ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ В ПОВЕСТИ ШАМИЛЯ АЛЯДИНА «ЧОРАЧЫКЪЛАР» («РОДНИКИ»)

Османова Д.Р.

Аспирант,

Таврическая академия «Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского», Симферополь

ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ В ПОВЕСТИ ШАМИЛЯ АЛЯДИНА «ЧОРАЧЫКЪЛАР» («РОДНИКИ»)

Аннотация

В статье освещены вопросы, касающиеся пространства и времени в творчестве классика крымскотатарской литературы Шамиля Алядина, в частности, проанализирована проблема хронотопа в его исторической повести «Чорачыкълар» («Родники»), где писатель, раздвигая временно-пространственные рамки, воссоздает социально-политические потрясения начала ХХ века. В статье впервые уделяется внимание внутреннему хронотопу, хронотопу родника, дороги, дерева в творчестве названого писателя, что придает исследованию новизну, дается трактовка образам-символам, несущим в произведении ключевой глубинный смысл.  

Ключевые слова: крымскотатарская литература, пространство и время, образ-символ, историческая повесть.

Osmanova D.R.

Post-graduate student of the Department of Russian and Foreign Literature, the Faculty of Slavic Philology and Journalism of the Taurida Academy "Vernadsky Crimean Federal University", Simferopol

SPACE AND TIME IN STORY OF SHAMIL ALYADIN "CHORACHYKLAR" ("SPRINGS")

Abstract

The paper deals with the issues related to space and time in the work of the classic Crimean Tatar author, Shamil Alyadin, in particular, the problem of the chronotope in his historical novel Chorachyklar (Springs), where the writer, expanding the time and space framework, reproduces the social and political shocks of the beginning of the twentieth century. The article focuses on the inner chronotope, the chronotope of a spring, a road, and a tree in the work of the writer named for the first time, which gives the study a novelty, an interpretation to the image-symbols that carry the key deep meaning in the work.

Keywords: Crimean Tatar literature, space and time, image-symbol, historical story.

Шамиль Алядин (1912–1996) как признанный крымскотатарский прозаик, сумел отразить в своём творчестве неповторимую самобытность собственного народа. Творчество Шамиля Алядина пришлось на вторую половину XX века, период сложных социально-исторических и трагических событий в жизни крымскотатарского народа, которые, разумеется, отобразились в произведениях писателя. Начав свои творческие искания в поэзии («Танъ бульбули» – «Соловей рассвета», 1927, «Топракъ кульди, кок кульди» – «Улыбнулась земля, улыбнулось небо», 1932), в более зрелом творчестве писатель обращается к исторической прозе, уже имея к тому времени внушительный творческий опыт и потенциал: «Иблиснинъ зияфетине давет» («Приглашение к дьяволу на пир», 1979), «Тугъай бей» (остался не завершенным), «Чорачыкълар» («Родники», 1983), «Я – ваш царь и бог» (1994) [3, С. 412-414].  Остановимся в своем исследовании на повести «Чорачыкълар» («Родники»), рассматривая произведение сквозь призму хронотопа. Изучение художественного времени и пространства позволяет раздвинуть границы восприятия, глубже проанализировать особенности сюжета и композиции, структуру и идею произведения, так как «всякое вступление в сферу смыслов совершается через ворота хронотопов» [4, С. 236], дать свежие интерпретации творчества, авторской позиции Шамиля Алядина, что позволит открыть новые грани в прозе писателя и соотнести эволюцию хронотопа с развитием творчества в целом.

Повесть «Родники» Шамиля Алядина написана в 1983 году, в депортации, период, когда искусство и литература ощущали на себе строгую цензуру и значительное идеологическое давление. Литературовед Ш.Э. Юнусов справедливо отмечает, что: «Родники», задуманное как историко-биографическая повесть, в процессе работы над ним несколько вышло за рамки жанрово-видовой специфики, тем самым позволив автору раскрыть и другие исторические события и его участников...» [10, С. 423], последствия Гражданской войны и революции, приход советской власти, сложное и неоднозначное время в жизни простых крестьян, голод 1920 годов – местами эпизодично, а в некоторых местах более подробно освещены в исторической повести Ш. Алядина. В завязке читателя увлекают авторские воспоминания о молодости: «Деревья, трепеща остатками листьев, покачивая полуголыми ветками, то ли подвывают, то ли плачут – будят печальные чувства, затаившиеся в глубине моей души, заставляют вспомнить, что происходило в моей жизни давным-давно и казалось безвозвратно забытым. И от этого я чувствую внутри себя приятную истому и боль. Вызывается она мыслью о бесценной и честной молодости, которая никогда не повторится» [2, С. 433]. Повесть строится по принципу «рассказ в рассказе», где повествование ведется от первого лица и знакомит читателя с событиями давно минувших лет в жизни самого рассказчика, а также его учителе Абдурешиде Селяметове, встречу с которым судьба подарила автору по прошествии 63 лет. Прозаик изображает родное село Махульдюр с его живописными пейзажами, свою семью и родителей – подобный автобиографический мотив можно встретить и в других произведениях автора: в «Теселли» («Утешение», 1957), «Иблиснинъ зияфетине давет» («Приглашение к дьяволу на пир», 1979), «Эльмаз » (1979).

Память – внутренний хронотоп, с помощью которой создаются особые хронотопные образования воспоминаний. Пространственные образы, мгновения, часы, годы здесь носят условный характер. «Вы словно вернули меня в детство, в родной мой Махульдюр. Я ведь родился в этой горной деревушке, пил ее кристально чистую воду, бурно текущую с гор, слушал радостные и грустные песни моей матери, которые она пела по вечерам, сидя на веранде нашего дома…Я вспомнил теперь, как вы уходили из нашей деревни. Мы, мальчишки, проводили вас до околицы и долго стояли у края дороги, глядя вслед вам, пока вы не скрылись за увалом…» [2, С. 507]. Включение в сюжетную ткань произведения воспоминаний о детстве, семье, родных местах, с одной стороны, значительно расширяет временные и пространственные рамки повествования, с другой – эмоционально оживляет произведение.

Важно отметить, что характерной особенностью творчества Ш. Алядина является образ-символ, обладающий смысловой глубиной, характерный как для данной повести, так и остальных произведений автора. Связывая категорию времени-пространства с реалиями внешнего мира, образ-символ здесь передает глубинную информацию. В «Чорачыкълар» даже само заглавие несет в себе символическое значение, где центральный символ повести вынесен в название произведения («чорачыкълар» – роднички, начальная форма «чокъракъ» – родник).  «Вы помните тот неописуемой красоты родник на окраине Махульдюра, у подножия высокой горы, вершина которой зимой была постоянно покрыта снегом, а летом туманом? Из-под высокой скалы, бурно вскипая, била ключом холодная как лёд, и прозрачная, как хрусталь, вода; временами, – продолжает гость, – она выносила из-под земли мелкий красный песок… Рассказывали, будто на этом месте некогда были четыре небольших родничка. Их соединили, сделали один большой источник. А название осталось старое – Родники…» [2, С. 514-515] – так иллюстрирует писатель ключевой момент произведения. Хронотоп «родника» здесь воплощает в себе то пространственно-временное состояние, в котором связь поколений непрерывна в прошлом, настоящем и будущем, где ощущается явная связь между учителем и учениками, в грядущем становясь такими же «источниками» знаний, опыта и духовных ценностей уже для нового поколения «учеников-родников». В повести хронотоп «родника» приобретая индивидуальные смысловые оттенки, отражает идейно-художественную основу и авторский замысел. «Шамиль Алядин, как и десятки бывших последователей этого учителя-родника стали известными людьми, сами впоследствии став подобными своему наставнику «родниками». Авторская концепция произведения позволяет акцентировать роль первого учителя в дальнейшем становлении «личности, сеющей разумное, вечное, доброе» [9, С. 427].

Оригинальным приемом сюжетосложения можно считать обогащение сюжетных коллизий авторскими размышлениями философского характера, а также обращение к риторическим вопросам. Помимо основной функции – средства выражения картины мира самого писателя, способствуют панорамному, всеобъемлющему раскрытию внутреннего мира героев и воспринимаются как обобщение и осмысление картины исторической действительности начала ХХ века. Ш. Алядин стремится передать особенности, драматизм исторического периода (голод, разруха), отразить своеобразие атмосферы, в которой действуют герои, передать психологическое состояние человека той эпохи: «Разве новое правительство не в силах сделать для народа что-либо более существенное? Новая власть будет признавать нашу религию или будет наказывать тех, кто ее проповедует? В таком случае, как сохранить наши традиции, порядки шариата, молитвы, намазы, которые мы совершаем пять раз в сутки, все наше духовное достояние? Общество без религии? Сможет ли такое общество существовать? Разве не религия нам помогает отделять человеческое общество от животного мира?» [2, С. 473-474].  Кульминационная точка произведения, выраженная в риторических вопросах и эмоциональном внутреннем монологе, усиливает напряжение, выдвигая на первый план мысль о сохранении связи с прошлыми порядками, традициями, религией, страхе потерять все духовное и самое ценное в человеке.

В «Чорачыкълар», как и в других произведениях автора, существенная роль принадлежит хронотопу дороги, где она олицетворяет нелегкий, тернистый путь главных героев. Хронотоп дороги выступает и в значении реального пути, который способствует раскрытию характера героев, анализу их духовного развития. В иных случаях дорога указывает на будущее, которое ждет героев впереди: «Автобус медленно, с подвыванием двигался по петляющей среди гор дороге, и я поворачивал голову то вправо, то влево, мне все казалось, что за следующим поворотом я увижу наш Махульдюр, деревушку, прилепившуюся к скалам у подножия горы» [2, С. 514].  Хронотоп дороги здесь четко обнаруживает пространственно-временное единство. Уместно обозначить также его особенную значимость в системе метафорического мышления, поскольку, наполняясь глубоким художественно-философским смыслом, из реальной дороги главного героя повести перерастает в метафорическую тему пути. Сюжетообразующая роль хронотопа дороги в произведении Ш. Алядина огромна: дорога становится и способом обретения свободы, и местом, меняющим судьбу человека, а также средством его внутреннего развития.

Рассмотрим в пространственно-временной парадигме еще один глубокий образ в «Чорачыкълар» – самшитовое деревце, хронотоп которого несет в себе признаки стойкости, мужества, выносливости. Подобно народу, оторванному с корнями от своей родной земли и вынужденно живущему на чужбине, самшитовое деревце, принялось и даже разрослось в далеком Узбекистане. Уместно было бы напомнить, что период, когда Шамиль Алядин работал над названным произведением, тема Крыма, Родины и истории крымских татар была запрещена [6, С. 4].  В связи с чем прозаик, не используя прямые формы выражения, через взаимодействие языковых и сюжетно-композиционных образов, доносил свои идеи имплицитно. «Самшитовое деревце, что растет за окном, раскачивается и порой сгибается от ветра до земли, и мне кажется: вот-вот оно сломается, но нет, вновь выпрямляет свое крепкое гибкое тело. Я привез его из Куш – Кая (скала над ущельем у подножия Ай-Петри), аккуратно выкопав вместе с родной почвой и не повредив корней. Их было три, совсем молодых деревца с вечнозелеными листьями. Посадил их здесь, около дома…Теперь, когда на него смотришь из окна комнаты, верхушки не видно…» [2, С. 433].  В данном случае хронотоп молодого дерева устремлен ввысь, к солнцу, в будущее, как символ мужественного и крепкого народа – крымских татар.

В многочисленных пейзажных описаниях Ш. Алядин проявил себя как тонкий лирик, мастерски оперирующий изобразительными средствами эмоционально-образного воздействия. Функции пейзажа в повести различны: в основном пейзажные зарисовки создают определенную эмоциональную атмосферу и способствуют раскрытию душевного состояния героев [7, С. 418]. Так, выяснив причину странного отношения к себе Саабе-апте, Абдурешид-оджа вздохнул с облегчением, повеселел: «На душе у меня стало легко, словно упал с нее камень. Я вышел на улицу. Погода была ясная, небо чистое, воздух прозрачный – видно далеко-далеко. На севере, в долине, виднеются чаиры, виноградники, сады. Из ущелья вытекает река, и плавные извивы ее пролегают через всю плодородную, чарующую своей красотой Сюйренскую долину…» [2, С. 467].  Переменчивая атмосфера прихода новой власти, когда крестьян зовут на «сход», обрисовывается так: «Вечером пошел дождь вперемешку со снегом, быстро стало темнеть. Со стороны Кыр Устю послышался голос онбашы Амета…Амет-онбашы, находясь на возвышенности в самой середине деревни, поворачивается во все стороны, сложив руки рупором, но вокруг лают во дворах собаки, в ущелье шумит водопад, и голос его тонет в посторонних шумах, но, главное, все знают: сегодня будет сход. Деревню окутывает зимняя тьма…» [2, С. 474]. Метафора «окутывает тьма» означающая нечто темное, страшное здесь усиливается характеристикой «зимняя», а значит еще и суровая – как символ трудных испытаний и неясного будущего, которое ждет простых людей.

Время в произведениях Ш. Алядина представлено в трех формах: прошлое (воспоминания из детства, исторические события), настоящее и будущее (растущее самшитовое дерево, молодое поколение у родника). «Здесь наличествуют образы времени биографического, исторического, космического (представление о вечности и вселенской истории), календарного, суточного, о соотнесённости прошлого и будущего» [8, С. 213]. Историческое время, изображаемое в повести «Чорачыкълар», определяется политическими, общественными и культурными условиями развития Крыма и страны в целом и выражается посредством семантически окрашенных темпоральных и пространственно-временных оппозиций: прошлое/настоящее, настоящее/ будущее, свое/чужое, темное/светлое, детство/старость, открытое пространство (пейзажи, дорога)/закрытое пространство (школа, комната). Природно-циклическое время выражает бытийные характеристики вечного течения времени, его циклический характер. Зиму сменяет весна, лето сменяет осень, однако, события в «Чорачыкълар» разворачиваются в основном осенью и зимой. Так, в село Махульдюр Абдурешид оджа приехал зимой, а встреча автора с первым учителем произошла осенью. «Пришла осень. Подули холодные ветры, загнали отощавших людей в неуютные дома» [2, С. 496] – картины голода оживают в основном осенью, зимой. Лето подается фоном при описании «родника»: «Когда летними вечерами начинали опускаться на деревню сумерки, люди отправлялись по воду к родникам» [2, С. 515], где «по воду к родникам» носит более глубокий смысл: символизирующий родную деревню, дом, первого учителя и те источники знаний, передающие мудрость подрастающему поколению. Еще один положительно окрашенный эпизод таков: «К концу лета собрали урожай. Люди наелись хлеба…» [2, С. 508]. Преобладающие позиции все же занимает осень и зима, с помощью которых автор изображает суровый исторический период.

Ш. Алядин живописно воссоздает колорит национального быта крымских татар. В повести достаточно часто встречаются описания жилищ, демонстрация бытовых зарисовок и процессов разнообразного ремесла, включение их в канву произведения оправдано сюжетными, жанровыми и стилистическими критериями историко-биографического произведения, призванного воскресить историческую эпоху во всей полноте. К примеру, показателен такой бытовой эпизод: «Корову, говорю… заметили возле кофейни? В особенности ее ноги? – Ноги? – удивился учитель и заморгал глазами. – А что с ее ногами? – Уж больно длинные. И судя по телосложению, она, похоже, очень ловкая, любой забор преодолевает без помех.  А если корова перепрыгивает через забор чаира, стало быть, она вредная и опасная. Спасать огороды соседям от нее будет непросто. В деревне все будут проклинать владельца такой коровы. У такой и молока-то бывает мало. Поэтому и покупатель не находится…» [2, С. 448-449]. Оригинальный бытовой эпизод играет роль в раскрытии социально-исторической эпохи, позволяя читателю ярче и правдоподобнее увидеть прошлое, жизнь села и крестьян, а также явно говорит о большом опыте и наблюдательности писателя, его тесной связи с простым народом.

Пространственно события разворачиваются в маленьком крымском горном селе, глубинке, однако, при помощи приема ретроспекции писателю удается раздвинуть временно-пространственные рамки достаточно широко и воскресить страницы прошлого, связывая с современностью. Ш.Алядин поднимает в повести универсальные общечеловеческие проблемы и ценности (просвещённость и невежество, религия и атеизм, надежда и отчаяние, изменения и застой) – экзистенциальный мотив борьбы добра и зла, становясь стержневым, позволяет автору избежать поверхностной интерпретации событий начала XX столетия. «Думается, на художественное воплощение подобных исторических тем с такой глубиной восприятия в советское время способен был лишь Шамиль Алядин...» – справедливо замечает Ш.Э. Юнусов [10, С. 428].

Концептуальность художественного мышления писателя, отразилась не только в реалистичном воссоздании исторической судьбы народа, некоторых исторических личностей, но и в стремлении выявить смысл противоречивых событий в контексте истории, в насыщении повествования проблемами философского смысла, в углубленном изучении связей человека со временем.

Мысль о нерасторжимой связи человека с родиной, родной деревней проходит через все произведение. Позиция автора проявляется в утверждении неизбежной опоры на духовный опыт своих предков, уважение и почитание их опыта и традиций, образа жизни, исторической памяти. Хронотоп родничков, дороги, и особенно внутренний хронотоп (воображение, память) создает особое время и пространство. Однако между тем и другим нет четких границ. Пространство насыщается временем, а время предстает в форме пространства, раскрывая нравственно-философские воззрения – все это говорит об умении автора передавать глубокие мысли опосредованным способом, служат осмыслению сложных социально-исторических явлений.

Список литературы / References

1. Алядин Ш. Чорачыкълар: сайлама эсерлер / Ш. Алядин. – Ташкент: Издательство литературы и искусства им. Г. Гуляма, 1987. – 560 с.
2. Алядин Ш. Сайлама эсерлер / Ш. Алядин. – Симферополь: Крымское учебно-педагогическое государственное издательство, 1999. – 640 с.
3. Фазылов Р., Нагаев С. История крымскотатарской литературы. Краткий обзор / Р. Фазылов, С. Нагаев. – Симферополь: Крымское учебно-педагогическое государственное издательство, 2001. – 640 с.
4. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе / М.М.Бахтин // Вопросы литературы и эстетики. – М., 1975. – С. 234-407.
5. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Избранные труды / В.М. Жирмунский. – Л.: Наука, 1977. – 407с.
6. Кандым Ю. Жизненное кредо Шамиля Алядина. Краткий обзор творчества писателя / Ю.Кандым. – / Янъы дюнья. – 2004. – Июль 17.
7. Сеферова Ф. Этико-эстетическая парадигма крымскотатарской литературы 60-80 гг. XX в.: дис. … канд. филол. наук: 10.01.10: защищена: 23.05.07 / Сеферова Фера Асановна. – Симферополь: Крымский инженерно-педагогический университет, 2007. – 220 с.
8. Хализев В. Е. Теория литературы: Учебник / В. Е. Хализев.– 3-е изд., испр. и доп. – М.: Высшая школа, 2002. – 437 с.
9. Юнусов Ш.Э. Проблема соотношения исторических фактов и художественного воплощения в повести Шамиля Алядина «Родники» / Ш.Э. Юнусов // Ученые записки Крымского федерального университета имени В.И. Вернадского. Серия «Филологические науки». – 2016 – Т. 2(68). №3. – С. 422- 428.
10. Юнусов Ш.Э. К вопросу о художественном вымысле и домысле в исторической прозе Шамиля Алядина / Ш.Э. Юнусов // Ученые записки ТНУ им. В.И. Вернадского. – Т. 18 (57). - №3 (2005). – С. 193-196.

Список литературы на английском языке / References in English

1. Alyadin Sh. Chorachiklar: sajlama eserler / Sh. Alyadin. - Tashkent: Publishing House of Literature and Art named after G. Gulyam, 1987. - 560 p. [in Kirghiz]
2. Alyadin Sh. Sylama Eserler / Sh. Alyadin. - Simferopol: Crimean educational and pedagogical state publishing house, 1999. - 640 p. [in Kirghiz]
3. Fazylov R., Nagaev S. Istoriya krymskotatarskoy literatury. Kratkiy obzor [History of Crimean Tatar Literature. Short Review] / R. Fazylov, S. Nagaev. - Simferopol: Crimean educational pedagogical state publishing house, 2001. - 640 p. [in Russian]
4. Bakhtin M.M. Formy vremeni i khronotopa v romane [Forms of Time and Chronotope in Novel] / M.M. Bakhtin // Issues of literature and aesthetics. - M., 1975. - P. 234-407. [in Russian]
5. Zhirmunsky V.M. Teoriya literatury. Poetika. Stilistika. Izbrannyye trudy [Literature Theory. Poetics. Stylistics. Selected Works] / V.M. Zhirmunsky. - L.: Science, 1977. – 407 p. [in Russian]
6. Kandym Yu. Zhiznennoye kredo Shamilya Alyadina. Kratkiy obzor tvorchestva pisatelya [Life credo of Shamil Alyadin. Brief Review of Writer's Work] / Y. Kandym. - / Yangyy dune. - 2004. - July 17. [in Russian]
7. Seferova F. Etiko-esteticheskaya paradigma krymskotatarskoy literatury 60-80 gg. XX v [Ethical and Aesthetic Paradigm of Crimean Tatar Literature of 60-80's of Twentieth Century]: PhD thesis in phil. sciences: 10.01.10: protected on 23.05.07 / Seferova Fera Asanovna. - Simferopol: Crimean Engineering Pedagogical University, 2007. - 220 p. [in Russian]
8. Khalizev V.E. Teoriya literatury: Uchebnik [Theory of Literature: Textbook] / V.E. Khalizev.- 3rd ed., revised and enlarged - Moscow: Higher School, 2002. - 437 p. [in Russian]
9. Yunusov Sh.E. Problema sootnosheniya istoricheskikh faktov i khudozhestvennogo voploshcheniya v povesti Shamilya Alyadina «Rodniki» [Problem of Correlation of Historical Facts and Artistic Embodiment in "Springs" Story by Shamil Alyadin,] / Sh. Yunusov // Scientific notes of Vernadsky Crimean Federal University. "Philological Sciences." series - 2016 - V. 2 (68). No. 3. - P. 422- 428. [in Russian]
10. Yunusov Sh.E. K voprosu o khudozhestvennom vymysle i domysle v istoricheskoy proze Shamilya Alyadina [On Issue of Artistic Fiction and Conjecture in Historical Prose of Shamil Alyadin] / Sh.E. Yunusov // Scientific notes of Vernadsky Crimean Federal University. - V. 18 (57). – No.3 (2005). - P. 193-196. [in Russian]