КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ГОРОДА В СБОРНИКЕ Э. ТОПОЛЯ И А. СТЕФАНОВИЧА «РУССКИЙ ПАРИЖ»

Кубанев Н.А.¹, Набилкина Л.Н.²

¹ Доктор культурологии, профессор; ² кандидат филологических наук, доцент, Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (Арзамасский филиал)

КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ ГОРОДА В СБОРНИКЕ Э. ТОПОЛЯ И А. СТЕФАНОВИЧА «РУССКИЙ ПАРИЖ»

Аннотация

В статье рассматривается культурологический портрет Парижа в рассказах Э. Тополя и А. Стефановича. Отмечается, что город изображается  во всех его ипостасях: дома, улицы, рестораны и, самое главное, жители. Особое внимание уделяется сравнению описания Парижа в рассказах Э. Тополя и произведениях Э. Хемингуэя, в которых реализуется теория «вещности».

Ключевые слова: реалистический отбор, культурологический портрет, гуманистическое восприятие действительности.

Kubanev N.A.¹, Nabilkina L.N.²

¹ PhD in Culture Studies, Professor; ² PhD in Philology, associate professor, N.Novgorod State University (Arzamas Branch)

THE CULTUROLOGICAL POTRAIT OF THE CITY IN THE COLLECTIONS OF STORIES BY E. TOPOL AND A. STEFANOVISH “RUSSIAN PARIS”

Abstract

The article touches upon the culturological portrait of Paris in the stories written by E. Topol and A. Stefanovish. It is underlined that the city is described in all it’s aspects: houses, streets, restaurants and, what is most important, citizens. A special attention is paid to the comparison in the description of  Paris in Topol’s stories and literary works of Hemingway, to which the principal of “ material thing” is applied.

Keywords: realistic selection, culturological portrait, humanistic comprehension of life.

Париж – город, о котором написано больше, чем о любом другом городе мира. О Париже писали Эрнест Хемингуэй и Виктор Некрасов, Бальзак и Генри Миллер, Илья Эренбург и Алексей Толстой, Виктор Гюго и Эрих Мария Ремарк. Этот город стал родным и узнаваемым даже для тех, кто никогда его не видел. Париж – живое существо, наделенное душой. Он, то холоден и мрачен, как в творчестве Генри Миллера, то радостен и приветлив, как у Эрнеста Хемингуэя, то притягателен и обманчив, как у Оноре де Бальзака, то радушен и привлекателен, как у Александра Дюма [1, c.249].

В постсоветское время обращает на себя внимание сборник талантливых травелогов Э. Тополя и А. Стефановича под названием «Русский Париж» или под более привлекательным для читателя и издателя «Я хочу твою девушку». Эти травелоги приняли форму рассказов или историй, герои которых «русские парижане». Эти травелоги вновь рассказывают о Париже, причем очень подробно изображают весь парижский антураж: дома, улицы, рестораны и т.д. Возьмем, к примеру, рассказ «Лучший город земли», герой которого сам Париж. Автор с детства мечтает попасть в Париж, но когда ему это удается, он чувствует себя обманутым, настолько реальный Париж отличается от того города, который автор мечтал увидеть. «Нет, «разочарование» – это слишком мягкое слово. Я был потрясен. Я увидел серый, пяти, шестиэтажный город, довольно грязный, с большим количеством мусора на улицах и донельзя загаженный собаками», – восклицает раздосадованный автор. «Только на третий день я понял, что лучше этого города нет на земле. И до сих пор так считаю» [2, c.  233], – выносит свой окончательный вердикт автор. И он начинает описывать Париж. Париж, знакомый всем, кто был там или читал, или видел в многочисленных фильмах. Но от этого город не утратил своей привлекательности и новизны. У каждого «свой» Париж, и поэтому от повторения его достопримечательностей, его уголков и любимых мест, он становится еще ближе, еще более узнаваемым и родным.

«Слава Богу, что я понял, какого рода красота Парижа. Это – для избранных. Это красота огромной жемчужины. Перламутровый – самое точное определение цвета его домов, площадей и неба над городом. Посмотри на сочетание цветов моста Александра III – серого с золотым, и ты, может быть, врубишься в эстетику Парижа. Как дорогая жемчужина, Париж меняет оттенки… Я уже сравнивал Францию с возлюбленной. Так вот Париж – лучшее украшение этой красавицы», – продолжает восторгаться городом автор [2, c. 284]. Затем писатель рассказывает о правилах парижской жизни. О том, что согласно постановлению мэра, будущего президента Франции Жака Ширака, запрещено менять внешний вид фасадов домов, о парижских кафе, где можно назначать свидания или читать газету, о климате города, довольно теплом, что позволяет парижанам проводить время на улице. Рассказывает, и мы постепенно влюбляемся в этот город. Далее автор начинает перечислять любимые места «своего» Парижа, и хотя мы уже десятки раз слышали и про Люксембургский сад, и про площадь Трокадеро, и про Монмартр, и Латинский квартал, мы по-прежнему открываем эти места заново.

А вот еще один рассказ «Кое-что о французском характере». Этот рассказ особенно актуален после событий на Манежной площади, хотя написан задолго до них. В нем рассказывается о проведении демонстраций молодежи и о схватках с полицией. Несмотря на их кажущуюся жестокость и буйство, ни один камень, ни одна бутылка не попали ни в кафе, ни в голову простых обывателей. «Мы были в самом центре событий, но священное чувство частной собственности было в крови, что у полицейских, что у этих так называемых революционеров. Какую бы революцию они ни устраивали, никто из них даже в самом розовом революционном сне не мог себе представить, что можно подойти и во имя своих святых идей расколотить стекло кафе, за которым сидят буржуа и наблюдают всю эту сцену» [ 2, c.107].

В этом рассказе, как и во многих других, ощущается влияние Хемингуэя. Вообще, влияние знаменитого американского писателя заметно у многих русских авторов, пишущих о загранице, а особенно, о Париже. О посещении известного ресторана «Куполь» мы читаем в рассказе «Наши в Париже». «Куполь», «Ротонда», «Клозери де-Лила» – все эти рестораны и кафе мы встречаем в прозе Хемингуэя. Но у русских авторов свой «Куполь» и свое восприятие действительности. Вначале мы проникаем в атмосферу ресторана. Мы заходим в огромный зал, наполненный посетителями с «веселыми, жизнерадостными официантами, легко делающими свое дело». Самое удивительное, что среди ожидающих столика, мы видим известного актера Пьера Ришара, который терпеливо ждет в очереди, а не «качает права» как это бы сделали русские актеры.

Символом несбыточной мечты представляется Париж Эдуарду Тополю и Александру Стефановичу. Однако, как мы уже замечали, поначалу реальный Париж их разочаровывает. И сами парижане не вызывают у русских писателей восхищения. Они какие-то «не парижские»: скромно одетые и внешне неэффектные. И лишь постепенно открывается очарование Парижа, самого «уютного» города мира, который каждый, кто в нем побывал, считает своим. На первый взгляд, сборник Э. Тополя и А. Стефановича «Русский Париж» кажется не более чем собранием рассказов-анекдотов. Но постепенно сквозь балаганную маску проступает живое, часто трагическое лицо русского человека. Вот почти комедийный рассказ «Бордель на улице Сен-Дени». «Новые русские» жаждут увидеть фривольный Париж и оказываются на «стриптизе с живым контактом». Но в качестве парижской стриптизерки они видят немолодую русскую - профессора, доктора наук, которая подрабатывает стриптизом после чтения лекций в Сорбонне, а «живой контакт» ограничивается разговором по душам. А вот не менее «сексуальный» рассказ под многообещающим названием «Гарем», в котором героиня «отдается» автору прямо посреди фешенебельного парижского ресторана, преступно нарушив все законы шариата и подвергнув себя смертельной опасности. На сей раз «живой контакт» даже разговором не ограничивается. Одна из жен саудовского магната украдкой открывает на мгновение русскому писателю свое лицо. Но за этим «преступлением», а по восточным законам это действительно страшное преступление, мы видим трагедию юной девы, посаженной в золотую клетку.

В сборник включены два рассказа, представляющие антитезу: «Новый год на Шанэ Элизе» и «Мадонна с младенцем». Первый рассказывает нам о встрече Нового года на Елисейских полях, когда Париж превращается в одну большую семью, где нет места вражде, разобщенности и унынию. По мнению автора, это действительно «праздник счастья», когда кажется, что все сердца открыты друг другу. Второй повествует о трагической истории юной девушки Кати, которая осталась с младенцем на руках во враждебной, бессердечной Москве. Родителей ребенка сбивают насмерть  «крутые» подонки в «мерседесе» и уезжают, даже не остановившись. Заключительные строки рассказа не оставляют надежды на «хэппи энд»: «Она одна в этом холодном жестоком городе, и ей некому излить душу, кроме этого малыша» [2, с.153]. Противопоставление Москвы и Парижа далеко не случайно. Автор хочет предупредить нас об опасной метаморфозе русского народа, который из «богоносца» превращается в этническую химеру, порывающуюся проявлять сострадание ко всем нациям, кроме своей собственной. В авторском отступлении после этого рассказа Э. Тополь говорит своему другу Александру: «Саша, знаешь что? Прежде чем лезть в Югославию со своей амуницией, лучше бы одели детей в своих детдомах. А то я из Флориды вожу детскую одежду в подмосковные приюты и вижу – там десять пар обуви на двести человек. А вы…» [2, с.154]. В произведениях  Э. Тополя подтвердилась еще одна особенность русского взгляда на мир: познавая чужую страну, мы глубже познаем и свою собственную.

Но даже в русском Париже не может превалировать грустная нота. И мы вновь идем по следам Хемингуэя, посещая «Куполь» и «Клозери де Лила» и окунаясь в атмосферу праздника, который всегда с тобой. Эдуард Тополь со вкусом живописует роскошный обед новых русских в знаменитом «Куполе» с большими розовыми креветками, бретонскими устрицами, лопаткой ягненка и загадочным для русского уха бюлё. Всю эту империю вкуса сдабривают бутылки «шабли» и бордо «Сен-Эмильон».

Для чего так подробно Э. Тополь излагает все эти, на первый взгляд, излишние детали. Такое пристальное внимание к детали, к фактографии опирается на теорию «вещности» Гюстава Флобера, унаследованную Хемингуэем и талантливо воплощенную в его произведениях. Но это не натурализм, когда писатель тщательно фиксирует нужное и ненужное, а высокое искусство реалистического отбора. На это явление обращают внимание многие филологи и культурологи [3]. При таком отборе бытовые подробности превращаются в мощное средство психологического анализа, изображения внутреннего мира героя, лишаясь своего бытовизма и обретая новые функции художественного познания. По тому, как и что ест человек, вполне можно составить его психологический и физический портрет. Это замечание справедливо и в отношении не только персонажей, но и самих авторов, в том числе и Хемингуэя. Именно внимание к чувственным проявлениям жизни позволяет писателю создать достоверные картины реального мира, гуманистически освоить окружающую действительность, запечатлеть ее в художественном произведении и сделать это произведение притягательным для читателя.

Литература

1. Набилкина Л.Н. Париж в зеркале французской литературы // Мир науки, культуры, образования, 2012. №1 (32). С.249-251.
2. Тополь Э., Стефанович А. Избранное. М.: АСТ пресс. 2012.
3. Кучерук И.В. Диалог цивилизаций и культур в 21 веке: культурологический и правовой аспекты// Вопросы культурологии, 2008. №3. С.38-41.

References

1. Nabilkina L.N. Parizh v zerkale francuzskoj literatury // Mir nauki, kul'tury, obrazovanija, 2012. №1 (32). S.249-251.
2. Topol' Je., Stefanovich А. Izbrannoe. M.: AST press. 2012.
3. Kucheruk I.V. Dialog civilizacij i kul'tur v 21 veke: kul'turologicheskij i pravovoj aspekty// Voprosy kul'turologii, 2008. №3. S.38-41.