АНТИЧНЫЕ МОТИВЫ В ПОЭЗИИ Д.В. ДАВЫДОВА
АНТИЧНЫЕ МОТИВЫ В ПОЭЗИИ Д.В. ДАВЫДОВА
Аннотация
В работе выявляются факты рецепции Д.В. Давыдовым мотивов и образов, восходящих к античности, рассматриваются жанрово-стилевые формы его поэзии, связанные с художественным осмыслением античной мифологии и литературы. Авторы приходят к выводу о богатстве и многообразии использования поэтом античного материала – это обращение к мифологическим сюжетам и образам, именам богов и героев, отдельным понятиям античности, историческим событиям и ярким деталям древности, а также жанрам и метрике стиха. Особое внимание уделено образу Психеи, обращение поэта к которому связано с осмыслением им самой природы человеческих чувств и переживаний. Влияние античной мифологии и литературы способствовало формированию своеобразия творческой манеры Д.В. Давыдова.
1. Введение
Изучение русской поэзии в аспекте античных традиций – одно из важных направлений отечественного литературоведения. Оно позволяет углубить понимание своеобразия русской литературы, которая смогла вобрать в себя и глубоко осмыслить античное наследие, сделав его «органической составной частью» национальной культуры. Неслучайно возникло понятие «русской античности», активно вошедшее в научный оборот.
В целом ряде трудов Тахо-Годи А.А., Макогоненко Г.П., Савельевой Л.И, Мальчуковой Т.Г. и др. , , рассматриваются важные литературные эпохи, связанные с сильным влиянием античности на русскую культуру XVIII – XIX веков и достаточно детально освещающие творчество отдельных авторов, работавших в антологическом жанре, – Г.Р. Державина, В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, П.А. Вяземского и, конечно же, А.С. Пушкина. К поэтам пушкинского круга относится и Д.В. Давыдов. В данной работе предпринята попытка выявить использование Д.В. Давыдовым мотивов, образов, сюжетов, восходящих к античности, а также рассмотреть жанрово-стилевые формы его поэзии, связанные с художественным осмыслением классической древности.
2. Методы и принципы исследования
Основным методом исследования являлся сравнительно-исторический для установления фактов рецепции Д. Давыдовым античных мотивов. Кроме того, исследование проводилось при помощи культурно-исторического метода для определения особенностей поэзии Д. Давыдова в контексте его эпохи. Также использовались общенаучные методы: метод обобщения, направленный на систематизацию собранной по теме информации, метод интерпретации для истолкования результатов наблюдения и метод синтеза для обработки результатов исследования.
3. Обсуждение
Прежде всего стоит отметить непрерывность интереса к античности у Давыдова на протяжении всего творческого пути, интереса, проявившегося во многих лирических стихотворениях, начиная с раннего периода и заканчивая последними произведениями. В сравнительно небольшом по объему лирическом наследии поэта около тридцати стихотворений напрямую связаны с мифологическими, историческими, поэтическими образами и мотивами античности. Думается, что это обусловлено самой эпохой 1820-1830-х гг., примечательной чертой которой был огромный интерес к античности вообще, к древнегреческой мифологии, к творчеству античных авторов, в частности Гомера. Это время появления стихотворных переводов гомеровских поэм: в 1829 г. Н.И. Гнедич закончил перевод «Илиады», над которым работал 20 лет и который, по словам А.С. Пушкина, должен иметь «важное влияние на отечественную словесность»; огромное впечатление на всех образованных людей произвел перевод В.А. Жуковским «Одиссеи». Д. Давыдов, несомненно, был знаком с работой поэта, тем более, что тот был его кумиром (так же, как и Пушкин) и другом. Вспомним и известный факт об избрании Дениса Давыдова в 1815 г. в члены «Арзамаса» с прозвищем «Армянин», когда он вместе с Пушкиным и Вяземским активно занимается в Москве делами арзамасского кружка. Поэзия практически всех членов «Арзамаса» была неразрывно связана с античными пристрастиями, что не могло не сказаться на творчестве поэта. Кроме того, говоря о причинах обращения Давыдова к античной мифологии и литературе, мы можем принять во внимание и особенности его пылкой натуры, которой было близко само мироощущение античности.
Анализируя творчество Д. Давыдова, мы приходим к выводу о богатстве и многообразии использования поэтом античного материала: это обращение к мифологическим сюжетам и образам, именам богов и героев, отдельным понятиям античности, историческим событиям и ярким деталям древности, а также жанрам и метрике стиха.
В первую очередь, стоит выделить тот пласт произведений Д. Давыдова, который традиционно определяется исследователями как «гусарский». Без сомнения, это трансформированная форма анакреонтики с ее преобладающими мотивами воспевания вина, любви, красоты природы, радостей жизни. Здесь следует назвать известные послания Бурцову (их несколько): «Бурцову» («В дымном поле, на биваке…»), «Бурцову» («Бурцев, ера, забияка…»), а также стихотворения «Гусар» («Напрасно думаете вы…»), «Гусарский пир», «Песня старого гусара», «Гусарская исповедь» и др. Л. И. Савельевой отмечено новаторство Давыдова, довольно смело включающего «военную» лексику в поэтический арсенал, а С. М. Скибин убедительно доказывает наджанровый характер «гусарщины» Д. Давыдова , поэтому мы не будем останавливаться на этом аспекте. Скажем только, что вышеупомянутые стихотворения поэта восходят, на наш взгляд, к лирике не только Анакреонта, о чем писали С. М. Скибин и О.М. Скибина , но и Алкея, и в особенности Архилоха, обладающего столь же буйной, кипучей натурой, ярко отразившейся в его поэзии, в которой удивительно сочетаются и военные, и вакхические, и эротические мотивы. Давыдов был знаком с античной лирикой благодаря переводам французских поэтов. У Архилоха военная тема раскрывается отнюдь не торжественно и величаво, а, напротив, «приземленно», как и у Давыдова в его «зачашных» песнях с их преобладающим воспроизведением бытовых деталей яркой сатирической окрашенности.
Лирика Д. Давыдова буквально наполнена античным материалом, в частности именами богов, известных исторических деятелей, полководцев и философов античности, мифологическими образами и сюжетами, точнее, отсылкой к ним. Причем стоит отметить органичность, естественность их включения в поэтический текст: непринужденно, легко, точно, экспрессивно, как все в стихах Давыдова. Простая фиксация примеров насыщенности античным материалом может составить внушительный список стихотворений: «Другу-повесе» – образы Эрота, Вакха, Амура, упоминаются музы; «Вальс» – хариты, «Гусар» – вновь Амур, «Листок» – Борей, «С.А.К…» – «пафосский бог», «Ответ» – «Кастальский ток», «Душенька» и «NN» – Психея и др. . В ряде стихов вводятся поэтом имена правителей и законодателей древности, к примеру, Ликурга («Сон»), философов – Диогена («Как будто Диоген с зажженным фонарем…»). В последнем интерес вызывает аллюзия на предание о греческом философе Диогене, который ходил днем с фонарем, объясняя это тем, что он «ищет человека» (т.е. совершенного в нравственном смысле человека), и только тогда фонарь должен был погаснуть. В лаконичной форме передано восприятие поэтом современных ему людей, облеченных властью, мелких, «лоскутных», по выражению Н.В. Гоголя, по контрасту с которыми рисуется встреча с возлюбленной, поразившей, «удивившей» лирического героя, однако… «фонарь упал из рук, но ах!.. не погасился» . Очевидно, что поэтическая недосказанность не оказалась бы столь неожиданной и яркой, не будь подобной отсылки к легенде, хорошо известной образованному человеку.
Особо мы выделяем стихи, в основном батального характера, в которых содержится авторская оценка исторических личностей и событий древнегреческой или древнеримской истории. В стихотворении «Зайцевскому, поэту-моряку», воспевая героя штурма Варны и другого героя-моряка, Казарского, поэт называет последнего «живым Леонидом», оставившим яркий след в истории Греции, совершившего подвиг (он, правитель Спарты, погиб с воинами своего отряда, сражаясь в ущелье Фермопилы с войском персидского царя Ксеркса). Данная параллель подчеркивает мужество современных поэту героев и глубину их патриотического чувства. Кстати, в этом же произведении интересна отсылка к мифу об Аполлоне и Дафне, спасающейся от преследования бога и превратившейся в лавр, символ славы, которую герой-моряк «взял на парнасских вершинах» .
Удивительно точным, лаконичным, «по-античному» афористичным представляется нам двустишие «Надпись к портрету Багратиона», героя Отечественной войны 1812 года, погибшего на поле Бородина. Приведем его полностью:
- Где Клии взять перо писать его дела?
- У Славы из крыла .
Здесь все художественные средства призваны воссоздать героический облик мужественного, смелого, благородного человека, отдавшего жизнь за Отечество, имя которого останется в веках: и образ Клио, музы истории, и образ Славы; и своеобразная отсылка к образу богини победы, крылатой Ники; и строгость, сдержанность интонационного рисунка, подчеркнутого, по сути, риторическим вопросом и лаконизмом строфики, и самим сочетанием шестистопного ямба с трехстопным. Более того, двустишие это удивительным образом передает авторское отношение к славному герою. Напомним известный факт о стремлении Давыдова, бывшего несколько лет адъютантом Багратиона и его другом, увековечить память о нем: поэт-партизан ходатайствовал о перезахоронении П. И. Багратиона на Бородинском поле, что и было исполнено по воле императора Николая I после смерти Давыдова.
Остановимся и на образе Психеи в лирике Давыдова. Пожалуй, он играет особую роль в его поэзии: поэт обращается к нему в нескольких стихотворениях 1829 г., посвященных С.А. Кушкиной, дочери его соседей по симбирскому имению: «Душенька», NN («Вошла – как Психея, томна и стыдлива…»), NN («Вы хороши! Каштановой волной…»). Конечно, Давыдову был известен символический смысл образа Психеи, олицетворения души. Видимо, он (образ) связан с осмыслением поэтом самой природы человеческих чувств и переживаний. И осмысление это отличается философской глубиной и психологической точностью.
Прежде всего обратим внимание на отдельные черты в портрете героини. Ее образ лишен какой-либо конкретики: «высокое чело», «стройна и красива», «из-под ресниц ее густых», «взор стыдливый», «по челу прекрасной», «божественная» («Душенька»); «взор полузакрытый», «стан полунагой», «оригинал живой очаровательной хариты» («NN») . Ведь это обобщенный портрет прекрасной женщины – богини, к которой обращены нежность, восторг, душевный трепет лирического героя, восхищенного ее внешней красотой и нравственным совершенством. Это «классический» портрет, заставляющий читателя вспомнить античные скульптуры, в которых переданы внешняя красота и нравственное совершенство, заключающееся в традиционном для древних греков понятии калокагатии, что в конечном итоге помогает соотнести восприятие красоты Психеи с эпохой античности. Восприятие Психеи – «скульптуры» подтверждается и упоминанием в стихотворении «NN» («Вы хороши! Каштановой волной…») имени Антонио Кановы, итальянского скульптора, автора скульптурной композиции «Три грации»: «Не вы ль оригинал живой // Очаровательной хариты, // Кановы созданной рукой?» .
Первые строфы «Душеньки», передающие необыкновенное душевное состояние лирического героя, поющего ей, «божественной», «песнь с восторгом новым», осеняющего «венком лавровым ее высокое чело», содержат, как мы полагаем, явное аллюзивное соотнесение данной поэтической картины с мифом о Пигмалионе и Галатее, великолепно обработанным Овидием в поэме «Метаморфозы». Восторг, искренность, неподдельность и глубина чувств лирического героя Давыдова подчеркиваются анафорой: «Я весь был гимн, // я весь был чувство, // Я весь был чистый фимиам» . Очевидные отзвуки мифа придают стихотворению некую «сюжетность» и драматизм. «Божественная» красота Психеи оказывается холодной («Она чужда сердечной муки // Чужда томительных тревог») . И здесь стоит согласиться с замечанием Р. Войтеховича относительно позиции поэта, «развенчивающего сотворенный идеал, – поэт нуждается не в холодной идеальной красоте, которой «не сродни крылатый бог», а в живой любви» . И все же согласимся отчасти. Психея у Давыдова хотя бы на миг может «ожить» для любви («И вспыхнули ланиты страстно, // И загорелися уста»), «от жарких уст прикосновенья // К ее трепещущим устам» , так же, как «пробудилась» к жизни и любви Галатея в указанном выше мифе. Как видим, пластические и драматические элементы пронизывают все произведение и составляют особенность художественного стиля поэта.
Интерес к античности проявился у Д. Давыдова и в обращении к такому жанру, как элегия, ставшая одним из ведущих жанров в его поэзии. Он разрабатывает данную жанровую форму как типичный романтик, внимательный к драматизму внутренней жизни человека. В элегиях Давыдова звучат и героико-патриотические, и любовные, и философские мотивы. Вопрос о традициях римской любовной элегии в лирике Д. Давыдова достаточно детально рассматривает современный исследователь Е.В. Колышнева .
Если анализировать поэзию Д. Давыдова с точки зрения жанровой специфики, то можно прийти к выводу о многообразии жанровых форм античности, которые разрабатывал поэт: это и вышеупомянутые элегии, басни, эпитафии, эпиграммы, послания, ода (например, сам поэт определяет жанр стихотворения «Мудрость» как «анакреонтическую оду»).
4. Заключение
Следует отметить достаточно высокий уровень мастерства Д. Давыдова, проявившийся в органичном усвоении античного материала, в его глубоком осмыслении, в строгом отборе художественных средств. Он поэт своей эпохи, отличительной особенностью которой был огромный интерес к античности. Влияние античной мифологии и литературы способствовало формированию новых граней мастерства Д.В. Давыдова-поэта.