РОЛЬ АВТОРСКОЙ МЕТАФОРЫ В ПОЭТИКЕ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ И КОРЕЙСКОЙ ПРОЗЫ

РОЛЬ АВТОРСКОЙ МЕТАФОРЫ В ПОЭТИКЕ СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ И КОРЕЙСКОЙ ПРОЗЫ

Научная статья

Барашкова С.Н.^1, *, Желобцов Ф.Ф.²

¹ ORCID: 0000-0003-0383-795Х;

² ORCID: 0000-0003-0620-2028;

^{1, 2} Северо-Восточный федеральный университет, Якутск, Россия

* Корреспондирующий автор (beta-sigma-no[at]mail.ru)

Аннотация

В статье исследуется метафорический контекст произведений русской и корейской литературы. Рассказы Татьяны Толстой, Людмилы Улицкой и роман Хан Ган рассматриваются с позиций современного литературоведения, с учетом национального менталитета и традиций. Работа над текстом выявляет гендерную природу прозы, художественно сконцентрированную в образах-метафорах. Наблюдения дифференцируют их ряд, выделяя метафору-винтаж Т. Толстой, метафору-дерево у Хан Ган, ориентированную на конфликт философии конфуцианства (жена должна) и даосизма (гармония с природой). Л. Улицкая вводит метафору-серпантин, фокусирующую цифровой мир созданный новыми технологиями 21 века. Анализ поэтики произведений раскрывает роль метафоризации быта и Бытия в психологической характеристике героинь.

Ключевые слова: проза, гендер, Татьяна Толстая, Людмила Улицкая, Хан Ган, поэтика, метафора.

THE ROLE OF AN AUTHOR'S METAPHOR IN THE POETICS OF RUSSIAN AND KOREAN CONTEMPORARY PROSE

Research article

Barashkova S N^1, *, Zhelobtsov F.F.²

¹ ORCID: 0000-0003-0383-795Х;

² ORCID: 0000-0003-0620-2028;

^{1, 2} M. K. Ammosov North-Eastern Federal University, Yakutsk, Russia

* Corresponding author (beta-sigma-no[at]mail.ru)

Abstract

The current article examines the metaphorical context of the works of Russian and Korean literature. The authors examine the short stories by Tatyana Tolstaya, Lyudmila Ulitskaya, and the novel by Han Kang from the standpoint of modern literary studies, taking into account the national mindset and traditions. The analysis of the text reveals the gendered nature of prose artistically concentrated in images-metaphors. Observations differentiate their series, highlighting Tolsaya's vintage metaphor, Han Kang's tree metaphor focused on the conflict between the philosophy of Confucianism (a wife should) and Taoism (harmony with nature). Lyudmila Ulitskaya introduces a serpentine metaphor that focuses on the digital world created by the new technologies of the 21st century. The analysis of the poetics of the works under study reveals the role of the metaphorization of everyday life and Being in the psychological characteristics of the heroines.

Keywords: prose, gender, Tatiana Tolstaya, Lyudmila Ulitskaya, Han Kang, poetics, metaphor.

Введение

Актуальность темы статьи связана с исследованием эстетических закономерностей развития современной женской прозы в ее авторских локациях. Анализируемые произведения дают возможность активизировать межкультурные коммуникации и рассматривать творчество писательниц, выходя за рамки одной национальной литературы. Вопрос метафоризации художественного текста позволяет включить в проблемный ряд произведения разноуровневые по жанру, времени издания, представляющие литературу разных стран. Исследуются рассказы из известного с 80-х годов сборника «На золотом крыльце сидели…» Татьяны Толстой, роман-бестселлер 2007 года «Вегетарианка» корейской писательницы Хан Ган и малая проза лауреата Букеровской премии Людмилы Улицкой из ее последнего сборника «О теле души. Новые рассказы» (2019).

Научная новизна представленной литературоведческой проблемы позволяет рассмотреть природу психологической мотивации создания метафорических образов как ключевых в поэтике произведений женщин-писательниц. Следует отметить, что данный контент является продолжением исследования женской прозы, представленного авторами статьи в учебных пособиях и монографии. [1].

Теоретической базой статьи стали размышления литературоведа А. Б. Есина [5] о психологизме классической русской литературы, который считает, что художественное изображение внутреннего мира персонажей, идеи произведения и авторской позиции предполагает описание мыслей, скрытых переживаний, страхов и т.п. Вопрос исследования художественной метафоры продолжает оставаться проблемным [3] в плане появления авторских форм, рассматриваемых нами.

Наблюдения за трансформацией метафоры в художественном тексте позволяют на методологической основе сравнительного анализа решить следующие задачи:

1. Обобщить художнический опыт признанных русских писательниц Т. Толстой, Л. Улицкой и корейского автора с мировой известностью Хан Ган в аспекте преемственной связи традиции мировой реалистической литературы и новизны их творческих открытий на пути обновления современной прозой художественных средств, приемов и форм.
2. Выявить в поэтике текстов гендерную основу метафорических образов, их роль в психологическом исследовании внутреннего мира героинь, содержательно проявляющих изменения в обществе.
3. Рассмотреть особенности интерпретации метафоры в движении сюжета, образной системе и композиции текста с учетом этнокультурных ценностей, конфессиональных принципов, национальной ментальности русских и корейской писательниц.

Положения работы Б. Есина [5] функциональны для рассмотрения нами метафорического содержания текста. Так технологически доминантным приемом метафоризации исследуемого материала является выбор повествования от третьего лица, плодотворно используемого писательницами.

Третьим лицом в малой прозе Т. Толстой и Л. Улицкой всегда является автор-повествователь, например, в рассказе «Милая Шура» Т. Толстая условно обобщает развитие характера героини, молодость которой наполнена безответной любовью, несостоявшимися встречами, забытыми надеждами, а старость – одиночеством. Локацией присутствия другого лица становится у нее же экспозиция рассказа «Соня», в которой констатируется, что после смерти героини осталось только имя. Важен сопереживающий взгляд стороннего наблюдателя: "Господи, как страшен и враждебен мир, как сжалась посреди площади на ночном ветру бесприютная, неумелая душа! Кто же был так жесток, что вложил в меня любовь и ненависть, страх и тоску, жалость и стыд – а слов не дал..." [7, C. 43]. Историю жизни героини в рассказе «Серпантин» Л. Улицкой тоже излагает персонаж от автора: «Надежда Георгиевна, далеко не самая молодая из работников библиотеки, … почти подпольно создала команду и начала учить небезнадежных и дерзких новой компьютерной науке» [8, C. 238-239].

Если в поэтике рассказов русских писательниц роль сопереживающего свидетеля исполняет автор-повествователь, то третье лицо в образной системе романа Хан Ган представлено родственниками героини, композиционно появляющихся в трех новеллах: «Вегетарианка», «Монгольское пятно», «Пламя деревьев». Психологическую оценку героине дают поочередно муж, зять, сестра. При этом «повествователи» преследуют собственные цели, расширяя конфликтные коллизии. Будущий муж декларирует патриархальные устои традиционной корейской семьи: «Так уж я устроен, что мне никогда не нравилась чрезмерность, в чем бы она ни проявлялась. … Поэтому женитьба на самой что ни на есть непримечательной с виду женщине стала для меня естественным выбором» [10, C. 8]. В его понимании замужняя женщина, в первую очередь, должна превозносить мужа, становясь его собственностью. Конфликт возникает из протеста молодой женщины следовать этим принципам, в целом, желанием стать вегетарианкой, в частности. Хан Ган изобличает обесценивание личности, нетерпимость к неповиновению, навязывание женщине определенной роли вне зависимости от её собственных желаний. Она констатирует разобщенность корейского общества, проявляющуюся в душевном равнодушии близких людей. Если Т. Толстая философски сдержанно резюмирует трагическую судьбу женщины, то повествователь Л. Улицкой разделяет чувство радости Надежды Георгиевны от возможности продолжить свой земной путь в «сияющий мир»: «…Этот умный хаос приглашал ее к себе, он в ней нуждался» [8, C. 251]. Переход от библиотечных каталогов к компьютерным технологиям позволяет ей учиться, познавать новое.

Авторская метафора

Идея любви, объединяя замыслы произведений, художнически реализуется по-разному. Картина высокого чувства Сони складывается у Т. Толстой из пазлов реального быта: писем, засушенных цветов, знаковым символом любви – эмалевой броши в виде голубка. Любопытна эволюция портретной характеристики героинь, фиксирующая возрастные ипостаси женской судьбы. Она подробно описывает детали одежды стареющей героини рассказа «Милая Шура», подчеркивая старческую неряшливость, маниакальную привязанность к рассыпающимся предметам юности. Писательница реконструирует прошлое в метафоре-винтаж. Л. Улицкая в иной плоскости разворачивает процесс старения человека. Она создает психологический портрет заболевающей потерей памяти женщины, которая постепенно теряет связь с предметным миром, с родными. В развитии сюжетного движения Надежда Георгиевна отказывается от тщетных попыток вспомнить цифры, названия, имена, перед ней открывается мир «умного хаоса»: «Ни пробелов, ни пустот – плотная и прекрасная ткань была космосом, в котором и земля, и все живое на ней …». [8, C. 250]. Авторской кульминацией стала смерть героини, метафорой которой становится серпантин, ведущий в бесконечный мир интернет паутины: «Границ не было у этого сияющего мира. Он двигался, развивался, расширялся и разворачивался, как серпантин …» [8, C. 252]. В данном случае многократное возвращение автора к природе слова Серпантин, закрепленной в названии рассказа, формирует креативную метафору движения человека к вечной красоте. Открываются философские смыслы авторских концептов, введенных в художественную ткань повествования.

Своеобразна репродукция быта в романе «Вегетарианка», призванная характеризовать героиню. Для будущего мужа Ёнхе важна неприметность внешности девушки (простые туфли, скромная одежда, молчаливость), как обязательное качество корейской невесты для патриархальной семьи. Именно такую жену он искал, но когда она «вышла» за рамки традиционного образа и проявила свою личностную самодостаточность, «он решил бросить жену запросто, как выбрасывают на помойку сломанные часы или домашние электроприборы» [10, C. 123]. Перед нами разворачивается «обыкновенная история» прагматичного избавления от ненужной вещи. Метафора-вещь становится ключевой в обрисовке роли женщины в корейском обществе.

Как пишут критики П. Вайль и А. Генис, «...центростремительная сила побеждает центробежную» [4, C. 18]. Таким образом, ключевая метафора-винтаж в прозе Т. Толстой, охватывает не только эпизод, а всю жизнь человека. Поэтому происходит реинтерпретация тех бытовых деталей, которые характеризуют персонаж в конкретных временных локациях. Автор наблюдает как происходит разрушение предметного мира и возрастные изменения, но духовный мир продолжает оставаться прежним. Каждый имеет свою «внутреннюю» историю жизни, что и делает его интересным и самобытным, не похожим на других. Художническое видение Т. Толстой воспроизводит постоянное и устойчивое мироотношение. В то время как в рассказе «Серпантин» Л. Улицкой идеал книгопоклонницы, заявленный в экспозиции («… во все времена работала особая порода людей, верующих в книгу, как другие в Господа Бога» [8, C. 239]) резко меняется на исход в безграничное пространство Интернета. Происходит метаморфоза бытовой детали (карточка, формуляр, книга) в цифровой космос.

Анализ смысловых значений названий произведений также становится аргументом в понимании метафорической картины. Литературовед Богданова Е. пишет: «Метафора может выразить то, что не поддается описанию в виде прямых номинаций, например, состояние души человека …» [3, C. 123]. Так Т. Толстая часто прибегает к традиционному приему, когда имя героини выносится в название произведения («Милая Шура», «Соня»), когда этимология имени функционально раскрывает характер персонажа. Подтекст названия романа Хан Ган «Вегетарианка» многослойный, за которым стоит не столько модный тренд времени, не только отказ от мяса из-за любви к братьям меньшим, а сколько феминистический протест женщины, не желающей быть куском мяса для мужчины («На длинных бамбуковых перекладинах висели огромные красные туши животных. … Моя одежда по-прежнему в крови» [10, C. 25]). В хронотопе романа композиционно значима вторая новелла «Монгольское пятно», в которой героиню характеризует муж сестры – художник. Он профессиональным взглядом разглядел в родственнице скрытое, потаенное, почувствовал энергию естественного, сравнивая ее с дикорастущими деревьями. Тем самым, автор подчеркивает, что подсознательное стремление к личной свободе исходит из ее природного начала. Органично вписывается в текст аутентичное монгольское пятно - врожденная пигментация зеленого или синего оттенка у младенцев в области ягодиц или крестца, со временем исчезающее. В романе данная деталь, сохранившаяся у взрослой Ёнхе, становится метафорой ее вечного детства. В душе она осталась испуганным, замкнутым ребенком, который пытается отгородиться от жестокого мира. Кроме того, пятно может символизировать детскую психологическую травму. По классификации А. Б. Есина [5], автор, обращаясь к приему умолчания, предоставляет читателю возможность самому интерпретировать ситуацию и поведение героини. Хан Ган вводит сравнение пятна со «следом фотосинтеза», намекая на признание героини себя деревом в скором будущем. Таким образом, в сюжетной кульминации отказа Ёнхе от еды и воды в третьей новелле «Пламя деревьев», авторы статьи наблюдают традиционный уход для этнокультуры стран Азиатско-Тихоокеанского региона от конфуцианского доминанты Долга к даосскому принципу жизни в гармонии с природой. Пытаясь превратиться в дерево, она отказывается быть женщиной в этом мире. Героиня романа Хан Ган, осознанно уничтожая внешние признаки женственности, интуитивно тянется к образу дерева, трактуемого в мировой культуре как вечное, животворящее Древо. Для писательницы естественная, биологическая природа человека становится источником открытия ключевой метафоры. В этом плане ценна ссылка Богдановой Е. к суждению М. Блэка о том, что пониманию метафоры способствует знание исторического фона [3].

Сюжет нового рассказа «Серпантин» Л. Улицкой развивается в контрапунктах Цифры, которую переживает сегодня поколение Книги. Становится понятным восторг, с которым героиня растворяется в нем. «Это была великая красота … принята сюда навсегда, и то, что она любила больше всего в жизни … все ей было дано сразу и навсегда» [8, C. 251]. Внутренний монолог женщины становится кульминацией авторского повествования, декларирующего закономерность смены мышления и мировосприятия.

 Заключение

Исследование в одном ряду творчества Татьяны Толстой, Людмилы Улицкой и Хан Ган обосновывается их стилевой нацеленностью на разнообразное использование метафоры как средства раскрытия характера в контексте женской прозы. При анализе произведений в аспекте технологии работы с метафорой становится понятна ссылка теоретика Сухих И.Н. на несколько эпатажный тезис критика А. И. Белецкого о том, что «Писатель – повар, критик – дегустатор, литературовед – исследователь химического состава пищи, ее реакции на организм и т. д.» [6]. Писательницы, проявляя творческую индивидуальность, наполняют текст по-новому переосмысленными метафорами. В ходе нашего исследования сформировались следующие выводы:

1. Творческое кредо писательниц, связанное с мировой реалистической литературой, стало знаковым на пути обновления современной прозой художественных средств, приемов и форм. В этой связи функциональность метафоры как текстообразующего аргумента очевидна.
2. В поэтике текстов четко проявляется гендерная специфика женской прозы, локализирующей ключевые метафорические образы, позволяющие углубить психологическую мотивацию поступков и чувств героинь. Контрастны, созданные Т. Толстой метафора-винтаж, сохраняющая духовную энергию персонажей, с метафорической ориентацией Хан Ган на физиологическую сущность человека в контексте столкновения философии конфуцианства (жена должна) и даосизма (гармония с природой). Своеобразна позиция Л. Улицкой-художника, увлеченного на новом этапе творчества техническими ориентирами 21 века. Для характеристики женщины органично переходящей в цифровое пространство, емким становится метафора-серпантин, уводящая в мир бесконечного знания.
3. Создается особый ареал, в котором важны авторская трансформация повествовательной системы, деталей быта, природных явлений, восходящих к символам Бытия, представлена многогранная жизнь: чувственная и философская одновременно.

Итоговые наблюдения исследования могут быть использованы в активизации междисциплинарных связей, обогащении и познании межкультурной коммуникации, важных в эпоху мировой глобализации, поисков человеком общего и частного.

Практическая значимость. Работы сопоставительного плана обогащают знаниями о культуре, философии, историко-литературном процессе и эстетических закономерностях развития литературы России и стран АТР. Тема статьи, также как и ее материал, может быть продолжены и использованы в опыте литературоведческих исследований.

Конфликт интересов Не указан.

Conflict of Interest None declared.

Список источников / References

1. Барашкова С. Н. Современная женская проза. (Опыт литературоведческого и страноведческого анализа художественного текста) / С. Н. Барашкова, С. Ф. Желобцова, Ф.Ф. Желобцов. Якутск: Изд-во Якутского гос. ун-та, 2013. 120 с.
2. Барашкова С.Н. Гендерные локации мотива сна в поэтике русской и зарубежной женской прозы / С. Н. Барашкова, С. Ф. Желобцова // Филология. Теория и практика. Издательство Грамота, Тамбов, 2020. Том 13. Выпуск 2. C. 88-92
3. Богданова Е.С. Метафора в художественном тексте: функции, восприятие, интерпретация / Е.С. Богданова // Вестник РГУ им. С.А. Есенина, 2016, №3 (52), с. 134-145.
4. Вайль П. Городок в табакерке / П. Вайль, А. Генис // Звезда. – 1990. – № 8.
5. Есин А. Б. Психологизм русской классической литературы / А. Б. Есин. – М.: Просвещение, 1988. – 176 с.
6. Сухих И. Структура и смысл. Теория литературы для всех / И. Сухих. М.: Азбука, 2016, с.6.
7. Толстая Т. Н. На золотом крыльце сидели... / Т. Н. Толстая. – М.: Молодая гвардия, 1987.
8. Улицкая Л. О теле души. Новые рассказы / Л. Улицкая. М.: ООО «Издательство АСТ», 2019.
9. Фролова Т. Г. Рассказы Т. Н. Толстой. К проблеме метафорического стиля / Т. Г. Фролова // Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2012. Вып. 2.
10. Хан Ган. Вегетарианка / Хан Ган; пер. с кор. Ли Сан Юн. – М.: АСТ, 2018. – 320 с.

Список литературы на английском языке / References in English

1. Barashkova S. N. Sovremennaja zhenskaja proza. (Opyt literaturovedcheskogo i stranovedcheskogo analiza khudozhestvennogo teksta) [Modern Women's Prose. (Experience of Literary and Country-Specific Analysis of a Literary Text)] / S. N. Barashkova, S. F. Zhelobtsova, F. F. Zhelobtsov. Yakutsk: Publishing House of the Yakut State University, 2013. 120 p. [in Russian]
2. Barashkova S. N. Gendernye lokacii motiva sna v poehtike russkojj i zarubezhnojj zhenskojj prozy [Gender Locations of the Dream Motif in the Poetics of Russian and Foreign Women's Prose] / S. N. Barashkova, S. F. Zhelobtsova // Filologija. Teorija i praktika [Philology. Theory and Practice]. Publishing house Gramota, Tambov, 2020. Volume 13. Issue 2, pp. 88-92 [in Russian]
3. Bogdanova E. S. Metafora v khudozhestvennom tekste: funkcii, vosprijatie, interpretacija [Metaphor in a Literary Text: Functions, Perception, Interpretation] / E. S. Bogdanova // Vestnik RGU im. S.A. Esenina [Bulletin of the Yesenin Russian State University], 2016, No. 3 (52), pp. 134-145 [in Russian]
4. Vayl, P. Gorodok v tabakerke [The Town in the Snuffbox] / P. Vayl, A. Genis // Zvezda. – 1990. – № 8 [in Russian]
5. Esin A. B. Psikhologizm russkojj klassicheskojj literatury [Psychologism of Russian Classical Literature] / A. B. Esin. - Moscow: Prosveshchenie, 1988. - 176 p. [in Russian]
6. Sukhikh I. Struktura i smysl. Teorija literatury dlja vsekh [Structure and Meaning. Theory of Literature for Everyone] / I. Sukhikh. Moscow: Azbuka, 2016, p. 6 [in Russian]
7. Tolstaya T. N. Na zolotom kryl'ce sideli... [On the Golden Porch] / T. N. Tolstaya - M.: Molodaya gvardiya, 1987 [in Russian]
8. Ulitskaya L. O tele dushi. Novye rasskazy [On the Body of the Soul. New Stories] / L. Ulitskaya. Moscow: OOO AST Publishing house, 2019 [in Russian]
9. Frolova T. G. [Stories by T. N. Tolstaya. On the Problem of Metaphorical Style] / T. G. Frolova // Vestnik SPbGU [Bulletin of St. Petersburg State University]. Series 9. 2012. Issue 2 [in Russian]
10. Han Kang. Vegetarianka [The Vegetarian] / Han Kang; Translation from Korean Lee Sang-yun. - Moscow: AST, 2018. - 320 p. [in Russian]