МЕТАФОРИЧНОСТЬ «ДРУГОГО» В ФИЛОСОФИИ ОДИНОЧЕСТВА

МЕТАФОРИЧНОСТЬ «ДРУГОГО» В ФИЛОСОФИИ ОДИНОЧЕСТВА

Научная статья

Алебастрова А. А.

СГУ им. Н. Г. Чернышевского, Саратов, Россия

Аннотация

В статье интерпретируются феномены «Другой» и «Одиночество» посредством метафоры, позволяющей интегрировать эти понятия посредством философских концепций. Благодаря введению Э. Гуссерлем понятия «феномен» в постиндустриальном обществе феномены «Другой» и «Одиночество», трансформируются в виртуальное «Одиночество с Другим», в условиях гигантского мегаполиса ставшего единственно возможной формой сохранения человеческой идентичности.

Ключевые слова: Э.Гуссерль, «Другой», «Забвение Другого», «Одиночество с Другим».

Key words: E.Gusserl, «Another», «Oblivion of Another», «Loneliness with Another».

Перефразируя А.Шопенгауэра, метафору, можно сравнить с механической мышеловкой, не раскрывающей обмана в виде вкусного вознаграждения до тех пор, пока жертва не сталкивается с неприятной неожиданностью. Парадоксальность метафоры была определена на страницах романа всемирно известного британского писателя В. Скотта «Приключения Нигеля» - «метафора еще не есть довод»[1, 317]. Действительно, метафора это всего лишь слово, в лучшем случае с неопределенным значением и, следовательно, из-за своей неопределенности не сдерживаемое жесткими рамками, возведенными, чтобы фиксировать правила его употребления. Согласно принятым догмам, в философии запрещено говорить о том, о чем можно говорить лишь метафорично.

Похвалить философа за обращение в своих рассуждениях к метафоре означает то–же самое, что похвалить логика за красивый почерк. Невозможность построения логической системы доказательств для философии как «строгой науки», является весомым аргументом в пользу отрицания метафоры и ее неприятия. Поставив метафору вне закона и всячески обходя ее стороной, философы определили ей место, несовместимое с серьезными философскими размышлениями. Тем не менее, вопреки сложившимся стереотипам, рассматривая феномены «Другой» и «Одиночество» как аналогии, активизированные в сознании человека, кажется вполне допустимым их интерпретация как метафор, сохраняя при этом позиции философии.

Предполагая, что в феноменах «Другой» и «Одиночество» отражено взаимодействие неких идей, влекущих за собой смену контекста, форма метафоры как раз и подразумевает присутствие двух идей, способных взаимодействовать в общем значении. Обращение к метафоре дает возможность отождествления или интеграции феноменов «Другой» и «Одиночество».

Экзистенциальный пессимизм «Одиночества» находит отражение в древних религиозных текстах. В тексте ветхозаветного Экклезиаста метафора «Вечность Одиночества» - это путь человека, утрачивающего живительные связи с миром людей и обреченного на вечное одиночество, «человек одинокий, и другого нет; ни сына, ни брата нет у него: и всем трудам его нет конца, и глаз его не насыщается богатством».

Метафора «Угнетение Одиночеством» пронизывает 24-ый псалом царя Давида. «Призри на меня и помилуй меня, ибо я одинок и угнетен», передавая чувство душевной боли псалмопевца [2, 160]. «Человек одинок, потому что он человек! В определенном смысле всякое творение одиноко… Быть живым означает быть телесным–телом, отделенным от всех других тел. А быть отделенным означает быть одиноким. Это верно в отношении всякого существа, но в отношении человека – в большей степени, чем какого–либо существа. Он не просто одинок; он знает о своем одиночестве. Он спрашивает, почему он одинок и как может преодолеть свое одиночество – поскольку не может ни выдержать этого одиночества, ни избежать его. Такова судьба человека - быть одиноким и сознавать это» [3, 161].

Метафора «Обреченность Одиночества» формирует представление, что никто не в состоянии преодолеть или избежать одиночество, ибо вкус одиночества сладок. «В библейском повествовании о рае мы читаем: «И сказал господь Бог: не хорошо быть человеку одному». И сделал женщину из плоти Адама…Но признавая друг друга плотью от плоти своей, каждый остается в одиночестве…Каждый из них одинок…Человек остается один. А сотворение женщины хотя и дало Адаму помощницу, все же поставило рядом с одиноким человеческим существом другое столь же одинокое человеческое существо, и от их плоти произошли все люди, каждый из которых одинок»[4, 162].

Посредством метафоры «Одиночество» перестает быть тяжким грехом, предельно четко выкристаллизованным в тексте Библии, что, однако, не помешало рождению нового образа - «Уединение Одиночества». «Уединение Одиночества» воспринимается уже не как трагическая надломленность одиночеством человека, а предполагает полную погруженность в самого себя, становясь необходимой частью духовной жизни личности, столь же важной, как и общение. В противоположность общению уединение помогает человеку концентрироваться на важных, духовно обогащенных сферах, достигаемых лишь при полном творческом одиночестве личности. «Уединение Одиночества» открывает перед человеком путь к истинному очищению духа и плоти, постижению естественной природы, к постижению времени и погружение в его неторопливое и размеренное течение, выносящее человека из хаоса суетного мира и открывающее счастье общения с Учителем как единственным носителем Знаний.

В XIX веке мотивы одиночества стали исходной точкой для развития философской концепции трансценденталистов во главе с Г.Торо. Отправной точкой для развития нового философского осмысления явилось убеждение, что личность человека заключает в себе бесконечное духовное богатство, которое способно проявиться лишь в близости с природой. Г.Торо первым разграничил «Одиночество» и «Уединение», воспринимаемые на рубеже веков через введенное Э. Гуссерлем понятие «феномен».

В феномене «Одиночества»трансценденталисты увидели «продукт полного отчаяния», созданный в недрах городской жизни, зло, опустошающее душу человека. Безумие феномена «Одиночества», рожденное городом, наполненное информационной перенасыщенностью, виртуальностью отношений и эмоциональной пустотой отразило наступление новой эпохи. «Знаешь ли ты, что по убеждению людей одиночество – наихудший род страданий ? И представление это универсально для всего мира. В Нью-Йорке, так же как и на Новой Гвинее, люди цепенеют от страха перед одиночеством и покинутостью. Известно ли тебе, что по одному из древнейших индийских мифов Создатель вызвал мир из небытия только лишь потому, что чувствовал себя одиноким?»[5, 162-163]. В феномене «Уединения»трансценденталисты напротив, открыли дорогу к нравственному очищению человека. Феномен «Уединения» отразил творческий потенциал личности, для развития духовного мира которой необходима концентрация и защита от цивилизации, несущей с собой усреднение, господство конкуренции и утрату духовности.

В столь разном восприятии феномена «Одиночества» и феномена «Уединения» отразилась дихотомия, укрепившаяся в философии Запада. В противоположность трансценденталистам, воспринимающих мир как гармоничное целое, вторая традиция восприятия феномена «Одиночество» отразилась во взглядах европейских экзистенциалистов, воспринимающих человека как «изначально одинокого».

Если признать, что Человек изначально одинок и от того обречен на самостоятельность определения своих поступков, принятия решений и тяжесть ответственности, то свобода теперь воспринимается не как благо, а как роковая неизбежность, влекущая за собой одиночество - необходимость, заключенную в бытии человека.

Феномен «Одиночества» у Ж.-П.Сартра представляет глубинную основу человеческого бытия. «Там, где личность начинает вступать в действенные и активные взаимоотношения с миром и с другими людьми, человек неизбежно сталкивается с холодной и мертвенно–безжизненной объективностью, она как бы «давит» на личность и ведет ее к омертвению, одиночеству….ценность уединения определяется тем, что ад– это «Другие» люди, ведь «Другой» имея свою свободу является препятствием моей свободы, которую губит и отчуждает»[6, 49].

Появление «Другого» как противоположность «Одиночеству» было предопределено «стремлением человеческой души встретить в своем существовании не себя, а как разДругое» [7, 157].

В этом поиске «Другой» становится символом пробуждающейся жизни, метафорой, движением вперед, усилием и открытием. «Другой» трансформируется в проводник, ведущий в бездонные глубины «Одиночества». Прошлое человека, окруженного информационными потоками, агрессивным ритмом жизни, не допускающего роскоши визуального общения, постепенно размывается, обрекая его на Одиночество.

Метафора «Пирамида Одиночества» постепенно наполняется виртуальными воспоминаниями, которые, в отличие от воспоминаний настоящего, человек может воспринимать или не воспринимать, порождая метафору «Забвение Другого». Мы забываем какие–то детали, незначительные для настоящего, безразличные или неприятные, или ранящие нас события. «Потеря, которая оказывается принятием, забвение, которое готовит новое восприятие, образуют тот качественный переворот в переживаниях времени, который позволяет вкладывать в последовательность состояний единство места, необходимое для нахождения себя, припоминая и удерживая себя как субъект памяти в самом разрыве настоящего, в переходе от ушедшего момента к новой точке Теперь» [8, 32].

Забвение порождает желание уйти от неприятных воспоминаний, рутинной жизни, порождая эскапизм или побег человека от мира реального, повседневного, наполненного проблемами и необходимостью их разрешения, в мир грез и фантазий. В этот мир, наполненный виртуальными образами, человек отправляется в надежде на встречу с «невидимым Другим». Виртуальный эскапизм, обнаруживая вторичный мир в сетях Интернета, через кино или телевидение, создает иллюзию спасения от «Одиночества».

Искусственный мир, созданный человеком, замещается общением с«Компьютерным Другим». За метафорой «Компьютерный Другой» скрывается человек-одиночество, чувствующий недостаток в повседневной жизни, тщательно укрывающий свое «Я» за броским «ником», дающим возможность испытать чувство соприсутствовия в виртуальном общении, исключающим телесность. «В феноменологическом высказывании «вот–бытие», как бытие-в мире есть событие с Другим не утверждается, что я фактически не один и что кроме меня налично существуютДругое подобные мне существа»[9, 250]

Принимая виртуальное«Одиночестве с Другим», мы заменяем язык живого общения на язык молчания. «Объективное изучение способов передачи знаний показало, что гораздо больше передается от одного человека кДругому посредством молчания, чем словами…Грамматика молчания – искусство более сложное для изучения, чем грамматика звуков…Человек, который показывает нам, что он понимает ритм нашего молчания, много ближе нам, чем тот, кто думает, что он знает, как говорить»[10, 99-100].

«Эстетика молчания» превращается в феномен постиндустриального общества, как отчаянная попытка человека перестать быть Непонятым Другим. «Переживая свою единоличность как одиночество, а одиночество как катастрофу, мы не перестаем общаться с самим собой и бесконечно слушать свои/чужие голоса. В поисках собеседника, в бегстве от «одиночества» мы начинаем со вселенной, а заканчиваем собственно душой – единственным локусом, который не исчезает при соприкосновении моего «Я» с моим же миром «Другого». Когда наше «Я» бедно на слова и идеи, мы ищем их у других или «Другого»: в речах и мыслях литературных и вымышленных героев, голосах и звуках улицы, музыке и паузах» [11, 61].

Но если в экзистенциальной философии М.Бубера, люди, сумевшие пройти «Дорогой Одиночества» преодолевая ее, не только обретают возможность сохранять познавательную энергию, но так же способность искать ответ на проблему человеческого существования, то в концепте индивидуализации Ж.Лакана, «Зазеркалье Другого» отражает восприятие мира через уход от собственной фактичности, выстраивания отношений как с самим собой, так и с другими людьми в регистре Воображаемого [12, 41].

Лишь только Ее Величество Метафора позволяет отбирать, выделять, организовывать и устанавливать новые характеристики, устраняя второстепенные, что может повлечь за собой значительные изменения в значении терминов, скрывая опасность ограничения способности человеческого разума к поиску и открытиям внутренних смыслов феноменов «Другой» и «Одиночество».

Список литературы / References

1. Скотт. В. Собр. соч. В 20 т. М.—Л., 1964. Т.13.
2. Тиллих П. Вечное сейчас. // Вопросы философии. 2005. № 5.
3. Тиллих П. Вечное сейчас.
4. Там же. С.162.
5. Вишневский Я.Л. Одиночество в сети. – СПб. 2007.
6. Давидович В.Е., Алоян Н.Л. Одиночество как феномен бытия// Гуманитарные и социально – экономические науки. 2008. № 6.
7. Визигин В.П. В поисках Другого: опыт философской автобиографии // Вопросы философии. 2006. - № 9.
8. Шевцова К.П. Продолжение в другом. – СПб.: Санкт – Петербургское философское общество, 2009.
9. Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени. Томск. 1998.
10. Пузанова Ж.В. Одиночество: понятие, феномен, проблема? // Обсерватория культуры. 2009. № 1.
11. Климова С.М. О молчании и тишине… в словах и паузах // Религиоведение. – 2006. № 4.
12. Савченко Н.М. Бытие – с – Другим и проблема коммуникативных сообществ // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6. Философия. 2009. вып.