично-благостная картина:

Чагъалагъа деньиз керек,

Мавы коклер – къарталгъа.

Парча-кесек олмакъ ичюн

Саиль керек далгъагъа

(Чайке нужно море,

Орлу – голубые небеса,

А волне берег, дабы она

Рассыпалась в пенистые брызги)

Отмеченная важность гармоничного единения представляемых фигур, предметов с их окружением подчеркивается с помощью довольно звучного и даже несколько назойливого слова «керек» («нужно, необходимо»). Этим словом заканчивается первая строка первой строфы, также оно встречается в ее последней строке. Не раз это слово появляется и в последующих строфах, именно в конце отдельных строк, в результате чего образуется ненавязчивая, пунктирная, но при этом довольно выразительная эпифора, усиливающая интонационную и композиционную целостность лирического изложения.

В следующей строфе почти идиллическая ранее изображенная картина внезапно, но, учитывая упомянутый характер заглавия, не совсем неожиданно, изменяется. Теперь поэтическое изложение приобретает отчетливую тревожно-экспрессивную тональность, усиленную антитетическим параллелизмом. Это параллель между предыдущими фигурами-предметами окружающей среды (собирательными образами чаек, орлов, волн) и лирическим авторским «я». Прежде соответствующие образы хоть и четко выделялись в общей живописной панораме, все же были едины с нею, удивительно гармонично с ней сливались, можно сказать, являясь определенными объектами в объективном пространстве. Теперь же очерчивается в какой-то степени созвучное им, но одновременно и противопоставляемое им лирическое авторское «я». Отдельность определенных объектов в объективном пространстве приобретает на этот раз отчетливую субъектность. А само это пространство теряет свою безграничность, существенно деформируется, предельно сужается к таким образным концептам как «глоток воздуха» и «сетчатая клетка»:

Манъа къанат къакъмакъ ичюн

Бир ютум нефес керек.

Ольмемекчюн шиирлерден

Орюльген къафес керек

(Мне, чтобы взмахнуть крылом,

Хотя бы глоток воздуха нужен,

А чтобы не погибнуть от стихов,

Плетеная клетка нужна).

Лирическому герою в его среде далеко не так вольготно, как в морских далях параллельным ему волнам, с беззаботной игривостью разбивающимся о берег, или пернатым существам в небесных просторах. Чтобы осуществить заветные мечты, «взмахнуть крылом», ему не хватает воздуха, а чтобы не погибнуть от стихов, – не хватает какого-то пристанища, «сетчатой клетки», которая могла бы служить приютом, защитой в тревожном мире. В таком пристанище отнюдь не нуждаются птицы, а тем больше водная стихия.

Очевидно, можно по-разному трактовать сложную образность второй строфы, но несомненно, что в ней довольно отчетливо обозначается душевное смятение, неприкаянное состояние субъекта лирического повествования.

Несмотря на ощутимую образно-интонационную экспрессивность этой строфы, она отличается определенной эмоциональной сдержанностью, можно даже сказать, неким стоицизмом. Поэтическая информация представлена здесь, как, впрочем, и во всем стихотворении, лаконично и довольно рассудительно, в четком неторопливом ритме, подчеркнутом регулярной, но ненавязчивой чересстрочной рифмой (abcb).

Часто подобную конфигурацию созвучий называют «холостой рифмой». Вряд ли такое определение можно считать корректным. Термин «холостой стих», фигурирующий в «Поэтическом словаре» А. Квятковского, кажется более целесообразным. Это, как поясняет составитель, «термин старой русской поэтики, бытующий и в настоящее время; незарифмованная строка среди рифмованных стихов»

Конструкция рифм в рассматриваемой строфе стихотворения Ю. Кандыма даже несколько более четкая, более чеканная, чем в других строфах. Этому способствует появление редифа (продолжения точной рифмы рифмой тавтологической): …нефес керек – …къафес керек. Примечательно, что в роли редифа выступает здесь уже упоминавшееся слово «керек» («нужно»), подчеркивающее важный в стихотворении поэтический параллелизм и усиливающее, как, впрочем, и почти каждый словесный повтор в художественном тексте, эмоциональную насыщенность, экспрессивность изложения.

Между тем здесь пока речь не идет о полной потере надежд на лучшее, собственно, на глоток чистого воздуха, либо на уют в сетчатой клетке, которых недостает.

Следующая строфа предстает переломной, можно сказать, кульминационной в поэтическом изложении. Довольно нестандартная система антитетических параллелей способствует дальнейшему развитию динамики лирического сюжета. Третья строфа несколько неожиданно, однако целиком в ключе заявленных заголовком изгибов, зигзагов, возвращается к художественным реалиям первой строфы, и, как и вторая строфа, предстает еще одной антитетической параллелью конкретно по отношению к ней. Соответствующая антитеза на этот раз подчеркивается противопоставительным союзом «лякин» («но»), которым эта строфа открывается. Идиллический пейзаж первой строфы, непосредственным продолжением образности которого является образность именно третьей строфы, сменяется картиной гораздо более мрачной, картиной, в которой доминируют драматические штрихи:

Лякин дерья, денъизлерде

Къарталлар балыкъ авлай,

Дагъда, чёльде акъ чагъала

Сычанларгъа козь ташлай

(Но высматривают орлы рыб

В морских просторах,

А белая чайка к мыши в степи и меж гор

Прикипает пристальным глазом).

Как видим, здесь автор крайне далек от предыдущей кроткой умиротворенности, от умилительных чаяний, высказываемых, например, в библейских «Книгах пророков», надежд на то, что «волк будет жить вместе с ягненком, леопард рядом с козленком будет лежать…» [Кн. Исаии: 11:6]. Понятно, что в художественном мире автора, неотделимом от трагических реалий ХХ века, нет места утопично-идиллическим иллюзиям. Художественная структура рассматриваемого произведения, прежде всего присущая ему система образных параллелей, свидетельствует о тревогах лирического субъекта по поводу угрожающих тенденций дегуманизации общественного бытия. Поэтому завершается стихотворение отчаянно-печальной, безнадежно-тревожной, но притом (парадоксальным образом) предостерегающе суровой строфой. Предыдущая живописная колоритность, эмоциональное воодушевление сменяются в этой строфе иными красками и интонациями. Здесь превалируют мрачная блеклость, тягостная отрешенность. По-своему красноречивы метафоры усохших, окостеневших, даже громыхающих крыльев, хрипло исчезающего дыхания. Соответствующая образность усиливается не менее поразительной звукописью:

Къанатларым къуру кемик,

Шатыр-шатыр шатырдай,

Учмакъ ичюн нефес керек,

Нефес къача къатырдай

(Окостенели крылья мои,

Тяжко-тяжко громыхают,

Вдохнуть бы воздуха и в полет,

Но вздох убегает хрипливо).

Несмотря на внутреннюю эмоциональную насыщенность, на связанные с ней проникновенный лиризм и глубокий драматизм, поэтическое повествование в этом стихотворении внешне лаконичное, четкое, медитативно рассудительное, строго сдержанное. Оно имеет определенное отношение к вышеупомянутому стоицизму, присущему очерченному здесь мироощущению.

На многих структурных уровнях, в том числе композиционном, в этом стихотворении превалируют пары бинарных оппозиций, контрапунктных сопоставлений, склоняющих к представлению о превалировании в его художественной конструкции числа четыре. Стихотворение состоит из четырех четырехстрочных строф. Четко перекликаются между собой первая и третья строфы, в которых очерчиваются образы объективной среды, и вторая и четвертая строфы, в которых внимание концентрируется на ощущениях субъекта лирического повествования.

«Эгрилер» – это тревожное стихотворение, в котором с образной выразительностью, композиционной изысканностью, медитативной рассудительностью, интонационной проникновенностью раскрываются переживания лирического субъекта по поводу досадных сложностей его взаимоотношений с далеко не всегда благоприятным, часто дисгармоничным окружающим миром.

Развитие лирического сюжета этого стихотворения приводит к ощущению непреодолимой тоски, отчетливо раскрывающейся в последней, итоговой строфе. Образности этой строфы присущ мрачный колорит, неотделимый от вызванного предыдущими медитациями грустного спокойствия, от трезвой констатации неутешительности существующих реалий. Вместе с тем, эта образность, впрочем, как и различные параметры всего стихотворения, отмечена особой грациозностью, изысканностью. Очевидно, преимущественно в связи с этим, она не вызывает чувства безысходности. Во всяком случае, рассматриваемое поэтическое произведение подлежит не только крайне пессимистической трактовке, ведь осознание строгой, возможно, даже беспощадной правды, удаленность от благодушных иллюзий может стать источником небезосновательных надежд на лучшее.