ТРУД В ДОГМАТИКЕ ПРАВОСЛАВНОГО МОНАШЕСТВА (НА МАТЕРИАЛАХ ВОЛОГОДСКОЙ ЕПАРХИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII – XIX ВВ.)

Алексеева Н.В.

ORCID: 0000-0002-9816-0170, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории и философии,

Череповецкий государственный университет

Работа выполнена при поддержке фонда РФФИ

ТРУД В ДОГМАТИКЕ ПРАВОСЛАВНОГО МОНАШЕСТВА (НА МАТЕРИАЛАХ ВОЛОГОДСКОЙ ЕПАРХИИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII – XIX ВВ.)

Аннотация

Физический труд монаха в русских обителях был одним из способов исполнения обета послушания и носил вспомогательный характер, поскольку лишь дополнял главную работу инока – духовную. Труд рассматривался как один из способов избежать праздности, так как праздность считалась корнем всех пороков, а также средством избавления от скуки, способом укрепления монастырской дисциплины и «подавления вожделения».

Система монастырских послушаний охватывала все стороны жизни обители, поскольку, согласно канонам исследуемого периода, обитель должна была самостоятельно обеспечить себя всем необходимым. На практике в условиях конца XVIII – XIX веков это положение более или менее строго реализовывалось только в общежительных монастырях, штатные обители получали небольшое государственное содержание, а значит, жили не на полном самообеспечении. Послушания охватывали все сферы жизнедеятельности монастыря. Чаще всего, они не были постоянны для исполнителя и их разнообразие и особенности зависели от величины обители, особенностей географического расположения монастыря, гендерной принадлежности насельников и т.д. 

Кроме того, монастырские работы были активно включены в покаянную традицию светского населения окружающей монастырь территории. Это проявлялось, как в официальной епитимейной практике (достоянием XVIII в. остаются т.н. «монастырские труды», зафиксированные в «епитимейных делах», назначение которых производилось в консистории за продолжительную неявку на исповедь, блуд и уголовные дела), так и в добровольном решении потрудиться на благо близлежащего монастыря, а может быть и дальнего, во время паломничесва к нему.

В конечном счете, русское монашество, имея созерцательный характер, в отличие от иных направлений восточного монашества, гармонично объединило в понятии «трудничества» как духовные, так и трудовые практики. Именно трудничество, а не крайние формы аскезы, умерщвляющие плоть, было основной формой аскетических упражнений русских монахов.

Ключевые слова: русская православная традиция, монашество, «трудничество», аскетизм.

Alekseeva N.V.

ORCID: 0000-0002-9816-0170, PhD in History, Associate professor, Department of History and Philosophy,

Cherepovets State University

This work was supported by the Russian Foundation for Basic Research

LABOUR IN DOGMATICS OF ORTHODOX MONASTICISM (ON MATERIALS OF VOLOGDA DIOCESE OF SECOND HALF OF XVIII - XIX CENTURIES)

Abstract

The physical labour of a monk in Russian monasteries was one of the ways to fulfil the obedience vow and had an auxiliary nature, since it only supplemented the main work of a monk — the spiritual one. A work was considered as one of the ways to avoid idleness, since an idleness was the root of all vices, as well as a means of getting rid of boredom, a way to strengthen monastic discipline and "suppress a desire."

The system of monastic obediences seized all aspects of a monastery's life, since, according to the canons of the studied period, a monastery had to provide everything necessary for itself. In practice, at the end of the 18th and 19th centuries, this provision was more or less strictly implemented only in monasteries, regular monasteries received a small amount of state support, which meant they did not live in complete self-sufficiency. Obedience covered all spheres of a monastery life. More often than not, they were not permanent for a monk, and their diversity and characteristics depended on the size of the monastery, the geographical location of a monastery, the gender of its inhabitants, and so on.

In addition, the monastic works were actively included in the penitential tradition of the secular population surrounding the monastery territory. This manifested itself, both in the official practice of penance (specifics of the eighteenth century is the so-called "monastic works" recorded in "penitentiary affairs", which were filed in a consistory for a continious absence of confession, fornication and criminal cases), as well as in a voluntary decision to work for the benefit of a nearby monastery, and maybe even a distant one, during a pilgrimage to it.

Ultimately, Russian monasticism, having a contemplative character, unlike other oriental monastic directions, harmoniously united the concept of "cooperation" of both spiritual and labor practices. It was work, not extreme forms of asceticism, killing the flesh, was the main form of ascetic exercises of Russian monks.

Keywords: Russian Orthodox tradition, monasticism, "labor", asceticism.

Г.П. Федотов отмечает, что среди монашеских практик на Руси особенно сильными были тенденции палестинского аскетизма. Исследователь отмечает особую близость палестинской традиции русскому религиозному идеалу. Поскольку русские располагали полным набором переводов древних патериков и имели большое число различных житий, их выбор в пользу той или иной версии и традиции был вполне сознательным. Разница между египетскими и сирийскими отцами - с одной стороны, и палестинскими - с другой, хорошо ощутима. Первые дают примеры аскетического героизма, даров исцеления, высокоразвитой практики созидательной жизни. Палестинцы более скромны. Но зато они обладают тем даром, который ,по словам Антония, составляет главную монашескую добродетель - скромность,  чувство меры, духовный такт. Они пришли позднее героев первого этапа монашества и не повторяли старых подвигов, но избавились от крайностей. Их идеал строг, но шире и доступнее. В нем нет ничего сверхчеловеческого, хотя именно из жития Саввы заимствована любимая русская квалификация святого как «земного ангела и небесного человека». Здесь можно говорить о гуманизации аскетического идеала в Палестине и, затем в России [11, С. 55-56].

Составляющей духовного подвижничества всегда были физические усилия. Отношение к ним в духовной литературе не однозначно. У святых отцов часто труд рассматривается как наказание за грехопадение: «в поте лица будешь есть хлеб твой» (Быт.3,19). Поэтому труд - это тяжесть, работа (от слова «рабство», ибо труд закабаляет). Собственно поэтому он и используется в качестве аскетического упражнения. Кроме того, труд – не только наказание, но и «внушение и вразумление и врачевство против ран, происшедших от греха» /III:188/.

Иоанн Златоуст противопоставляет трудам мирским благодатный труд достижения добродетелей: «Трудом Писание обыкновенно называет грех» /XII:1048/: «Под языком его труд и болезнь» (Пс.9,28) [9].

Но есть в православии и другая тенденция, предназначенная больше для мирян, она не только рассматривает труд как положительную категорию, но  трактует его  как добродетель [9].

Так, Максим Исповедник указывает на то, что человек в первоначальном состоянии  был призван трудится в Эдеме, возделывая сад. Но труд этот подразумевал творчество.

Златоуст  отмечает моральный аспект труда: «Не станем стыдиться ремесел и будем считать бесчестьем не работу, но праздность и безделье» /III:187/.

Святитель Василий Великий говорит, что «намерение благочестия не должно служить предлогом лени и бегства от работы, а побуждением к еще большим трудам».

Однако такого рода высказывания довольно редки, даже у Златоуста или Василия Великого.  И кроме этого,  у этих святых отцов прямых высказываний о том, что добросовестный бескорыстный труд спасителен, мы не находим [9].

Трудничество – низшая и самая простая форма аскезы. И по мысли многих подвижников христианского Востока, при достижении определенной степени совершенства монаху необходимо было полностью оставить все внешние труды и целиком сосредоточиться на созерцании. В русском же монашестве физический труд не оставляется даже при стяжании подвижником «совершенства». Всякая внешняя аскеза и трудничество подчинены внутреннему деланию и подготавливают его, но не оставляются и при молитвенном соединении с Богом.

Особая роль трудничества – как в виде тяжелого физического труда, так и в форме интеллектуальной деятельности, а также – служения миру – присуща русскому монашеству с самого начала его истории, с того времени, когда прп. Феодосий Печерский превратил трудничество в основную форму аскезы. В его житии особо прописаны подобные подвиги, его служение миру. Исполняя иноческие обязанности, Феодосий Печерский активно занимался хозяйством монастыря: носил воду, доставлял из леса дрова, иногда выполнял работу, назначенную другим инокам [5, С. 60]. Данное правило он привил своим ученикам, а те, в сою очередь, продолжили его в следующих поколениях.

Особо ярко эта традиция проявилось в среде основателей монастырей XIV-XV веков, в период активной монастырской колонизации земель Русского Севера. В тяжелых климатических условиях, среди непроходимых лесов и болот приходилось самостоятельно обустраивать место обитания и, вновь прибывшие монахи, тесали камни, рубили лес, мололи ручными жерновами муку, носили воду, рыли пруды и колодцы, занимались осушением земли, строили храмы, кельи и хозяйственные постройки, обрабатывали землю. Все эти труды были жизненной необходимостью.

Эту традицию подхватил святой преп. Сергий Радонежский, а через него, его ученики и ученики учеников, укоренившие ее в монастырях Севера России. Такими великими трудниками были: преп. Кирилл и Ферапонт Белозерские, преп. Сильвестр и Павел Обнорские, преп. Дмитрий Прилуцкий, преп. Зосима и Савватий, Макарий Калязинский и Макарий Устюжский, преп. СавваВишерский, и святые-пустынножители, основатели монастырей более позднего времени — преп. Нил Сорский, преп. Пафнутий Боровский, преп. Иосиф Волоцкий и многие другие. Трудничество в Соловецком монастыре превратилось, в своего рода, знамя иноческого подвига [5, С. 60-61].

Суровые климатические особенности и скудная земля не позволяли иметь пропитание и сносные условия жизни круглый год. Система выживания требовала огромных физических усилий для существования в условиях затяжных зим и неустойчивости климатических явлений в течение короткого лета.

Кроме того, труд в монастырях рассматривался как один из способов избежать праздности, так как праздность считалась корнем всех пороков, а также средством избавления от скуки, способом укрепления монастырской дисциплины и «подавления вожделения» [10, С. 132]. Недаром даже в крупных и богатых монастырях, монахи подчинялись суровому уставу и, кроме молитвы, обязательно имели свои послушания.

Тяжелые, грязные, грубые работы в монастырском хозяйстве – это необходимая повседневность. Все первоначальные работы по обустройству места жизни подвижник делал сам. Весьма характерно, что в житиях русских святых, как правило, наиболее значимые встречи происходят в тот момент, когда святой подвижник занят какой-либо тяжелой «мужицкой» работой — перекапыванием грядок, распилкой дров и т. д. Так, житие преп. Иосифа Волоцкого обращает внимание на то, что его судьбоносная встреча с преп. Пафнутием произошла в момент, когда преп. Пафнутий рубил дрова. Преп. Иосиф с благоговением ждал окончания этой работы, а затем бросился в ноги к старцу с просьбой о пострижении. После пострижения преп. Иосифа определили в поварню, затем в пекарню — «хлеботворню», где работа была исключительно тяжелой, так как кроме иноков, наемных работников, паломников в монастыре кормились странники, нищие, «мимоходящие», которые брали хлеб с собой [5, С. 60].

В Леушинской обители в начале ее существования сестры общежительницы и настоятельница «трудились и трудились почти непосильно», т.к. средства для их содержания состояли исключительно из сборов. Сестры сами обрабатывали пашню, рубили и возили лес на постройку, запасали дрова, тем самым выполняя самую тяжелую работу [3, С. 30].

При умелом и рачительном подходе (хорошем руководителе) монастырь со временем начинал получать прибыль, а, следовательно, расширять свои владения, обустраивать промыслы, что влияло не только на развития монастыря, но и на жизнь окружающего мира. Решая свои хозяйственные задачи, монастыри создавали подворья в крупных городах, обустраивали пристани на берегах рек, обихаживали приходские кладбища. И везде, где это происходило, строились храмы, часовни, которые становились местом поклонения мирского населения.

Система монастырских послушаний охватывала все стороны жизни обители, поскольку, согласно законам рассматриваемого периода, обитель должна была самостоятельно обеспечить себя всем необходимым. На практике в условиях конца XVIII – XIX веков это положение более или менее строго реализовывалось только в общежительных монастырях, штатные обители получали небольшое государственное содержание, а значит, жили не на полном самообеспечении [10, С. 132].

Чаще всего, послушания не были постоянны для исполнителя и их разнообразие и особенности зависели от величины обители, особенностей географического расположения монастыря, гендерной принадлежности насельников и т.д.

Обязательными послушаниями во всех обителях были, конечно, те, которые обеспечивали непрерывное богослужение. Основными их исполнителями были иеромонахи и иеродиаконы. Не менее важные функции при богослужении выполняли клиросные монахи и служители (певчие, псаломщики, пономари). В Павло-Обнорском монастыре было специальное послушание «чтец синодика». Свою роль в процессе богослужения играли свечник и просфорник. В обязанности первого входило продавать свечи и наблюдать за возжиганием свеч и лампад в храме. Второй выпекал просфоры и другие виды священного хлеба, употребляемого при богослужении. За порядком в храме следил церковный староста. В Спасо-Суморине монастыре существовало особое послушание гробового при мощах преп. Феодосия.

Следующая группа монастырских послушаний была направлена на обеспечение постоянства и уставности повседневной жизни обители. Эти обязанности выполняли звонарь, будильщик, уставщик, трапезный монах, благочинный (ведал благоповедением насельников монастыря и порядком в кельях) и духовник монастыря [10, С. 132-133].

Отдельные категории послушаний обеспечивали монастырскую трапезу (повара, хлебопеки и их помощники). Как уже отмечалось, любой труд соединялся с молитвой. Бывало, в обители появлялась святыня (чаще икона), связанная с конкретным послушанием. Так, паломник, ходивший в Соловецкий монастырь, решил принести в Леушинский женский монастырь копию Соловецкой чудотворной иконы Божьей Матери, которая явилась святителю Филиппу за печью, во время его послушания в хлебопекарне. Поэтому она и была названа «Запечная» или «Хлебница». Естественно, икона была помещена в пекарне и положила начало особой молитвенной практике. Кроме того, что весь процесс выпекания хлеба проходил теперь с особым религиозным чувством, сестры, получая хлеб, обязательно предварительно кланялись иконе «Хлебнице», считая, что принимают хлеб от самой Богородицы. Появилась традиция каждый вечер перед ней читать и петь акафисты. Впоследствии икону вынесли в соседнюю комнату, т.к. к ней начали приходить паломники, а позже была выстроена специальная часовня [3, С. 100-101].

Поваров в обители могло быть несколько, в зависимости от величины и материального положения монастыря. Так, в Семигородней пустыни и в Спасо-Прилуцком монастыре документы упоминают по два повара (1867 г.): братской кухни и постоялого двора. Документы упоминают также подсобных рабочих, которые выполняли распоряжения повара и убирали помещение. Почти в каждом монастыре Вологодской и Новгородской епархий существовали послушания хлебника и хлебопека, которые тоже имели помощников [10, С.133-134].

Основная масса послушаний должна была обеспечивать всевозможные отрасли монастырского хозяйства. Различные функции в этой сфере жизни монастыря выполняли казначей, эконом (в вологодских обителях эта должности называлась «расходчик» и ведал он не только закупками продуктов и вещей, необходимых обители, но и наемными рабочими, следил за сохранностью монастырского инвентаря и выполнением братией послушаний), монастырские сторожа (в Стефано-Ульяновском монастыре были сторож при больнице и сторож при училище) [10,С.134-135], печники, истопники, кочегары, слесари, скотники, конюхи, пастухи. Например, в Павло-Обнорском монастыре в 1882 году на скотном дворе было девять лошадей, двадцать шесть коров и двенадцать телят; на содержании Стефано-Ульяновского монастыря было около сорока коров холмогорской породы. Уход за ними осуществляли один монах и три послушника. В их обязанности, кроме ухода, входили дойка и приготовление творога и масла. Кроме того, монахи-гостинники, мельники и рыбаки (хотя, во второй половине XIX – начале XX вв.,  монастырские мельницы и рыбные ловли чаще всего сдавались в аренду) [10, С. 135].

Еще одна отрасль монастырского хозяйства – ремесла. В северных монастырях бытовал довольно устойчивый набор ремесел. Самыми распространенными, практиковавшимися в каждой обители были сапожное портняжное и кузнечное ремесла. Часто встречается переплетное мастерство (в Корнилиево-Комельском, Владимиро-Заоникиевском, Семиглородней пустыни и др.). Большое место в структуре монастырских ремесел занимала обработка дерева: столярное, плотничье, токарное ремесла, резьба и др.

Большинство монастырей не имело специально оборудованных мастерских. Причинами такой организации были: непостоянный состав насельников, которые имели возможность часто менять обители, а также тот факт, что большинство монахов занимались ремеслами в кельях.

В наборе монастырских ремесел ярко проявляются гендерные особенности устроения жизни в обителях. В женских обителях вологодского края ремесел, как правило, было больше, нежели в мужских. Кроме уже перечисленных, здесь набор ремесел включал в себя и чисто женские занятия (вышивание, вязание, плетение из соломки, тканье ковриков, разведение цветов и др.) [10, С. 137-139]. Так в Леушинской обители сестры занимались иконописью, чеканкой, золотошвейным мастерством, золотильней по материи, переплетали книги, шили церковные одеяния [3, С. 117]. Такое положение дел, отчасти, складывалось в связи с экономическими условиями, характерными для этого периода: монахини были вынуждены самостоятельно зарабатывать на нужды обители и свои собственные [10, С. 139].

Кроме постоянных послушаний в каждой обители существовали сезонные – огородничество, полевые и сенокосные работы, которые варьировались на территории Вологодского края. Здесь принято разделять три сельскохозяйственные зоны: юго-западную, центральную и северо-восточную. На юго-западе были наилучшие условия для сельского хозяйства, т.к. тут располагались самые плодородные почвы, а климат был схож с климатом средней полосы России. Центральные уезд губернии (Тотемский, Великоустюжский, и др.) тоже были в основном земледельческими, но заниматься земледелием здесь было сложнее, поскольку плодородные почвы находились главным образом по берегам рек, ощущалась нехватка естественных покосов и пастбищ. Неблагоприятными условия для сельского хозяйства были в северо-восточных уездах: Сольвычегодском, Устьсысольском и Яренском. Почти полное отсутствие плодородных почв и холодный климат способствовали развитию здесь промыслов (охота, рыболовство и др.).

Сельское хозяйство в вологодских обителях в целом развивалось в рамках указанного зонирования, с присущими этим зонам особенностями. Все обители имели пахотные и сенокосные угодья. Монахи заботились о тщательной и своевременной обработке земли, ее достаточном удобрении, использовали качественный семенной материал [10, С. 41]. Так, Иоанно-Предтеченскому Леушинскому женскому монастырю в 1903 году принадлежало 1898 десятин 1263 сажени пахотной, сенокосной, лесной, оседлой и неудобной земли. Почти вся эта земля, за исключением лесных дач, была неудобной, преимущественно болотистой местностью. Однако сестры покосы осушили, прорыв канавы, разработали новые покосы, освоив технологию травосеяния, подняли и вновь распахали землю для пашни [3, С. 118]. Кроме того, в монастырских хозяйствах Русского Севера активно использовалось огородничество и садоводство.

В целом хозяйство вологодских обителей в данный период носило некапиталистический характер и не ориентировалось на высокоинтенсивное природо- и ресурсо-пользование. Лишь некоторые обители применяли в хозяйстве машинную технику и новые приемы агрономии, но они скорее являлись исключением из общего правила.

В некоторых монастырях братия келейно занималась иконописанием.

Часто, в обителях, особенно крупных, существовали больницы. На подобные послушания чаще всего назначали тех монахов, которые по старости или по состоянию здоровья не могли выполнять более сложные работы [10, С. 140].

Частым явлением, особенно во второй половине  XIX в., становится устроительство при монастырях церковно-приходских школ. Причем их создание часто наталкивалось на сопротивление со стороны крестьян, которые, по сути, должны были бы радоваться такому событию, т.к. большинство было неграмотно и при необходимости приходилось обращаться к местному священнику. Скорее всего, любые новшества пугали консервативное крестьянство, которое опасалось каких либо изменений в своей размеренной жизни. Кроме того, иногда возникала трудность с преподаванием у организаторов, т.к. среди насельников могло не быть образованных настолько, чтобы они имели возможность учительствовать. В таких случаях приходилось на время нанимать учителя, пока не появится таковой в своих рядах [3, С. 45-46].

Встречались случаи, когда рядом со школами появлялись детские приюты. Так, в окрестностях Леушинского женского монастыря игуменья Таисия нашла 6 сирот духовного звания и одна из монахинь, имевшая образование, начала их обучать. К ним, впоследствии добавились еще дети, не имеющие родителей. Обучение начало давать такие результаты, что зажиточные родители начали приводить своих детей за плату, которая в свою очередь, шла на расширение приюта, обустройства школы и улучшения обучения. В конечном итоге, было выстроенное отдельное здание для училища, в котором предполагалось учить 30 девочек [3, С. 49-50].

К послушаниям относился и уход за монастырскими кладбищами, при которых часто впоследствии создавались скиты [3, С. 97-98].

Ряд послушаний в монастырских документах именуются черными работами, это достаточно тяжелые подсобные работы (уборка отхожих мест, территории обители и пр.).

При монастырях также существовали и особые послушания, которые нельзя отнести ни к одной из вышеназванных групп и которые связаны с особенностями организации повседневной жизни каждой отдельно взятой обители. Во всех монастырях имелось послушание письмоводителя,  заведовавшего монастырской документацией, существовали сборщики пожертвований, библиотекарь и пр.

Иногда у насельника монастыря послушаний было несколько, что зависело от сложности и продолжительности их выполнения, квалификации исполнителя и размеров обители  [10, С. 144].

Представленный перечень послушаний не является оригинальным. Но в нем отражаются как общерусские, так и локальные этнокультурные хозяйственные традиции и крестьянской и городской среды.

Однако нельзя ограничиться анализом только послушаний, которые практиковались в обителях. Монастыри имели огромное влияние на духовную жизнь окружающего их населения. Это влияние распространялось, в том числе, и на трудовую этику.

А.В. Камкин предполагает, что первые северные приходы начали формироваться вокруг монастырских храмов, которые возникли здесь в первые века христианизации. Некоторые монастыри возводили церкви за пределами своих стен, так называемые «заоградные». Преп. Дионисий, основатель Глушицких монастырей в Кубеноозерье в начале XV века, построил две такие церкви в 2-х и 18-ти верстах от обители - «на прихождение православному христианству». Несколько церквей на Ваге и на Леди основал Варлаам Пинежский (XV в.). Эту деятельность продолжил впоследствии Соловецкий монастырь в XV-XVI веках, построил в своих вотчинах 30 церквей, которые, по сути, становились приходскими для местного населения [4, С. 4.].

Таким образом, принципы трудовой деятельности как хозяйственной, так и духовной, на Севере России формировались первоначально монастырскими правилами. Сюда можно отнести и формы мирской благотворительности, когда «потрудиться» во благо близлежащего монастыря или приходской церкви считалось святой обязанностью любого прихожанина. Так, в Кадниковском уезде крестьяне с большим удовольствием, по словам информатора, ежегодно помогали на сенокосе Глушицкому монастырю, принимали монастырских служек, считая, что в их лице помогают самим угодникам Дионисию и Амфилохию [8,  Д. 247. Л. 23]. В подавляющем большинстве приходов Вологодской и Архангельской губерний все работы по ремонту или строительству церквей прихожане выполняли за свой счет, считая, что замаливают этим свои грехи. Так, в 1893 году при Халуской Спасо-Георгиевской церкви Никольского уезда строилась каменная ограда. Так как церковь была не богата, то местный священник предложил сделать расклад  на прихожан: «по 5 копеек с души, по четверику ржи или овса и по куче льна». Расклад собрали очень быстро, были случаи, когда мужики побогаче давали больше. Бесплатно возили камень под фундамент для ограды, кирпич, известь и песок [8, Д. 287. Л. 34]. В Кадниковском уезде в конце ХIХ века была выстроена церковь, по словам свидетеля: «какой нет нигде в округе». Для этого крестьяне сами выстроили кирпичный завод, сами доставляли кирпич и дерево на место постройки и платили жалование мастеру [8, Д. 274. Л. 18].

Как уже отмечалось выше, понятия «трудничество», «потрудиться» в русской православной традиции объединяют физические занятия и духовные практики.

Не затрагивая монастырский духовный опыт (это тема для отдельного исследования), необходимо отметить сильное влияние монастыря на духовную жизнь мирского населения. Особенно ярко это влияние проявлялось в кризисных ситуациях. Часто обращались к богомольям и паломничествам. Совершали их с целью «потрудиться во имя Бога». Верующие, считая паломничество богоугодным делом, предпочитали проделывать путь пешком, независимо от расстояния и времени года. В дороге старались не вести пустых разговоров, не думать о бытовых делах, не злословить [6, С. 17], таким образом, на время, отрекаясь от мирской жизни. Считалось непристойным ухаживать или заигрывать в пути с противоположным полом, одеваться в одежду ярких цветов.

 Особо часто ходили к ближним святыням. Их верующие считали своим долгом посетить хотя бы один раз в год. Например, в Вологодском уезде  из местных святынь крестьяне особо выделяли мощи Галактиона и Иоасафа Вологодских Чудотворцев, находящихся в Свято-Духовом монастыре в Вологде и мощи Феодосия Тотемского [8,  Д. 147. Л. 28]. Многие крестьяне Яренского уезда ходили на богомолье по обещанию в Ульяновский монастырь. Отправлялись в Ирту в Спасов день: «Два раза летом собиралось много богомольцев из всех ближайших деревень, которые стояли всенощною и литургию всю, служили сообща молебен и отдельно перед иконой Спасителя» [7, С. 89].

Кроме того, монастырские работы были активно включены в покаянную практику мирского населения окружающей монастыри территории. Это проявлялось в официальной епитимейной практике, которая осталась достоянием XVIII в. - т.н. «монастырские труды», зафиксированные в «епитимейных делах», назначение которых производилось в консистории за продолжительную неявку на исповедь, блуд и уголовные дела),

Основной заботой церковных властей в случаях длительной неявки на исповедь было выявление раскольников. Если подозрения не подтверждались, то провинившийся приговаривался к публичному покаянию в кафедральном соборе при консистории и отправке после этого «в монастырские труды» сроком от двух недель до трех месяцев. В монастыре наказанный должен был посещать все службы, молиться, класть определенное количество великих поклонов и выполнять указанную настоятелем черную работу. Кроме всего прочего, настоятелю с братией вменялось в обязанность духовное пастырство над каждым прибывшим в монастырь «с тем, чтобы наставить этого крестьянина на путь истинный, а потом исповедовать и причастить [2, Д. 359. Л. 3.]. По возвращении поселянина домой местному священнику вменялось в обязанность следить за его поведением, отчитываться перед консисторией или духовным правлением – «и потом учинить от наложенной эпитимии свободным с крепким подтверждением, чтоб он на будущее от христианского сего долга отнюдь не уклонялся, о чем в... духовное правление к исполнению послать указ...» [1, Д. 24. Л. 1об.].

В начале ХIХ века из епитимий за неявку к исповеди определение «монастырские труды» исчезает. Формулировка в делах о наказании «небытейщиков» несколько меняется: «назначить ходить в свою приходскую церковь к церковным службам каждого дня по семи дней за каждый год небытия у исповеди и святого причастия... Полагать при том за каждую службу по 10 (25) земных поклонов сверх обыкновенных по службе церковной...» [1,  Д. 108. Л. 1, 1об. ]. Однако монастырская форма духовного «трудничества» сохраняется.

Таким образом, монастырские труднические практики имели непосредственное влияние на жизнь мира, где, по словам А.В. Камкина, территория обыденного, повседневного, профанного примыкала к зоне священного, и, не сливаясь, освящалась ею.

Однако истинное соединение, со-трудничество с Богом, в понимании верующего человека, происходит только в монастыре, где любая, даже самая грязная и тяжелая работа соединяется с искренней умной молитвой. Русское монашество, имея созерцательный характер, в отличие от иных направлений восточного монашества, ориентировалось на гармоническое сочетание созерцания и трудничества. Именно трудничество, а не крайние формы аскезы, умерщвляющие плоть, было основной формой аскетических упражнений русских монахов.

Список литературы / References

1. Государственный архив Архангельской области. Ф. 361 (Холмогорское духовное правление). Оп. 3.
2. Государственный архив Вологодской области Ф. 496 (Вологодская духовная консистория) Оп. 1.
3. Историческое описание начального возникновения и устройства Иоанно-Предтеченского Леушинского ныне первоклассного женского общежительного монастыря, Новгородской губернии Череповецкого уезда. Издание третье дополненное. - СПб. - Синодальная типография. - 1907. – 119 c.
4. Камкин А.В. Православная Церковь на севере России. Очерки истории до 1917 года. – Вологда: Элегия, - 1992. – 164 c.
5. Коваль Т. Б. Этика труда православия // Общественные науки и современность. - 1994. № 6. – С. 55-67.
6. Кремлева. И. А. Обеты в народной жизни // Живая старина. -1994. - № 3. – C. 15-17.
7. Кремлева И. Храм - за один день // Родина. - 1994. - № 11. – C. 86-89.
8. 8.Русский этнографический музей. - Ф.7 (Этнографическое бюро князя В.Н. Тенишева). - Оп.1.
9. Сомин Н.В. Основания христианской социологии. Гл. X. Труд в христианской традиции. [Электронный ресурс] http://chri-soc.narod.ru/chsoc-10.htm. (Дата обращения: 18.06.2017).
10. Стикина Н.В. Повседневная жизнь русского православного монастыря во второй половине XIX – первой четверти XX века (на материалах Вологодской епархии). Дис. ... канд. ист. наук: 07.00.02; 07.00.07: защищена 31.10.07. / Стикина Надежда Викторовна. – Вологда, 2007. – 275 с.
11. Федотов Г.П. Святые Древней Руси. – М.: Московский рабочий, 1990. – 240 c.

Список литературы на английском языке / References in English

1. Gosudarstvennyj arhiv Arhangel'skoj oblasti. F. 361 (Holmogorskoe duhovnoe pravlenie). - Op. 3. [State archives of Arkhangelsk region. Fund 361 (Kholmogorsky of spiritual the Board). Inventory 3] [in Russian]
2. Gosudarstvennyj arhiv Vologodskoj oblasti.F. 496. (Vologodskaja duhovnaja konsistorija). - Op.1. [State archive of Vologda region Fund 496 (Vologda ecclesiastical Consistory) Inventory 1] [in Russian]
3. Istoricheskoe opisanie nachal'nogo vozniknovenija i ustrojstva Ioanno-Predcheskogo Leushinskogo nyne pervoklassnogo zhenskogo obshhezhitel'nogo monastyrja, Novgorodskoj gubernii Cherepoveckogo uezda. Izdanie tret'e dopolnennoe. Sankt-Peterburg. Sinodal'naja tipografija.[ Historical description of the initial appearance and device of John the Baptist now for an Leushinskii women's coenobitic monastery, Novgorod province, Cherepovets district. Third edition enlarged] - 1907. – 119 p. [in Russian]
4. Kamkin A.V. Pravoslavnaja Cerkov' na severe Rossii. Ocherki istorii do 1917 goda. [ The Orthodox Church in the North of Russia. Essays on the history up to 1917] – Vologda: Jelegija, 1992. – 164 p. [in Russian]
5. Koval' T.B. Jetika truda pravoslavija [The work ethic of Orthodoxy] // Obshhestvennye nauki i sovremennost'. [ Social Sciences and modernity] -1994. - № 6. – P. 55-67 [in Russian]
6. Kremleva I.A. Obety v narodnoj zhizni [Vows in people's life ] // Zhivaja starina [Living antiquity ] - 1994. - № 3. – P. 15-17. [in Russian]
7. Kremleva I.A. Hram za odin den' [The temple in one day] // Rodini. [Homeland] - 1994. - № 11.- P. 86-89.
8. Russkij jetnograficheskij muzej. F. 7. (Jetnograficheskoe bjuro knjazja V.N. Tenisheva). - Op. 1. [Russian ethnographic Museum. Fund 7 (Ethnographic Bureau of Prince V. N. Tenisheva). Inventory 1] [in Russian]
9. Somin V.N. Osnovanija hristianskoj sociologii. Gl. X. Trud v hristianskoj tradicii. [The Foundation of Christian sociology. Chapter X .Work in the Christian tradition.][Electronic resource] / V.N.Somin - http: // chri-soc.narod.ru/chsoc-0.htm. (Data obrashhenija: 18.06.2017). [in Russian]
10. Stikina N.V. Povsednevnaja zhizn' russkogo pravoslavnogo monastyrja vo vtoroj polovine XIX - pervoj chetverti XX veka (na materialah Vologodskoj eparhii). [ The daily life of the Russian Orthodox monastery in the second half of the XIX-first quarter of the XX century (on the materials of the Vologda diocese)]: dis. … of PhD in Histori: 07.00.02; 07.00.07: defense of the thesis 31.10.07/ Stikina Nadezhda Viktorovna. - Vologda. - 2007. – 275 p. [in Russian]
11. Fedotov G.P. Svjatye Drevnej Rusi. [The Saints Of Ancient Rus].- M.: Moskovskij rabochij, 1991. – 240 p. [in Russian]