ПОЭЗИЯ ВЛАДИМИРА НАРБУТА В КОНТЕКСТЕ ЕГО ЭПОХИ

Лавринова А.Ю.

Аспирант кафедры литературы Волгоградского государственного социально-педагогического университета, магистр филологического образования, преподаватель кафедры русского языка Волгоградской академии МВД России, Волгоград.

ПОЭЗИЯ ВЛАДИМИРА НАРБУТА В КОНТЕКСТЕ ЕГО ЭПОХИ     

Аннотация

В статье рассмотрены отдельные аспекты вопроса об «артистическом облике» В.И. Нарбута, русского поэта Серебряного века, в контексте современной ему литературной эпохи. Исследование проведено на материале мемуаров и актуальной научной литературы. Выделены типические черты оригинального поэтического стиля В.И. Нарбута, оказавшие влияние на формирование художественной парадигмы его творчества.

Ключевые слова: русская поэзия, Серебряный век, акмеизм, художественная парадигма, Владимир Нарбут. 

Lavrinova A.Y.

PhD student of the Department of Literature of Volgograd State Social Pedagogical University, Master of Humanities in Philology, teacher of the Russian language department of the Volgograd Academy of the Russian Internal Affairs Ministry, Volgograd.

THE POETRY OF VLADIMIR NARBUT IN THE CONTEXT OF HIS EPOCH

Abstract

This article deals with some aspects of the poetic world of Vladimir Narbut, the Russian poet of the Silver Age, and examines his image in the context of his literary epoch. The study is based on the materials of memoirs and modern scientific literature. The author defines typical features of Narbut’s poetry that  influenced the formation of his original artistic paradigm.

Keywords: Russian poetry, Silver Age, acmeism, artistic paradigm, Vladimir Narbut.

Одним из наиболее серьезных вопросов, касающихся историко-литературного значения Владимира Нарбута, является определение художественной парадигмы, в рамках которой развивалось его поэтическое творчество. Значительную роль в раскрытии данной проблемы играют отдельные «голоса Серебряного века», некий общий фон, состоящий из рецензий и откликов, посвященных поэту. Заметим, что мнения и отзывы большинства современников (как единомышленников, так и оппонентов) относительно стихов Нарбута представляются весьма однообразными, повторяющимися. В итоге современный читатель рискует получить несколько искаженное представление о Нарбуте как об авторе одного-единственного сборника «Аллилуйя». Подобные ярлыки, как известно, губительны. Ведь помимо «Аллилуйи», творческая биография Нарбута насчитывает 11 книг. Как были приняты эти, «остальные» произведения поэта? К какой же литературной школе или течению причислить Нарбута? Можно ли считать его поэзию новаторской, провокационной и даже в некотором роде исполненной авангардистского пафоса?

Самые первые публикации Нарбута относятся к 1908 году. В периодике начинают появляться его стихи и небольшие историко-этнографические очерки о родной Украине: «Сырные дни на Украине», «В великом посту», «Малороссийские святки», очерк о Соловках, написанный, как и рисунки к нему Георгия Нарбута, под впечатлением устных рассказов и набросков с натуры И.Я. Билибина. Возможно, именно этот, «региональный» фактор дал исследователям повод считать, что нежные пейзажные зарисовки самых ранних (приблизительно 1906 – 1908 гг.) стихотворных опытов Нарбута навеяны картинами дорогой сердцу Украины. Так, после счастливого каникулярного лета 1909 года у Нарбута сложился первый сборник стихов. В 1910 году петербургское издательство «Дракон» выпустило изящно оформленную книгу «Владимир Нарбут. Стихи. Книга I». На обороте – претенциозная надпись – «Год творчества первый». Однако впечатлительных юношей, мечтавших стать законодателями поэтической моды, да и просто сезонных кумиров, возникавших из небытия, в столице было и так предостаточно. «Год творчества первый» вполне мог оказаться последним, затеряться в книжном потоке. Судьба распорядилась иначе. Сборник, содержащий 77 стихотворений, был замечен, прочтен и отрецензирован мэтрами отечественной словесности. Взявшие на себя в те годы тяжкий труд обозревать стихотворные новинки Валерий Брюсов и Николай Гумилев одобрительно и участливо отозвались о поэзии Нарбута, хотя Николай Степанович в свойственной ему изысканно-иронической манере отметил, что в книге «Стихи» «нет ничего, кроме картин природы; конечно, и в них можно выразить свое миросозерцание, свою индивидуальную печаль и индивидуальную радость, все, что дорого в поэзии,  но как раз этого-то Нарбут и не сделал» [5, с. 81 – 82]. Брюсов же ограничился сдержанной похвалой: «Господин Нарбут выгодно отличается от многих других начинающих поэтов реализмом своих стихов. У него есть умение и желание смотреть на мир своими глазами, а не через чужую призму. Ряд метких наблюдений над жизнью русской природы рассыпан в его книге» [2, с. 338]. Иное мнение выразил в одном из номеров журнала «Gaudeamus» В. Пяст: «Г. Нарбут имеет своеобразное представление о месте слов в предложении. … А между тем эта неуклюжесть расстановки слов позволяет г. Нарбуту иной раз высказать именно то, что нужно», «все «свое», сочное, неуклюжее» [3]. Разумеется, при желании в этих стихотворениях можно найти следы незрелости, «провинциального эстетизма» (Г. Иванов), «фальшивых характеристик» (Н. Гумилев), ученического «традиционализма» (определение О. Лекманова), идущего от предсимволистской поэзии, современники поэта почувствовали главное – «от стихов веяло свежестью и находчивостью Божьего дара» [7, с. 144]. Этим сборником Владимир Нарбут заявил о себе как профессиональный поэт.

В 1911 – 1912 годах происходит тесное сближение Нарбута с группой «взбунтовавшейся молодежи», с теми, кто решительно выступил против «Академии стиха» – Н.С. Гумилевым, А.А. Ахматовой, О.Э. Мандельштамом и другими. Нарбут присутствовал при рождении акмеизма и даже если не вошел впоследствии в состав академической, «эталонной» тройки (Е. Эткинд) нового поэтического направления [4], в глазах современников остался наиболее прямолинейным выразителем той составляющей акмеистического миропонимания, что синдик «Цеха» Н. Гумилев обозначил не иначе как «звериное» в противовес символисткой «неврастении» и туманности. Выход книги «Аллилуйя» (1912), исполненной свежего, столь желанного «адамического» ощущения человеческого первобытия определил Нарбуту первостепенное положение в творческом кругу поэтов Серебряного века.

Итак, тираж «Аллилуйи» не превышал ста экземпляров, так и не дошедших до читателя. Согласно статье 1001 царского уложения законов «Аллилуйя» была изъята из продажи цензурой «за порнографию» и «богохульство» и в скором времени «сожжена по решению Святейшего Синода» [15]. Критики и завсегдатаи столичных журфиксов восприняли это событие как сенсацию.

«Когда Нарбуту говорили что-нибудь лестное о его прежних стихах, – вспоминал Георгий Иванов, – он только улыбался загадочно-снисходительно: погодите, то ли будет. … Синодальная типография, куда была сдана для набора рукопись «Аллилуйя», ознакомившись с ней, набирать отказалась «ввиду светского содержания». Содержание, действительно, было «светское» – половина слов, составляющих стихи, была неприличной. … Нарбут широко сыпал чаевые наборщикам и метранпажам, платил сверхурочные, нанял даже какого-то специалиста по церковнославянской орфографии… В три недели был готов этот типографский шедевр, отпечатанный на голубоватой бумаге с красными заглавными буквами… … По случаю этого события в «Вене» было устроено Нарбутом неслыханное даже в этом «литературном ресторане» пиршество» [7, с.145 – 146].

Цех поэтов» ликовал и праздновал. «…акмеистический реализм и буйное жизнеутверждение придают всей поэзии Нарбута своеобразную силу» – утверждал в своей рецензии на «Аллилуйя» Сергей Городецкий [Цит. по: 16].

«М. Зенкевич и еще больше Владимир Нарбут возненавидели не только бессодержательные красивые слова, не только шаблонное изящество, но и всякое вообще, – с восторгом заявил Н. Гумилев. – Их внимание привлекло все подлинно отверженное, слизь, грязь и копоть мира. Но там, где Зенкевич смягчает бесстыдную реальность своих образов дымкой отдаленных времен или же отдаленных стран, Владимир Нарбут последователен до конца, хотя, может быть, и не без озорства. … Галлюцинирующий реализм!» [5, с. 107 – 108]. А в 1913 году, в письме к Анне Ахматовой от 9 апреля, Николай Степанович решится на еще более высокую оценку таланта Нарбута: «Так я совершенно убежден, что из всей послесимволической поэзии ты да, пожалуй (по-своему) Нарбут окажетесь самыми значительными» [5, с. 236].

Однако стоит подчеркнуть, что, несмотря на все новаторство и смелость эстетического решения «Аллилуйя», 99 процентов державших в руках этот шедевр оказались в противоположном лагере, среди «негодующих». Так в 8-м номере петербургского журнала «Светлый луч» за 1912 год (там и состоялся дебют Нарбута), в разделе «Почтовый ящик» появилось анонимное редакционное письмо: «…сотрудник и поэт Вл. Нарбут, и вам не стыдно? Как хороши были ваши стихотворения, пока вы не записались в декадентский «цех поэтов»… … Вы певец природы, помните это, у вас есть чисто художественные обороты и настроения; совершенствуйте же дар, данный вам Богом, и не будьте подпевалой, вернее, подмастерьем ни в каком «цехе поэтов». [Цит. по: 9, с. 106] Холодновато-брезгливо отозвался на этот раз о поэзии Нарбута эстет Валерий Брюсов: «…книжка г. Нарбута содержит несколько стихотворений, в которых желание выдержать «русский стиль» приводит поэта к усердному употреблению слов, в печати обычно избегаемых» [2, с. 369]. Имелись и крайне бескомпромиссные оценки образов «Аллилуйя»: «аляповатое, уродливое, с непомерно развитой животностью», «жеребячий выпад», «грязь» и так далее. Немало нареканий со стороны недоброжелателей вызывало «кощунственное» оформление сборника. [12] Рецензент «Нового слова» Иероним Ясинский (выступивший под псевдонимом М. Чуносов) разразился гневной тирадой: Тоненькая брошюрка напечатана на великолепной бумаге; … над разными украшениями работали художник Билибин, Нарбут (брат поэта) и г-жа Чамберс. … Терпит же бумага! И еще какая! Пушкин не печатался никогда на такой бумаге» [Цит. по: 9, с. 106].

Одним словом, тот трепетный интерес к «настоящей, не книжной жизни», который сам Нарбут ценил как одно из основных достоинств поэзии, оказался утопленным в море литературной полемики и просто салонной ругани. История с «Аллилуйя» способствовала возникновению тенденции негативного восприятия позднего творчества поэта. Аналогичные обвинения долго преследовали Нарбута. [9] При этом ни одна из его пост «аллилуйных» книг уже не вызывала столь бурной реакции.

Так в 1912 – 1913 годах он делает попытку в обход цензуры издать два миниатюрных сборника. В начале 1913 года ему удается выпустить в форме елочной игрушки «третью книгу стихов» – «Любовь и любовь», решительно не принятую столичной критикой. В результате собранный к 1915 году сборник «Вий», видимо, все же не был опубликован. По крайней мере, до настоящего времени поиски его не дали никаких результатов.

Глобальные перемены в общественной жизни страны, начавшиеся с Первой мировой войны и достигшие апогея в грозном 1917 году, несколько изменили характер творческих амбиций Нарбута. Он, нашедший себя в стихии русской революции, оказался вновь непонятым и отвергнутым многими, даже бывшими коллегами по несуществующему уже «Цеху»: «В 1920 году в книжном магазине я увидел тощую книжку, выпущенную каким-то из провинциальных отделов «Госиздата»: «Вл. Нарбут. Красный звон» или что-то в этом роде. Я развернул ее. Рифмы «капитал» и «восстал» сразу же попались мне на глаза. Я бросил книжку обратно на прилавок…» (Иванов 2000: 153). Сохранился также нелестный отзыв А. Вашкова на стихотворение «Красная Россия» – одно из первых послереволюционных произведений поэта: «…смешение лирического восторга с балаганным захлебывающимся энтузиазмом». [Цит. по: 16]

А в это время поэт открывает новый, «украинский» период своего творчества. В 1919 году он предпринимает попытку издания сборника «Веретено», который, кстати, как и выпущенные в Ростове «Красноармейские стихи», а также «Стихи о войне» (Полтава), не был найден. Особенно хорошо знали и любили его поэзию в Одессе. Именно здесь в 1920 году Нарбут выпускает чудесные сборники – «Плоть», состоящий преимущественно из дореволюционного материала, и «В огненных столбах». Как отмечает Т.Р. Нарбут, книга «В огненных столбах» подверглась столь же незавидной участи, как некогда и «Аллилуйя». Она была запрещена из-за первого стихотворения («Развернулось сердце розой…»), в значительном числе экземпляров уничтожена и до недавнего времени находилась в спецхране. [11] В 1922 году появляется второе издание «Аллилуйя», а затем, уже в Харькове, сразу две абсолютно контрастные вещицы – «Советская земля» и «Александра Павловна». Эта «живая», «плотская» поэзия (в том числе оскандаленная дореволюционная) оказалась вдруг своевременной и нужной. Помимо официально-похвальных советских рецензий, было еще и молодое литературное поколение, в памяти которого Нарбут навсегда останется непререкаемым творческим авторитетом:

«…он был поэт, причем не какой-нибудь провинциальный дилетант, графоман, а настоящий, известный ее до революции столичный поэт из группы акмеистов, друг Ахматовой, Гумилева и прочих… … Он умудрялся созавать строчки шестистопного ямба без цезуры, так что тонический стих превращался у него в архаическую силлабику Кантемира. … В этих ни на что не похожих, неуклюжих стихах мы вдруг ощутили вечное отчаяние колченогого, предчувствие его неизбежного конца. «Плоть» была страшная книга». [8]

«Я увлекался его великолепными стихами, но еще ни разу не видел его. … Стихи его производили впечатление чего-то зловещего. Но неожиданно в эти угрюмые строчки вдруг врывалась щемящая и невообразимая нежность: «Мне хочется про вас, про вас, про вас бессонными стихами говорить». Нарбут читал и в зале воцарилась глубокая тишина…» [14]

«У Владимира Нарбута есть чудесные строчки об апреле…» [13]

Еще одним стереотипом, касающимся восприятия поэзии Владимира Нарбута, является утверждение, будто 1922 год положил предел его творческой карьере. Действительно, ни одного стихотворного сборника, за исключением отдельных публикаций (иногда под псевдонимами), больше не вышло, несмотря на то, что к 1925 году была полностью подготовлена рукопись книги «Казненный Серафим», а после 1934 года – «Спираль», задуманную как «избранное» [16]. Работа в ЦК партии, издательская деятельность, безусловно, отвлекали, но это вовсе не означает, что имя Нарбута перестало быть известным. В это же время Нарбут тесно сближается с супругами Мандельштам и, осмысливая собственное поэтическое прошлое 1910-х годов, предлагает Осипу Эмильевичу «организовать новую поэтическую группу в союзе с одесситами – «новый акмеизм», без Ахматовой, но с Бабелем и Багрицким» [10, с. 52]. И все же в стихах и периодике тех лет можно обнаружить противоположную точку зрения. Так, решительный отказ от поэзии как таковой становится лейтмотивом стихотворения М. Зенкевича «Отходная из стихов» (1926):

На что же жаловаться, если я // Так слаб, что не могу с тобой // Расстаться навсегда, поэзия, // Как сделал Нарбут и Рембо! [6].

Несколько иное обоснование отказа от поэтической деятельности приводит в статье «Где же новая литература?» 1924 года И. Лежнев: «И трижды прав Вл. Нарбут, несомненно, один из интереснейших поэтов нашего времени, что, посвятив себя политической работе, он отсек художественную, – и стихов сейчас не пишет «принципиально». Работа его в Ц.К.Р.К.П. совершенно отчетлива, ясна, прямолинейна, рациональна до конца. Поэтическое же творчество по самой природе своей иррационально, и «совместительство» было бы вредно для обоих призваний» [Цит. по: 1, с. 195].

Таким образом, рассматривая целостную проблему историко-литературного значения личности В.И. Нарбута и его творческого наследия, можно прийти к выводу об особом, загадочном и неповторимом образе одного из лучших поэтов Серебряного века, сложившемся в восприятии как современников, так и профессиональных исследователей, несмотря на присутствие ряда стереотипов. Многогранность и внутренняя раскрепощенность натуры В.И Нарбута, его стремление утвердить радикальный, «антиинтеллигентский» взгляд на мир нашли выражение как в поэтическом творчестве, так и в различных формах общественно-политической деятельности.