СПЕЦИФИКА КОНЦЕПТА ПЕЧАЛЬ В ФОЛЬКЛОРНО-ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА (НА МАТЕРИАЛЕ ЭПИЧЕСКИХ ЖАНРОВ)
СПЕЦИФИКА КОНЦЕПТА ПЕЧАЛЬ В ФОЛЬКЛОРНО-ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА (НА МАТЕРИАЛЕ ЭПИЧЕСКИХ ЖАНРОВ)
Научная статья
Черноусова И.П.
Липецкий государственный педагогический университет, Липецк, Россия
Аннотация
В статье исследуется эмоциональный концепт печаль в русской волшебной сказке и былине. Сравнительный анализ концепта печаль в разных эпических жанрах позволил выявить и описать особенности содержания и языкового выражения этого концепта, которые обусловлены социально-историческими тенденциями эпохи создания сказки и былины, а также различным уровнем народного сознания в разные периоды развития фольклора.
Ключевые слова: фольклорный концепт, субконцепт, фольклорно-языковая картина мира, формульный диалог.
Key words: folklore concept, subconcept, folklore-linguistic picture of the world, formulaic dialogue.
Одной из важных проблем современной лингвистики, формирующейся в рамках антропоцентрической парадигмы, является выявление специфики национальной концептосферы и составляющих ее концептов. Решение этой задачи возможно, если будут исследованы разные типы концептов в различных языковых и текстовых формах. Актуальным является изучение фольклорных концептов (ФК) – ментальной структуры хранения и передачи традиционных культурных смыслов. ФК состоят из субконцептов, передающих субсмыслы и входящих составной частью в содержание более широкого по объему концепта. ФК явились фактором формирования традиционных формул: типизированный характер семантики устнопоэтических концептов, детерминированный структурой традиции, обусловил образование в их пределах формул как стабильного средства выражения данной семантики. «Специализированным средством выражения традиционных фольклорных концептов явились устно-поэтические формулы – устойчивые языковые и речевые образования» [2, с. 64]. Традиционные формулы – репрезентанты фольклорных концептов и константы фольклорно-языковой картины мира – части фольклорной картины мира (ФКМ), эксплицируемой в языке фольклора. ФКМ представляет собой фрагмент концептуальной картины этноса, одну из ипостасей картины мира носителей фольклорной традиции. ФКМ – «перекодированная» форма традиционной народной культуры.
Мы исследуем эмоциональный концепт печаль, получивший выражение в формульном диалоге (ФД), характеризующемся типовой последовательностью и типовым соединением реплик, состоящих из традиционных формул.
Материалом для исследования послужили авторитетные в научном отношении собрания фольклора, обладающие исключительной историко-культурной и научной ценностью: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в 3-х томах [11] , Великорусские сказки в записях И.А. Худякова [4], Великорусские сказки Пермской губернии. Сборник Д.К. Зеленина [5], Северные сказки. Сборник Н.Е. Ончукова: В 2 кн. [16], Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. Т. I-III [12], Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым [7], Беломорские былины, записанные А. Марковым [3], Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (под ред. А.Е. Грузинского). В трех томах [13].
В современном русском языке слово печаль имеет следующие значения: 1. Чувство грусти и скорби, душевной горечи. 2. То, что печалит, событие, обстоятельство и т.п., вызывающее чувство грусти и скорби. 3. Разг. Забота, беспокойство [17, с. 117]. Представляет интерес этимология слова печаль. Общеслав. Образовано с помощью суффикса –аль от печа – «забота», известное еще в диалектах, производного посредством -j от пека (ср. опека, древнерус. пека – «жар, зной»). Печаль буквально значит «то, что жжет» [19, с. 249].
В волшебной сказке концепт печаль выражается следующим ФД:
1. – О чем (что / чего) (горько) плачешь (пригорюнился, запечалился, приуныл, закручинился, затужился, слезы ронишь (льешь) / слезами обливаешься, так печален / грустен, кручинишься / кручинен, угрюм, призадумался, не весел, голову повесил, не веселишься), [обращение]?
2. – Как (что) же мне не плакать (не печалиться, не тужить, не призадуматься)? / Отчего мне веселому быть?
Царь (король, государь, батюшка, отец) посылает за тридевять земель, в тридесятое царство / государство (туда не знаю куда / город Ничто), велел (приказал, заставил, надо сделать, добыть, достать, принести золотые и другие диковинки / исполнить дело, службу / задачу задал).
3. – Это что за служба! Это службишка (еще не беда, не большая задача), служба / беда будет впереди. /
– Не плачь (не тужи, не печалься). Богу / Спасу молись да спать ложись, утро вечера мудренее / мудро, (к утру все будет готово / сделано). /
– Вот это служба, так служба (беда пришла)! Вот возьми (вот тебе) волшебный предмет. [Сделай нечто].
Концепт печаль в сказочной картине мира объективируется с помощью ряда глаголов-синонимов, часть из которых является общеязыковыми: плакать – обливаться слезами, ронять слезы (народно-поэт.) [1, с. 111], печалиться – кручиниться, горюниться (прост. и народно-поэт.) [1, с. 111], затужить, запечалиться, пригорюниться закручиниться (прост. и народно-поэт.) [1, с. 111], часть – контекстуальными (приуныть, призадуматься, голову повесить). Варьируются также другие общеязыковые синонимы: грустен, кручинен, не весел (грустный, невеселый, кручинный (народно-поэт.) [1, с. 328]).
В формульном вопросе используется широкий диапазон эмоций для передачи состояния героя – от задумчивости до горючих слез. Этот прием Т.Г. Дмитриева относит к явлению градации эмоций [6, с. 100]. Следовательно, печаль – некое особое внутреннее состояние человека. В волшебной сказке оценка чувств чаще всего дается в максимальном проявлении. Этим обусловлена самобытность эмоционального концепта печаль в сказке и в этом заключается специфика ФКМ: фольклор не знает полутонов, он резко поляризует представления.
Печаль сказочного героя вызвана трудными задачами, которые являются опасными, потому что связаны с риском и геройством: «Окромя смерти, иной дороги туда – как перед богом! – не ведаю» [11 (II), с. 151-152]. Но и в случае невыполнения задачи герою угрожает смерть. Пессимистическое эмоциональное состояние и задумчивость – сигналы о наличии у героя проблемы, которую он решить без волшебного помощника не в состоянии.
В былине концепт печаль выражается ФД, имеющим такое строение:
1. – (Ай же) свет моё чадо любимое!
Что [с честна пиру пришол (идешь) да] ты не весело / не радёшенек,
[Спустил очи ясны во сыру землю,
Буйну голову в плечи могучие (повесило)?]
[То ли мест(-ечик-)о было в пиру не по чину / вотчине?]
(Али) ествы-ты были не по уму?
(Али) питьица-ты были не по разуму?
(Али) чарою тебя да там приобнесли?/
Чара / рюмочка не рядом дошла / была не рядовая?
(Али) дурак / безумница / невежа / красные девицы / голь
над тобою над-(об-)смеял(и/а)ся?
(Али) пьяница ли там тебя приобозвал / приобгалился / надругался /
в глаза наплевал? / Словом тебя опорочили?
[Аль умница / княгиня при-(о-)безчестила?
Дворянские / злые собаки облаяли,
Черные вороны ограяли?]
2. – (Ай же) свет моя ты родна матушка!
[Да в пиру-то место было по чину / вотчине,]
Ествы-ты же были мне по уму,
А и питьица-ты были мне по разуму,
Чарою меня там не приобнесли /
Чарка / рюмочка рядом дошла / рядовая была,
А дурак / безумница / невежа / красные девицы / голь
надо мною не (об-)смеял(и/а)ся же,
А и пьяница меня да не приобозвал (не обгалился / не надругался /
в глаза не плевал). / Словом меня не опорочили.
[Умница / княгиня не при-(о-)безчестила,
Дворянские / злые собаки не облаяли,
Черные вороны не ограяли.]
А й (солнышко) Владимир-князь-от стольнё-киевский
Наложил-то (накинул) мне-ка (на нас) служобку великую.
(А й великую мне служобку немалую).
(Велел) съездить / cходить в земли сорочинские, темну орду / горам сорочинским, в норы змеиные, отвести дани за двенадцать год да с половиною / достать (отыскать, привезти) племянницу / дочь Забав(-ушк-)у Путятичну.
3. – [Богу ты молись да спать / на спокой) ложись.
Утро мудренее буде (живет) вечера].
Делай дело повеленое,
Сослужи-ка служебку великую.
В первой реплике для выражения концепта печаль используется фразеологизм «повесить голову», отмеченный нами также в сказке и имеющий значение: «приходить в уныние, в отчаяние, огорчаться» [18, с. 63], но в былине есть добавление – эпитет буйну (в значении: непокорную, беспокойную, горемычную) голову.
В формульных вопросах высказывается отношение к пиру не только как к многолюдному, веселому угощению, но и большому званому обеду, на котором чествуют богатырей («почестный пир»). Во 2 реплике содержится информация, подтверждающая, что эпический пир – не просто веселое препровождение времени, а своеобразная форма общения, где князь давал поручения богатырям, что соответствует реальной исторической обстановке XI века.
В формуле, репрезентирующей концепт печаль, необыкновенно ярко и образно отражается психология русской народной печали: «Причиной печали является неуважительное отношение к богатырю».
Формульный вопрос: «То ли место в пиру было не по чину / вотчине?» cвидетельствует о том, что для эпического пира характерно размещение гостей за разными столами или в определенной последовательности за одним столом, что отражает действительное положение дел: «Старшая и младшая дружины и другие участники пира и в Киевской Руси должны были, видимо, размещаться в каком-то устойчивом порядке, причем первые занимали место за столом князя, а вторые – за «середними» и «окольными» столами» [9, с. 140]. Этот вопрос, который задают богатырю, уходящему с пира недовольным, связывают с московским местничеством, так как иногда место на эпическом пиру дают «по изо(т)чёству, по именю» [7, с. 130]. Место на пиру – «место в этнической группе и в иерархии одновременно» [8, с. 120]. Формульный ответ богатыря: «В пиру-то место было по чину» означает, что ему на пиру было отведено особое почетное место напротив князя Владимира, которое князь предлагает в виде особого благоволения, милости или сохраняет право выбора за самим богатырем. «Исторические корни строгого и нерушимого порядка размещения участников пира очень глубоки, они уходят еще в доклассовое общество. Известно, что в определенном порядке рассаживались участники общественных пиров в различных «мужских домах» [9, с. 141] .
Традиционное значение диалога выражается через отрицание информации, содержащейся в реплике-стимуле. Во второй реплике, содержащей ответ на вопрос, называется другое проявление неуважительного отношения – княжеское поручение, которое недостойно богатыря, оскорбляет чувство богатырской чести: задание отвезти дань, не соответствующее историческим стремлениям русского народа, который не признает правомерности беспрекословного повиновения татарам и исполнения всех их требований, или задание съездить за дочкой / племянницей князя Владимира. Подвиг избавления царской дочери или княжеской племянницы – подвиг этот не богатырский по существу, а богатырский только по своим трудностям [17, с. 201]. Но впоследствии этот подвиг, совершенный в угоду Владимиру, превращается в героический по существу: Добрыня, спасая племянницу Владимира, одновременно освобождает много тысяч людей, спасает Киев.
В ФД, выражающем концепт печаль, в разных эпических жанрах нами выделяются общие субконцепты: служба, молитва, сон, утро. Субконцепты молитва и сон в третьей реплике ФД выражаются формулой «молись да спать ложись», скрепленной глагольной рифмой. Эта формула, как считает И.А. Разумова, восходит к светскому этикету [15, с. 69]. Здесь анализируемый концепт получает религиозную, христианскую окраску (в волшебной сказке – совет жены или вещей невесты, а в былине – совет матери молиться Богу / Спасу свидетельствует о том, что христианство проникает в сказку и былину).
Общефольклорная формула пословичного типа «утро вечера мудренее» является средством вербализации культурного концепта утро, семантика которого восходит к этнографическим истокам и связана с представлениями о сакральности этого времени суток. Анализ широкого этнографического и фольклорного материала, проведенный Г.И. Мальцевым, показал «особую качественную отмеченность утра, связанную со спецификой восприятия и переживания времени. В суточном цикле «рассвет», появление солнца – это время «начал», время рождения, возрождения, время, связанное с судьбой. Магия рассвета обусловлена именно этими представлениями. Как всякое «начало» утро сакрализуется и мифологизируется» [10, с. 79]. От утра – начала – зависит течение грядущего дня. В народном представлении вставание ранним утром на заре благоприятствует начинаниям. В связи с противопоставлением утра вечеру можно сравнить разграничение в гносеологии Аврелия Августина двух видов познания: утреннего и вечернего. Истинным является первое, потому что утренний свет истины озаряет, «иллюминирует» ум человека [10, с. 82].
В ФКМ анализируемые формулы имеют значение: помощник (жена или вещая невеста) берет на себя выполнение трудной задачи до утра или она, а в былине мать рекомендует герою дождаться утра для решения трудной задачи / княжеского поручения, потому что приурочение событий к утру обеспечивает их успех. Былинный герой, в отличие от сказочного, действует самостоятельно, без помощников.
Итак, печаль – некое особое внутреннее состояние отчаяния, вызванное в сказке трудными задачами, которые являются для героя опасными и которые он не может выполнить без волшебного помощника, а в былине – княжеским поручением, недостойным богатыря, оскорбляющим чувство богатырской чести, а также совет, как выполнить трудное задание или княжеское поручение. Общей причиной печали в волшебной сказке и былине является служба. Сравнительный анализ эмоционального концепта печаль в различных жанрах народной словесности – волшебных сказках и былинах – позволил выявить специфику содержания этого концепта в разных жанрах, которая обусловлена социально-историческими тенденциями эпохи создания сказки и былины, а также различным уровнем народного сознания в разные периоды развития фольклора. Волшебная сказка зародилась еще в недрах первобытного общества, становление жанра связано с распадом родового общества и возникновением патриархальной семьи, а былина появилась в период формирования ранних государственных объединений. Значение концепта печаль в сказке может быть объяснено древними мифологическими представлениями и ведущей ролью героини, идущей от древнего активного поведения женщины при выборе жениха, а семантика концепта печаль в былине свидетельствует о высоком уровне исторического сознания, тесным образом связано с процессом становления этнического самосознания и соответствует более поздним периодам народного творчества.
Список литературы / References
1. Александрова З.Е. Словарь синонимов русского языка: Практический справочник: Около 11000 синонимических рядов. – 11-е изд., перераб. и доп. – М.: Русский язык, 2001 – 568 с.
2. Артеменко Е.Б. Фольклорная формула в аспекте ее функционирования и генезиса // Проблемы изучения живого русского слова на рубеже тысячелетий. – Часть II – Воронеж, 2003 – С. 63-73.
3. Беломорские былины, записанные А. Марковым. – М.: Поставщик Двора Его Величества Т-во Скоропечатни А.А. Левенсон, 1901 – 635 с.
4. Великорусские сказки в записях И.А. Худякова. – М.-Л.: Наука, 1964 – 301 с.
5. Великорусские сказки Пермской губернии. Сборник Д.К. Зеленина. – М.: Правда, 1991 – 544 с.
6. Дмитриева Т.Г. Эмоции в народной волшебной сказке. – Русская речь. 2002. – № 6. – С. 98-101.
7. Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. – М.- Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1958 – 665 с.
8. Козловский С.В. Хвастовство в социальной практике Древней Руси IX – XIII в.в. // Исследования по русской истории. Сборник статей к 65-летию проф. И.Я. Фроянова / Отв. Ред. В.В. Пузанов. – Спб. – Ижевск. Изд-во Удмуртского ун-та, 2001. – С. 113-124.
9. Липец Р.С. Эпос и Древняя Русь. – М.: Изд-во «Наука», 1969 – 302 с.
10. Мальцев Г.И. Традиционные формулы русской народной необрядовой лирики (Исследование по эстетике устно-поэтического канона). – Л., «Наука», 1989. – 168 с.
11. Народные русские сказки А.Н. Афанасьева в 3-х томах. – 6-е изд. – М.: ГИХЛ, 1957 – 1500 с.
12. Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом летом 1871 года. – Изд. 4. – М.; Л.: Изд-во Академии наук СССР, 1949-1951. Т. I –736 с.; Т. II – 806 с.; Т. III – 669 с.
13. Песни, собранные П.Н. Рыбниковым (под ред. А.Е. Грузинского). В трех томах. Изд. второе. – Изданiе фирмы «Сотрудникъ школъ», 1909-1910. Т. I – 618 с.; Т. II – 733 с.
14. Пропп В.Я. Русский героический эпос. – М.: ГИХЛ, 1958. – 603 с.
15. Разумова И.А. Стилистическая обрядность русской волшебной сказки. – Петрозаводск: Карелия, 1991. – 153 с.
16. Северные сказки. Сборник Н.Е. Ончукова: В 2 кн. СПб.: «Тропа Троянова», 1998. – 480 и 356 c.
17. Словарь русского языка: В 4-х томах / АН СССР, Ин-т рус. яз.; Под ред. А.П. Евгеньевой. – 2-е изд., испр. и доп. Т. III. – М.: Русский язык, 1983. – 752 с.
18. Фразеологический словарь русского языка. Под ред. А.И. Молоткова. – М.: «Русский язык», 1986. – 543 с.
19. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. – М.: Просвещение, 1961 – 404 с.