ТИП СУБЪЕКТИВНОСТИ В ПОЭЗИИ А.МАРИЕНГОФА 1920-Х ГОДОВ
Исаев Г.Г.
ORCID: 0000-0003-4171-6665; профессор, доктор филологических наук, Астраханский государственный университет
ТИП СУБЪЕКТИВНОСТИ В ПОЭЗИИ А.МАРИЕНГОФА 1920-Х ГОДОВ
Аннотация
Тип поэтической субъективности А.Мариенгофа 1920-х годов, если воспользоваться классификацией В.Лехциера, может быть определен как «респонзивный», суть которого в том, что «поэт откликается на «зов бытия», крови, класса и предлагает свое, чаще всего, прямое индивидуальное гражданское высказывание в качестве ответа на этот призыв». Главное здесь – быстрый отклик на знаковое общественное событие, каковым была революция. Обоснование лирического субъекта не в нем самом, а в знаковом общественном событии. После 1919 года лирическая субъективность А.Мариенгофа эволюционирует в сторону ситуативной, «рождающейся каждый раз заново на основе игры случайности и необходимости». Если в первом случае субъект занимает в основном позицию реагирующую, то во втором – он больше выясняет отношения с самим собой, акцент делается на его приватном интерсубъективном мире. В центре - эмансипированная творческая личность, не ограниченная никакими законами и правилами, ей позволено все. Поэт вне морали, он «становится по ту сторону добра и зла и заранее оправдывает все, что может совершить. Он – сверхчеловек.
Ключевые слова: А.Мариенгоф, лирика, респонзитивный и ситуативный тип субъективности, сверхчеловек.
Isaev G.G.
ORCID: 0000-0003-4171-6665, Professor, PhD in Philology, Department of Philological Sciences, Astrakhan State University
TYPE OF SUBJECTIVITY IN A.MARIENGOF’S POETRY OF THE 1920S
Abstract
According to classification of V.Lekhtsier, subjectivity type of A.Mariengof’s poetry of the 1920s can be defined as “responsive”, the essence of which is that “the poet responds to the “voice of existence”, blood, class and suggests his own, usually direct individual civil statement as an answer to this voice”. The main thing about that is prompt response to a significant social event, such as the revolution. The reason for the lyric subject is not in him, but in that significant social event. After 1919,A.Mariengof’s lyric subjectivity evolves to become contextual, “that is born again and again based on the play of eventuality and necessity”. In the first case, the subject adopts mainly a responsive attitude, but in the second case, he explores himself, his private intersubjective world is emphasized. The center is an emancipated creative individual, no laws and rules can restrain him, everything is allowed to him. The poet is beyond the moral, he “is exterior to good and evil and justifies in advance everything he can commit. He is a superhuman.
Keywords: A.Mariengof, lyrics, responsive and contextual types of subjectivity, superhuman.
Особенности субъективности в лирике А.Мариенгофа затрагивались рядом ученых, занимающихся изучением творчества поэтов-имажинистов. Отметим работы В.Маркова [21], Н.Нильсона [20], А.Лаутона [22], Г.Маквея [6,23,24], В.Сухова [10,11], Т.Терновой[12], Г.Исаева [4], И.Павловой [9], Т.Хуттунена [16], И.Яжмбиньской [19], В.Пиотровского [25], в которых сделаны интересные и перспективные выводы о лирическом герое поэта. Однако системный анализ исследуемой проблемы в литературоведении отсутствует, хотя она является ключевой для понимания творчества А.Мариенгофа 1920-х годов. Это определяет актуальность статьи, в которой на основе современных научных подходов делается попытка дать всестороннее рассмотрение типа субъективности одного из ведущих поэтов имажинизма.
Как известно, в основании архетипа творчества лежит архетип божественного творения мира. В связи с этим человек-творец либо претендует на место и роль творца, делает из себя человеко-бога, либо обретает идеал в бесконечно превосходящей человека сущности. Имажинисты, в том числе и А.Мариенгоф, считали себя изначально свободными, они не нуждались в Боге. В.Шершеневич писал: религия – «это искусство готовых форм»[10,c.23], «…христианство – это сумма беспринципных афоризмов»[10,c.27]. По их теории, поэт-творец создает новое, не бывшее, вызывает формы и сущности из подсознания. Право человека на творчество утверждается через противопоставление всем существующим ценностям, системам и иерархиям. Суть искусства – «расточение бессознательного» [10,c.24].
Субъект речи в поэзии А.Мариенгофа 1920-х годов принадлежит к категории творцов авангарда, он – поэт-имажинист. Это мужчина, в котором сильнее всего проявлены маскулинность и эстетическая чувствительность, что в значительной степени определяет и склад его поэзии. Он обладает богатой фантазией, очаровывается новыми возможностями, устремляется за своей мечтой, умеет создавать экстравагантные художественные ценности, выражать и вызывать нужные эмоции. Он мечтателен, романтичен и способен на красивые жесты. Неравнодушен к бытовым мелочам, ему важно, как он одет, склонен к дендизму, что проявляется в ряде черт его характера и поведения: отношение к жизни как к искусству, идеал в литературе – глава английского эстетизма О.Уайльд, потребность поражать и разрушать тривиальность, сочетание блеска внешних форм (цилиндр, фрак, одежда от лучшего портного) и утонченной умственной культуры. Круг интересов – возбуждающие имена писателей-новаторов и темы острой политической современности. Социум А.Мариенгофа – богемная интеллигенция, поэты-авангардисты. Живет чаще всего в воображаемом мире, оторванном от действительности, и это позволяет ему создавать новые миры. Герой А.Мариенгофа заботится не о том, чтобы вписаться в новый революционный порядок, а о том, чтобы найти способ художественного самовыражения. Он берет на себя функцию новатора в поэзии, изобретая новые художественные приемы, которые по своей природе являются нонконформистскими. Как авангардист «он бросает вызов общественному мнению и традициям, стремится к разрушению всех возможных ценностей и иерархий, систем и абсолютов» [2,c.34], отстаивает свое право на особое видение реальности и понимание задач искусства. Ценностью в поэзии он считает «непохожесть и непредсказуемость, смешение и смещение смыслов, подмену и провокацию» [2,35].
Субъективность – системный компонент психики художника, то есть собственно сознание, которое представляет собой внутренний мир чувств, мыслей, идей и других духовных феноменов, находящих свое воплощение в художественных образах. Она – синоним и показатель самобытности и оригинальности поэта - находит свое выражение через язык как поверхностную структуру в его творческой манере и стиле. Лирическая субъективность А.Мариенгофа как манифестация представлений субъекта речи его поэзии об окружающем мире, его точки зрения, чувств, убеждений, желаний, «моделей мира» – сложная структура, состоящая из множества элементов.
Важнейшим, пожалуй, является протеизм как особый тип мировоззрения: ощущение состояния начала, едва рожденности нового мира, поиск знаков будущего. Протеизм А.Мариенгофа-авангардиста проявляется и как способность к изменению художественной формы, переменчивость. Свою задачу он видит в том, чтобы создать что-то необыкновенное или исключительное, нечто яркое и парадоксальное. Имеют место многочисленные протеистические, провокативные перевоплощения лирического «я»: повествователь, лирический герой, ролевой герой, шут, трикстер и др. Поэт стремится построить образ новой личности – ломаной, надорванной, которая выражает, отстаивает и утверждает себя в суровом мире революции и гражданской войны. Доля субъективности нередко максимально нарастает, становится чрезмерной. Самым глубоким явлением, выражающим субъективность, является ритм. Вследствие длительных субъективных состояний и напряженности ритма возникает опасность для здоровья субъекта речи. Как писал С.Цвейг, «ритм приобретает свободу по мере того, как ослабевают в психике поэта логические связи…»[18,c.147]. Дискурс с его резким, «рваным» ритмом начинает выражать измененные состояния сознания, а лирический субъект нередко ощущает себя сходящим с ума «Магдалина», «Анатолеград» и др.). Нередко имитируется состояние бреда с его особенностями мышления, измененным, трансгрессивным, диссоциированным языком: бредовые языковые игры, «склонность к паралогическим повторениям, употребление неологизмов – использование известных слов в ином, необычном смысле, соединение нескольких слов в одно, применение несуществующих слов и словосочетаний, а также гротесковых, абсурдных высказываний» [11,c.43].
Чувство трагичности человеческого бытия – другая примета лирической субъективности А.Мариенгофа. Экзистенция, дающая о себе знать в поэзии А.Мариенгофа, обнажает трагизм человеческого существования, выводит центр этого существования за пределы всех параметров исторического настоящего и тем самым порождает возможность конфликта и со стандартами недавнего прошлого, и с нормами нарождающегося социализма.
Лирический субъект А.Мариенгофа лишился мира как чего-то целостного в качестве опоры как вне, так и внутри себя. На первый план выходит трагически-рефлексивная отчужденность субъекта от действительности, что выражается в таких свойствах его мироощущения, как пессимизм, скептицизм, мятежность, демонизм, нигилизм. Лирический субъект поэта как бы стоит над миром революции, более того, в немалой степени отстранен от него. Он предстает в качестве личности-самости, т.е. такого существа, которое утверждает себя (свою свободу) на путях субъективного противостояния миру, отталкивания от него. Герой сознает «субъективное углубление внутрь себя»[2,c.353]. Главное у лирического героя-поэта – идея (чувство) неприятия мира как следствие саморефлексии. Лирика А.Мариенгофа в своей глубочайшей сущности является феноменом самоутверждения (самовыражения) с позиции трагедии – разрыва человека с миром.
Истоки лирической поэзии, принято считать, кроются в чувстве трагичности человеческого бытия и во внутренней (творческой) потребности преодолеть его. «Индивидуальное существование изначально заявляет о себе как существование хрупкое и конечное. Именно эти обстоятельства, в первую очередь, и придают такому существованию трагический характер»[3]. Свобода субъекта оказывается серией непрерывных угроз и опасностей. Человек в эти моменты более четко понимает и принимает собственную конечность, обретая тем самым трагичность мироощущения[3]. Способом выражения и осмысления трагического является поэтическое, которое у А.Мариенгофа предстает как выражение лирической субъективности, что является его «важнейшей интуицией, «устанавливающей связь между поэтическим и онтологическим»[3].
Применительно к поэтике А.Мариенгофа 1920-х годов необходимо говорить о значительном месте, которое занимает у него речевая реализация взаимодействия и взаимопроникновения трагического и комического. Они стали эстетическими доминантами его творчества. Варьируя мотивы крови, насилия, безысходности, жизненного тупика, А.Мариенгоф акцентирует дисгармоничность мира. Наиболее яркое выражение стремление к смешению трагического и комического находит у него в приемах театрализации, двойничества, игры и маски, соединения противоположных лексических пластов. Подобным образом А.Мариенгоф не только разрушал вечные нравственно-философские понятия, но и углублял их, показывал их непреходящую значимость.
От эстетической программы имажинизма идет неприятие всего коллективистского, эгоцентризм, что выражает самую суть творческой индивидуальности поэта. К лирическому герою А.Мариенгофа можно отнести слова Г.Ибсена: «Самый могущественный человек тот, кто стоит на жизненном пути одиноко». Он способен к «самостоянию» (А.Пушкин). Ценность одиночества как самостояния заключается в том, что оно означает «более высокое состояние «я», возвышающееся над общим, родовым, объективированным миром»[3].
Индивидуальное начало в лирическом герое А.Мариенгофа осознает себя как одинокое индивидуальное, и это одиночество демонстрирует себя нередко в предельно негативных и максималистских формах, что давало критике основание упрекать поэта в цинизме и эстетизации низменного. На самом деле в его поэзии обозначался возврат к осмыслению основных проблем человеческого существования.
Как заметил С.Иванников, «для поэзии быть революционной означает не только установление связи с индивидуальными, экзистенциальными аспектами существования субъекта, но и формирование критического отношения к действительности»[3]. Базовые поэтические интуиции А.Мариенгофа несли в себе мощный взрывной импульс, способный радикально изменить его мироощущение. В сознании автора и героя осуществляется прыжок от одного состояния к другому. Возникает миг озарения, которое не склонно менять картину мира постепенно; наоборот, озарение действует стремительно и безапелляционно. Индивидуальное сознание лирического героя становится очагом микрореволюции, о чем свидетельствуют наиболее резкие стихи из сборника «Явь» (1919). В творчестве А.Мариенгофа формируется критического отношения к революционной современности, которое предполагает, что ее состояние неудовлетворительно и сама она в ее наличных формах должна быть преодолена[3]. После сборника «Явь» поэт вносит значительные коррективы в конструирование своей субъективности, поскольку изменилась его точка зрения на революцию: в «Поэме четырех глав» возникает мотив оценки революции как «большевистской чумы» [7,с.161]. Существенно иным стало отношение к его поэзии официальной критики: «Правда» писала о его поэзии как «оглушающем визге, чуждом пролетариату». В последующем творчестве А.Мариенгофа нарастают мотивы пессимизма и обреченности, главным приемом выражения субъективности становится рефлексивный принцип, в центр творчества выдвигаются «Я» и его переживания, утверждаются ценность и неповторимость личности.
Интерсубъективность – отношения между различными сознаниями – является заметной особенностью индивидуального творческого мира автора и его лирического героя. Контекст мышления и чувств лирического субъекта образуется интерсубъективными отношениями с другими людьми, реальными или воображаемыми, с другими явлениями искусства, происходит встреча двух миров, двух субъективностей. Рождается общность опыта взаимодействующих художественных субъектов и общезначимость его результата. Интерсубъективность у А.Мариенгофа манифестирует себя такой структурой активной субъективности «я», элементами которой выступают различные явления воображения и текстопорождения.
Отметим прежде всего интертекстуальность, которая, как подчеркивает один из исследователей, «выявляется в качестве текстуализированного модуса со-бытия интерсубъективности»[1]. Опыт А.Мариенгофа, как и любого другого писателя, показывает, что в процессе творчества он бессознательно «вбирает» в себя предшествующие произведения, фрагменты которых участвуют в конструировании оригинальных текстов, то есть художественный мир создается интерсубъективным образом. Композиционно-смысловая и семантико-прагматическая соотнесенность текста с другими текстами и кодами лежит в основе того типа лирической субъективности, которая доминирует в наследии поэта. Приведем примеры богатой интертекстуальности поэзии А.Мариенгофа.
В стихотворении «Из сердца в ладонях…» целенаправленность речевой манеры лирического героя проявляется в предрасположенности к селективному поведению в зависимости от такого состояния организма, как напряженная сексуальность, в результате чего рождаются соответствующий импульс и речевая активность инструментального типа, направленная на достижение взаимности.
Выбор объектов сравнения в императивной части дискурса обусловлен, видимо, тем, что во взаимоотношениях героя с женщинами в прошлом было много неудач, и у него сформировалась такая эмоция, как страх перед ними. Поэтому, предлагая любовь своей избраннице, он вводит интертексты, связанные с пролитием крови, убийствах мужчин по прихоти женщин:
Ее возьми –
Как голову Иоканана,
Как голову Олоферна…
Финский литературовед Томи Хуттунен убедительно показал [16,c.34], что А.Мариенгоф воспринимал и интерпретировал библейские мотивы сквозь призму произведений живописи – иллюстраций О.Бердслея к «Саломее» О.Уайльда и картины Джорджоне «Юдифь».
Точно так же лирический герой описывает, что значит для него любовь:
Она мне, как революции – новь,
Как нож гильотины –
Марату,
Как Еве – змий.
Она мне, как правоверному
Стих
Корана,
Как за Распятого,
Иуде – осины
Сук…
Акцент, как видим, делается на хорошо известных эпизодах из Библии, из истории французской революции, на чувствах фанатично настроенных мусульман. Большинство из интертекстов так или иначе связаны с пролитием крови, с максимально сильным проявлением чувств.
Стихотворение завершается описанием того, как целенаправленное поведение лирического героя, обусловленное инстинктом продолжения рода, достигает цели:
Всего кладу себя на огонь
Уст твоих,
На лилии рук.
Здесь опять отсылка к «Саломее» О.Уайльда и иллюстрациям к ней О.Бердслея. Через интерсубъективность индивидуальное эстетическое сознание поэта выходило к традиции английского эстетизма и через это – к универсальному модернистскому опыту эпохи.
Интерсубъективность сознания А.Мариенгофа раскрывается не только через диалог с «Другим», но и через диалог с самим собой, как это проявляется в «Ночном кафе», «Фонтанах седины», в которых «я» раздваивается на два или несколько субъектов, вступающих друг с другом в диалогические отношения. Это отражало направленность мышления автора на познание своего внутреннего мира.
Таким образом, тип поэтической субъективности А.Мариенгофа начального периода, если воспользоваться классификацией В.Лехциера, может быть определен как «респонзивный», суть которого в том, что «поэт откликается на «зов бытия», крови, класса и предлагает свое, чаще всего, прямое индивидуальное гражданское высказывание в качестве ответа на этот призыв». Главное здесь – быстрый отклик на знаковое общественное событие, каковым была революция. Обоснование лирического субъекта не в нем самом, а в знаковом общественном событии[5]. После 1919 года лирическая субъективность А.Мариенгофа эволюционирует в сторону ситуативной, «рождающейся каждый раз заново на основе игры случайности и необходимости»[5]. Если в первом случае субъект занимает в основном позицию реагирующую, то во втором – он больше выясняет отношения с самим собой, акцент делается на его приватном интерсубъективном мире. В центре - эмансипированная творческая личность, не ограниченная никакими законами и правилами, ей позволено все. Поэт вне морали, он «становится по ту сторону добра и зла и заранее оправдывает все, что может совершить. Он – сверхчеловек. По Бердяеву, этика творчества превосходит как этику Закона, так и этику Искупления»[2,c.32].
Субъективность, практиковавшаяся А.Мариенгофом, как нельзя лучше подходила к выражению основных черт эпохи авангардизма: доминирование игрового начала, интертекстуальность, ирония, алогичность, смещение пропорций, фрагментарность, инновации в поисках средств художественного выражения, метафоричность, фантастичность. Художественный мир его произведений конструируется интерсубъективным образом. Важную роль играют принципы эстетической автономии и творческой независимости от противоборствующих социальных сил.
Литература
1.Галушко Т.Г. Лингвистика: текст, контекст и гипертекст в свете некоторых идей постструктурализма // www.psudology/webmaster/Lingvistika.htm;
2.Гурин С.П. Проблемы маргинальной антропологии. М., 2013;
3.Иванников Сергей. Поэзия в эпоху революции //http:www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/poesiya-v-epohu-revolyucii;
4.Исаев Г.Г.Код телесности в литературно-критическом дискурсе А.Мариенгофа //Каспийский регион, 2013, № 4;
5.Лехциер В. Типы поэтической субъективности и новые медиа // http://tr/livejournal.com/129238.html;
6.Маквей Гордон. Поэт-имажинист Анатолий Мариенгоф: личность и творчество в зеркале современных исследований // Современное есениноведение. Научно-методический журнал Рязань, 2011, № 16;
7.Мариенгоф А.Б. Собрание сочинений в трех томах. Т. 1. М., 2013;8.МестецкийМ.МариенгофА.Б.//http://files.schoolcollection.edu.ru/dlrstore/958343b9;
9.Павлова И. Имажинизм в контексте модернистской и авангардимстской поэзии ХХ века. Автореферат диссертации…кандидата филологических наук. М., 2002;
10.Поэты-имажинисты /Составление, подготовка текста, биографические заметки и примечания Э.М.Шнейдермана. СПб.: Пб.писатель, М., Аграф, 1997;
11.Руднев В.П. Словарь безумия. М.: «Класс», 2005;
12.Сухов В.А. Эволюция образа Москвы в творчестве А.Б.Мариенгофа // Известия Пензенского государственного университета им. В.Г.Белинского. Гуманитарные науки. 2012. № 27;
13.Сухов Валерий. «И демон, трепеща крылами, как птица веет в темноте…» // Сура, 2012, № 5(111);
14.Тернова Т.А. Семиотика безумия в литературе русского авангарда // Вестник Челябинского государственного университета. 2010. № 21 (202);
15.Тернова Т.А. История и практика русского имажинизма. Автореферат диссертации…кандидата филологических наук.. Воронеж, 2000;
16.Хуттунен Т.Имажинист Мариенгоф. М., 2007;
17.Шершеневич В. Поэма имажиниста // Советская страна, 1919, 17 февр.;
18.Цвейг С. Борьба с демоном (Гельдерлин, Клейст, Ницше). М., 1992;
19.Яжембиньска И. Русский имажинизм как литературное явление. Автореферат…кандидата филологических наук. Л., 1986;
20.Nilsson N.A. The Russian Imaginists. Stockholm Almqwist and Wiksel, 1970;
21.Markov V. Russian Imagism: 1919-1927. Wilhelm Schmitz Verlag in Gissen, 1980;
22.Lawton A. Vadim Shershenevich: From Futurism to Imagism. Ann Arbor: Ardis, 1981;
23.McVay Gordon. The Tree-stump and the Horse: The Poetry of Alexander Kusikov // Oxford Slavonic Papers, Oxford, New Series, Volume XI, 1978;
24.McVay Gordon. Esenin: A Life. Ann Arbor: Ardis, 1976;
25.Piotrovski W. Imazynism rosyski. Krakow, 1997.
References
1.Galushko, T.G. Linguistics: text, context and hypertext in the light of some ideas of poststructuralism// www.psudology/webmaster/Lingvistika.htm
2.Gurin, S.P. Problems of marginal anthropology. Moscow, 2013
3.Ivannikov, S. Poetry in the epoch of revolution/ http://www.topos.ru/article/ontologicheskie-progulki/poesiya-v-epohu-revolyucii
4.Isaev, G.G. Code of corporality in literature and critics discourse of A.Mariengof // Caspian region, 2013, No4
5.Lekhtsier, V. Types of poetic subjectivity and new media //http://tr/livejournal.com/129238.html
6.McVay, Gordon. Poet-imagist AnatoliyMariengof: personality and creative work in the mirror of modern researches // Modern Esenin studies. A scholarly and methodological journal. Ryazan, 2011 No16
7.Mariengof, A.B. Collected works in three volumes. Vol 1, Moscow, 2013
8.Mestetskiy, M. Mariengof A.B.// http://files.schoolcollection.edu.ru/dlrstore/958343b9
9.Pavlova, I. Imaginism and avant-gardism in the context of modernist and avant-gardist poetry of the 20th century. Synopsis of thesis… of Candidate of Philology. Moscow, 2002.
10.Poets-imagists / Composing, preparation of a text, biographic notes and remarks by E.M.Sneiderman. St.Petersbourg; Pb.pisatel’, Moscow: Agraf, 1997
11.Rudnev, V.P. Dictionary of madness. Moscow: Klass, 2005
12.Sukhov, V.A. Evolution of image of Moscow in A.B.Mariengof’s creative work // Bulletin of Penza State University named after Belinskiy. Humanitarian sciences. 2012 No 27
13.Sukhov, V. “And demon, fluttering the wings, is flying in the darkness as a bird” // Sura, 2012. No 5(11)
14.Ternova, T.A. Semiotics of madness in literature of Russian avant-garde // Bulletin of Chelyabinsk state university. 2010. No 21 (202)
15.Ternova, T.A. History and practice of Russian imagism. Synopsis of thesis… of Candidate of Philology. Voronezh, 2000
16.Huttunen, T. Imagist Mariengof. Moscow, 2007
17.Shershenevich, V. Poem of imagist // Soviet country, 1919, 17 Feb.
18.Zweig, S. The fight against the demon (Hölderlin Kleist Nietzsche) // Moscow, 1992
19.Yazhembinska I. Russian imagism as a phenomenon in literature. Synopsis of thesis… of Candidate of Philology. Leningrad, 1986
20.Nilsson, N.A. The Russian imaginists. Stockholm Almqwist and Wiksel, 1970
21.Markov, V. Russian imagism: 1919-1927. Wilhelm Schmitz Verlag in Gissen, 1980
22.Lawton, A. Vadim Shershenevich: from futurism to imagism. Ann Arbor: Ardis, 1981
23.McVay, Gordon. The tree-stump and the horse: the poetry of Alexander Kusikov // Oxford Slavonic Papers, Oxford, New Series, Volume XI, 1978;
24.McVay, Gordon. Esenin: A life. Ann Arbor: Ardis, 1976
25.Piotrovski, W. Imazynism rosyski. Krakow, 1997