ЭТНОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ ВНУТРЕННЕЙ ФОРМЫ СЛОВА

Сидорова Т.А.

Доцент, доктор филологических наук, Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В.Ломоносова

ЭТНОКУЛЬТУРНЫЙ АСПЕКТ ВНУТРЕННЕЙ ФОРМЫ СЛОВА

Аннотация

Цель настоящей статьи – выявление структур знаний, которые концептуализируются внутренней формой слова. Когнитивный подход к осмыслению внутренней формы позволяет выделить в ней различные компоненты, в том числе и этнокультурный. Материалы исследования можно использовать в лексикографической практике, а также при описании русского языкового менталитета как основы языковой картины мира.

Ключевые слова: структуры знаний, концептуализация, внутренняя форма, языковая картина мира, этнокультурный компонент, фразеологизация.

Sidorova T.A.

Doctor of Philology, associate professor, professor, Northern (Arctic) Federal University named after M.V. Lomonosov

ETHNOCULTURAL ASPECT OF THE INNER FORM OF THE WORD

Abstract

The purpose of this article is to reveal the structures of knowledge that are conceptualized via the inner form of the word. The cognitive approach to understanding the inner word form allows to highlight different components in it, including the ethno-cultural one. The research materials may be used in the lexicographical practice, as well as when describing the Russian linguistic mentality as the basis of linguistic world image.

Keywords: knowledge structures, conceptualization, inner form, linguistic world image, ethno-cultural component, phraseologization.

Называя тот или иной объект действительности, человек отражает в слове свои наблюдения, фиксирует определённые знания о мире и о себе. Эти знания сохранялись, забывались, дополнялись, переосмысливались и т.д. Современное состояние языка иногда позволяет заглянуть в прошлое и понять, почему данный фрагмент действительности получил такое название, ведь «вопреки учению Ф. Де Соссюра, синхронический и диахронический аспекты изучения слова взаимообусловлены и тесно между собой связаны» [2]. При восприятии слова мы осознаём его смысл в большей или меньшей степени не только через лексическое значение. Информацию об объекте действительности хранит и передаёт также внутренняя форма слова, эксплицируемая морфемами.

Под внутренней формой слова обычно подразумевается представление, наглядно-чувственный образ, ситуация и т.п., обусловленные смыслами составляющих морфем, так или иначе связанными с лексическим значением этого слова. Наряду с ментальным компонентом во внутренней форме мы выделяем мотивационный компонент, составляющей которого может стать этнокультурный смысл. Такие структуры знаний, как пресуппозиции, ситуации, события, пропозиции, стоящие за морфемами, тоже могут иметь этнокультурный характер.

При этом внутренняя форма рассматривается как механизм становления и кодирования смысла, как способ концептуализации культурного опыта носителей языка. В основе такого подхода лежит постулат о культурной маркированности морфем, под которой мы понимаем культурную рефлексию (ассоциацию с культурным фактом, в том числе и языковым; событием, феноменом и т.п.), вызываемую внутренней формой [6]. С помощью внутренней формы может осуществляться объективация и собственно лингвокультурных концептов.

Анализ внутренней формы слов, содержащих культурно маркированные компоненты, позволяет выявить происхождение коллективной ценностной характеристики культурно-исторических феноменов, эксплицируемых морфемами.

Рассмотрим, например, слова ОТБОЯРИТЬСЯ и ВОДВОРИТЬСЯ. Это знаки вторичной номинации, так как имеют фразеологизированную морфемную структуру. В их мотивационном компоненте отражены особенности национально-культурного образного мышления. Мотивированность этих слов можно обозначить как логико-семиотическую, обусловленную наличием логических связей между диахроническим и актуальным смыслами, что аргументирует семиотическую переориентацию [9]. Благодаря образной мотивации эти лексемы содержат информацию и культурологического характера.

Так, в глаголе отбояриться компонент –БОЯР-, изоморфный лексеме бояре, имеет комплексное бытование в языке, сознании и культуре. Поэтому перед нами лингвокультурный концепт, репрезентируемый лексемой бояре и морфемой –БОЯР-. Опредмечивание этого концепта в языке наблюдается также в пословицах, поговорках, фразеологических сочетаниях.

Связь с культурой Древней Руси, историей России зафиксирована в исторических сведениях: кого называли боярами, какой социальный статус они имели, какие события стоят за такими понятиями, как «боярская дума», «семибоярщина» и т.д.

Знание об объекте действительности, именуемом «бояре», локализуется в сознании носителей лингвокультуры. Боярами первоначально именовались члены верхушки дружинного слоя (старейшая дружина). Князь платил за службу вотчинами. И уже в ХП веке дружина распалась на бояр-вотчинников и слуг, составлявших княжеский двор. Боярские владения становились всё более независимыми от воли князя, так как развитие системы боярских вотчин привело к усилению самостоятельности бояр, ослаблению их связи с князем.

Так, видимо, и появилось слово отбояриться, первоначально отражавшее конкретную ситуацию – выход из дружины князя, приобретение самостоятельности и независимости социальной верхушки дружины – бояр (диахронический смысл). В древнерусской языковой картине мира была оппозиция «свободный – несвободный» (человек). Слово боярин включало сему ‘несвободный’, так как боярин был представителем верхушки дружины князя и зависел от него.

Поэтому отбояриться означало ещё и ‘освободиться, стать независимым’. Пришедшие же служить на княжеский двор именовались дворянами или слугами князя. Они водворялись (дворянство выросло из слуг княжеских и боярских дворов). Факт существования этих слов в древнерусском языке зафиксирован В.В.Виноградовым [2]. В современном русском языке отбояриться означает ‘уклониться от чего (кого) – нибудь’ [5].

Полную мотивированность сохранили служебные морфемы, которые актуализируют связь с другими одноструктурными словами, то есть категоризация лексемы осмысливается носителями языка. Ср.: отмолчаться, отписаться, отшутиться и т.д. (‘уклониться от кого или чего-либо с помощью действия, названного мотивирующим глаголом’ [4]). Корневая морфема связывает слово с устаревшими типа бояриться, добояриться, разбояриться, прибояриться, сбоярить и т.п., которые в «Толковом словаре живого великорусского языка» В.Даля содержат социально маркированную основу –БОЯР-, соотносимую с понятием «барин» (богатый человек). В речи лексема боярин приобрела в Х1Х веке отрицательную оценку. Ср.: «Боярин и в рубище не брат», «С боярами знаться – греха не обобраться», «В боярский двор ворота широки, да вон узки» и под. Опредмечивается признак ‘чужой’. Номинация боярин приобрела и символический оценочный признак ‘спесь’.

Таким образом, в слове отбояриться сейчас отражены два мотивационных кода: языковой (отношение к миру слов) и культурный (отношение к миру действительности). Синхронно корень –БОЯР- актуализирует оценочную сему ‘самости’, ‘социальной оппозиции’, ‘чуждости’, то есть в нём вербализуется оценочный архетип сознания. Ср.: «Как я ни отбояриваюсь от гонораров, от них нельзя отделаться» (Б.Пастернак. «Доктор Живаго»).

Вторичное значение приобретает и корень –ДВОР- в лексеме водвориться (‘поселиться на жительство, поместиться’ и ‘установиться’) [5]. Корень актуализирует абстрактную сему ‘место’, но в тексте могут вновь ожить историко-культурные смыслы. Ср.: «Я дворянин Арбатского двора, / Моим двором введённый во дворянство» (Б.Окуджава).

Концептуализация культурных смыслов чаще наблюдается в словах фразеологизированной морфемной структуры. Фразеологизация морфемной структуры понимается нами как особое языковое явление, которое характеризуется переосмыслением морфем, основанном на различных когнитивных процессах: метафоризации, метонимизации, сравнении, замещении, генерализации, спецификации, перекатегоризации, ассоциации, эвфемизации и др. В результате возникает лексическое значение, не выводимое из суммы значений компонентов слов вследствие их семантического преобразования, изменения реалий, стоящих за ними и самим словом, осмысления исторических, культурных ситуаций, мироощущения носителей языка и т.п. В процессе фразеологизации происходит смещение когнитивного макрокомпонента лексического значения слова и составляющих его морфем. Чаще морфемы теряют качественную определённость, подвергаются десемантизации, абстрагированию.

Подобно тексту, слово может иметь закодированные смыслы, опредмеченные этнокультурными компонентами внутренней формы, тесно связанной с первичной номинацией. При создании слова важным для говорящего является передача главного смысла, поддающегося вербализации. Этот смысл зависит и от особенностей мироощущения, поскольку «в каждом языке оказывается заложенным своё мировоззрение» [3]. Поскольку этнокультурный компонент особенно виден при сравнении языков, рассмотрим русские и польские слова фразеологизированной структуры, восходящие к общему корню. Так, слово УВАЛЕНЬ (разг. «неуклюжий, неповоротливый, медлительный в движениях человек») содержит корень, воспроизводимый в однокорневом глаголе ВАЛИТЬ. Этот глагол является общим для русского и польского языков. Однако в русском языке он означает «обрушивать вниз, заставляя падать», а также «спиливать, рубить топором» [5]. В польском языке WALIC означает «сильно ударяя, вызывать сильный отзвук, шум» [1]. Этот глагол является в польском языке синонимом глаголам «бить», «ударять». Как видим, в русском языке актуализируются семы ‘падать’, ‘отделяться’, а в польском – ‘бить’, ‘шум’. Наверное, поэтому в диалектном (арх.) слове ПОВАЛИТЬСЯ («лечь спать») сохраняется прототипическая сема ‘падать’, которая передаёт характерную для севера ситуацию: работавший весь день человек просто валился с ног, как поваленное дерево. Кстати, русский фразеологизм «валиться из рук» в польском языке имеет аналог «Z ŖAK LECI» , т.е. основан на глаголе «лететь» (LECIEC), актуализирующем сему ‘стремительно’. Внутренняя форма лексемы УВАЛЕНЬ соотносится с лексическим значением благодаря прототипической семе корня ‘падать’ и его воспроизводимости в глаголе фразеологизма «валиться из рук». В польском языке CIEMIEGA (увалень) образовано от глагола CIEMIEZYC(темяшить), что означает «угнетать, терзать, тиранить» [1] (ср. с семами ‘бить’, ‘ударять’). Прототипическая сема ‘отъединения’ русского глагола ВАЛИТЬ сохраняется в словах жаргона СВАЛИВАТЬ, ОТВАЛИВАТЬ и под.

Таким образом, даже в близко родственных языках генетически общие слова развивают различные значения, что находит отражение и в производных.

Русский глагол КРУШИТЬ (польск. KRUSZYC) означает «с силой ломать на части, разрушать, дробить, раздавливать» [5], что соответствует его употреблению и в польском языке. Однако в производных русского языка актуализируется сема ‘разрушения’, а в польском языке – сема ‘дробления’. Вот почему в русском языке появляются слова КРУШИТЬСЯ, СОКРУШАТЬСЯ, КРУЧИНА, связанные с концептом «внутреннего состояния тоски, душевной боли». Образность возникает на основе персонификации: будто горе, тоска крушат, разрушают внутренний покой человека. В польском языке возникают производные KRUSZARKA (образовано от глагола «крушить») и ROZDRABNIARKA (образовано от глагола «дробить»), обозначающие одну и ту же реалию – камнедробилку.

Общим для обоих языков является и глагол ВАРИТЬ, который в польском (WARZYC) означает «воздействовать высокой температурой, готовить» [1]. В русском языке ВАРИТЬ – это «приготовлять пищу кипячением, кипятить в воде, приготовляя для еды; приготовлять на огне, изготовлять путём кипячения, плавления» [5]. В семной структуре лексического значения русского глагола актуальной становится сема ‘кипячения’. Отсюда и возникновение лексемы САМОВАР («сосуд для кипячения воды с топкой внутри, наполняемой углями» [5]. В диалектной речи САМОВАР называют и САМОКИПЕЦ, что подчёркивает актуальность прототипической семы ‘кипения’.

Таким образом, прототипические семы корневых морфем могут отражать национальную концептуальную картину мира, которая объективируется даже в стратегиях номинации.

Так, в основе русскоязычной оценочной стратегии широко используются названия частей тела, которые являются знаками определённых понятий. Ср.: БЕЗРУКИЙ, ГОЛОВОТЯП, ТВЕРДОЛОБЫЙ, БЕСХРЕБЕТНЫЙ, ШКУРНИК, ВТЕМЯШИТЬ и др. В народном сознании очень сильно отождествление по смыслу. Например, в слове БЕЗРУКИЙ (перен. «неловкий, неумелый в работе») актуализируется знаковая сущность производящего «рука» как символа трудолюбивого, умелого человека. Вспомним выражения: «золотые руки», «руки на месте», «всё к рукам» и «руки-крюки», «с рук валится» и т.п.

В лексеме ГОЛОВОТЯП («тот, кто небрежно и бестолково ведёт дела») [5] актуализируется семиотическое значение слова ГОЛОВА (символ здравомыслия). В народном сознании знак «голова» вызывает ассоциации со смежными понятиями «мозг», «ум». В голове сосредоточена интеллектуальная жизнь человека. Согласно наблюдениям А.Д.Шмелёва, «в русском наивно-языковом представлении голова и мозг функционируют независимо от сердца и крови» [8]. Голова словно выполняет функцию контроля (ср.: «ветер в голове», «ломать голову», «без царя в голове», «головы нет на плечах» и др.). Второй компонент ассоциативно соотносится с фразеологизмом «тяп да ляп» («не подумав, наскоро, небрежно»). И в лексическом значении слова ТВЕРДОЛОБЫЙ второй компонент ассоциируется с ГОЛОВОЙ как часть с целым. Первый компонент реализует семы ‘не поддающийся изменениям, крепкий’. В народном сознании ЛОБ как часть ГОЛОВЫ тоже символизирует РАЗУМ. Например, высокий лоб считается признаком умного человека. Поэтому «твердолобый» – это человек, в чью голову знания не могут попасть. Здесь возникает и ассоциация с выражением «ломать голову», означающим «напряжённо думать, размышлять, пытаясь понять, разгадать». Твёрдый лоб, как и голову, не сломать. Метафорическое переосмысление компонентов таких слов – базовый когнитивный процесс получения информации, когда из ассоциаций, связанных с понятиями, представлениями, формируется новое знание, которое обрабатывается в процессе познавательной деятельности. Формированию переосмысления (метафорического, метонимического и т.п.) способствует национально-культурное знание, закреплённое в значении компонента (корня, восходящего к слову). Все части тела в концепте ЧЕЛОВЕК символизируют ту или иную сферу его жизнедеятельности. Например, голова – интеллектуальную, сердце – эмоциональную, руки – трудовую и т.д. В результате такого представления и возникают регулярные однотипные ассоциации. Слово ВТЕМЯШИТЬ («глубоко внедрить в сознание») тоже связано с интеллектуальной сферой, так как содержит компонент, вызывающий в сознании носителей культуры и языка образ, вербализованный лексемой ТЕМЯ. Темя – «верхняя часть головы между лобными, затылочными и височными костями» [5]. Отличительной чертой этой части является то, что она самая уязвимая. В народе это место у ребёнка называется «родничок» (образ незащищённого, хрупкого источника, который легко завалить, забросать камнями). Вспомним «Сказку о Золотом Петушке» А.С.Пушкина, в которой царь Дадон умирает именно потому, что Петушок клюёт его в темечко. Ср. также устойчивые выражения «и я в темя не колочен», «было времечко, и меня целовали в темечко» и др. Поэтому первичное значение слова ВТЕМЯШИТЬ можно представить как «вталкивание в голову мысли через темя», которое в наивной картине концепта ЧЕЛОВЕК является «дверкой» в костной ткани головы. Актуальной остаётся и модель слова, так как оно синонимично лексемам ВТОЛКОВАТЬ, ВДОЛБИТЬ, ВБИТЬ и т.п. Основой для переосмысления корневого компонента слова ВТЕМЯШИТЬ является качественная характеристика такой части тела, как темя. Во внутренней форме глагола концептуализируется такое свойство темени, как «проницаемость». В словах с компонентом –ГОЛОВ- переосмысление происходит на базе функциональной характеристики головы как части тела, ассоциативно связанной с интеллектуальной деятельностью человека.

Лексема БЕЗМОЗГЛЫЙ (разг. «очень глупый») даёт отрицательную оценку человеку, у которого будто мало мозгов. Компонент –мозг-  концептуализирует свойство «орудие, средство мыслительной деятельности». В наивной картине мира мозги имеют и такой признак, как «объём», от которого якобы зависит интеллект. Отсюда лексемы МОЗГОВИТЫЙ, БАШКОВИТЫЙ. В глаголе ОБМОЗГОВАТЬ («обдумать») префикс ОБ- реализует дополнительное значение «целиком, полностью». Во внутренней форме используется не название действия «думать», а название орудия действия – «мозг». Наблюдается метонимизация.

Словом ЗУБАСТЫЙ называют человека, у которого острые зубы, кто больно кусается, у кого много зубов. Переносное значение – «язвительно-насмешливый, острый на язык». Во внутренней форме концептуализируется такое свойство зубов, как участие в речи наряду с другими речевыми органами. Во внутренней форме лексемы ЗУБОСКАЛ концептуализируется признак зубов - «открытость в большей степени во время крика, смеха». Корень в этих словах вызывает в сознании мотивационную рефлексию, связанную с понятием «зубы». Производное БЕЗЗУБЫЙ переносно означает человека, который не может за себя постоять. При этом концептуализируется представление о зубах как о символе защиты.

В глаголе ОПУПЕТЬ корень вызывает в сознании мотивационную мифологему, связанную с понятием «пуп». Пуп – это центр живота, а центр во всех мифах и религиях является символическим понятием. Возможно, поэтому глагол реализует значение «зазнаться», которое ассоциативно восходит к семе ‘важный’, ‘центральный’.

В лексемах СЕРДОБОЛЬНЫЙ, БЕССЕРДЕЧНЫЙ внутренняя форма концептуализирует свойство сердца «средоточие эмоций, источник чувств». Внутренняя форма слова ЧИСТОСЕРДЕЧНЫЙ концептуализирует сакральный смысл сердца как органа, с помощью которого мы созерцаем Бога.

Таким образом, морфемы, как и слова, могут быть не только языковыми знаками, но знаками культуры. Внутренняя форма слова как особая концептуальная структура имеет тенденцию изменяться в связи с когнитивной эволюцией языкового сознания. Внутренняя форма слов концептуализирует свойства, зачастую отсутствующие в лексическом значении. Например, компонент внутренней формы –МОЗГ- концептуализируется таким свойствами, как «средство мыслительной деятельности», «объём», «содержимое головы», «сама голова», компонент –ГОЛОВ- концептуализируется свойствами «ёмкость для мозга», «орудие мыслительной деятельности», «ум», «самый важный орган», «проницаемость / непроницаемость», «человек» и т.д. Представляется, что этнокультурные компоненты внутренней формы являются наиболее стабильными. Благодаря им зачастую сохраняется значимость внутренней формы в концептуальной и языковой картинах мира, а следовательно, и мотивированность самого слова. Поэтому этнокультурная составляющая внутренней формы слова понимается нами и как механизм процесса познания.