«ПРОЕКТ КИТА»: ИНТУИЦИЯ ИЛИ ПРОЕКТИРОВАНИЕ?

Кадимов Р.Г.

ORCID: 0000-0002-8743-8106, доктор филологических наук,

Дагестанский государственный педагогический университет

«ПРОЕКТ КИТА»: ИНТУИЦИЯ ИЛИ ПРОЕКТИРОВАНИЕ?

Аннотация

Статья посвящена обнаружению связей между определёнными уровнями литературного произведения – фонической организацией текста и художественными образами. Появление целого ряда художественных образов связано со способом организации языкового материала. Иногда для сравнения двух явлений достаточным оказывается звуковое сходство обозначающих эти явления слов. Созданию поэтической семантики способствует звуковой строй национального языка – рождение образности происходит из-за неожиданности связываемых по формальному признаку слов.

Ключевые слова: фоника, паронимия, паронимическая аттракция, художественный образ, сравнение.

 

Kadimov R.G.

ORCID: 0000-0002-8743-8106, PhD in Philology,

Dagestan State Pedagogical University

“PROJECT OF THE WHALE”: INTUITION OR DESIGN?

Abstract

The article is devoted to the discovery of connections between certain levels of a literary work - the phonetic organization of the text and artistic images. The emergence of a number of artistic images is associated with the way the language material is arranged. Sometimes the sound similarity of the words denoting these phenomena is sufficient to compare the two phenomena. The sound structure of the national language contributes to the creation of poetic semantics – imagery appears due to the unexpectedness of word connections by a formal sign.

Keywords: phonics, paronymy, paronymic attraction, artistic image, comparison.

Ветхий чертёж – неизвестно чей –

Первый неудавшийся проект кита.

В. Маяковский

 

Поскольку литература как вид искусства является вторичным образованием, надстраивающимся над естественным национальным языком, понимание её связано с определёнными сложностями. В этом плане показательно, что иногда даже профессиональные литературоведы в своих рецензиях и критических статьях могут допускать неточности, связанные с непониманием сущности используемых поэтом художественных приёмов. Показателен пример из книги известного литературоведа В.Б. Шкловского «О теории прозы». Один из разделов своей книги учёный называет выразительной строкой из В. Маяковского: «Первый неудачный чертёж кита». Эта строка, действительно, привлекает внимание своей неожиданностью и парадоксальностью образа. Однако Шкловский далее пишет: «Маяковский искал своей возможности понять свои личные отношения. И он написал строки:

“Ветхий чертёж, неизвестно чей,

Первый неудачный чертёж кита”» [1, С. 178] – (здесь и далее выделено нами – Р.К.). Шкловский запомнил необычный образ. Однако, как нам представляется, в данном случае он не учитывает органический принцип рождения некоторых образных сочетаний Маяковского и поэтому ошибается в цитировании: как известно, приведённые строки имеют в тексте Маяковского следующий вид:

«Ветхий чертёж – неизвестно чей –

Первый неудавшийся проект кита».

Дело в том, что в семантически далёком контексте само появление слова «кита» происходит под влиянием звукового (консонантного) состава предыдущего слова: «проект кита». Именно таким образом создано огромное количество образных сочетаний Маяковского, в том числе те из них, которые поэт выделял в качестве названий (ср. «Кофта фата»). Во многих случаях использования сходнозвучных слов именно формальный уровень (опережая содержательный) способствует появлению в тексте определённых слов и этим влияет на развёртывание лирического сюжета.

Если говорить о фонической стороне поэтических текстов, то в поэзии ХХ века связь звучания и смысла была осознана как самостоятельный приём – паронимическая аттракция (от лат. attraho – «притягиваю к себе»; франц. attraction, букв. – «притяжение»). Общепринятым является понимание паронимии как слов, сходных по звучанию и морфемному составу, но различающихся лексическим значением. В данном случае под паронимической аттракцией мы понимаем разнокорневые сходнозвучные слова разных частей речи, выполняющие в предложении различные синтаксические функции.

Примерами паронимической аттракции (далее – ПА) могут служить следующие сочетания: «Трон тронулся» (Горький); «Ты на курсах, ты родом из Курска» (Пастернак.); «заносчивый нос» (Маяк.); «две изумительные изюминки»; «Как нам мещане мешали встретиться»; «Мне на шею с витрин твои вещи дешёвые вешались» (Возн.) и др. Этот приём, имеющий корни в предшествующей поэзии, был поэтически сформулирован такими поэтами ХХ в., как В. Хлебников, В. Маяковский, Б. Пастернак, А. Вознесенский и др., которые стали искать звуковым повторам семантическое подтверждение.

Двойственная природа слова издавна побуждала поэтов искать соответствия между двумя его сторонами – звуком и смыслом, формой и содержанием. Говоря о связи звука и значения, исследователи обращаются к звуковым повторам, звукоподражаниям, звуковому символизму, звуковым метафорам и т. д. С начала ХХ века предпринимаются попытки осмысления связи звука и смысла в поэзии. Характеристике звуковой стороны поэзии первой половины ХIХ века посвятил статью «Звуковые повторы» О. М. Брик. Оценивая эту работу, В. М. Жирмунский отметил «чрезвычайно важное открытие звуковых повторов» [2, С. 342]. Брик выявил целую серию по-разному организованных звуковых повторов. Он назвал в их числе несколько «звукообразных повторений»: темно – туман, клонить – колени, плач – печаль и другие. Эти случаи он прокомментировал следующим образом: «Построение образов по принципу формального сочетания, по-видимому, также существует... Однако эта область поэтического творчества ещё настолько мало исследована, что приходится пока воздержаться от широких обобщений» [3, С. 97].

Почти все случаи паронимии в той или иной степени связаны и с рождением художественного образа. Можно сказать, что приём ПА явил собой новую интерпретацию одного из органических моментов поэтического языка – звуковых повторов. «Произошло и продолжается функциональное переосмысление «звукописи»… Звуковые повторы начинают всё чаще характеризовать не только стихотворную строку или группу стихов независимо от их членения на слова, но и некоторые из составляющих эти строки слов – слов как смысловых единиц текста» [4, С. 272].

Действительно, звуковая форма слова часто подсказывает поэту выбор другого слова. Роль звуковой формы одного слова при выборе другого наиболее наглядна в позиции совпадения конечных консонантов предыдущего слова в начале последующего с сохранением порядка следования: «Пустыня стынет» (Маяк.); «Только звёзды поутру утрут» (Маяк.); «Штык – язык остри и три!» (Маяк.); «Башен кривые выи» (Маяк.); «Крикливые ˂...˃ клювы» (Пастернак); «Библеец лицом» (Маяк.); «Тут Врангель вам – на смену Деникину. Барона уронят – уже Колчак» (Маяк.); «Пролетарии приходят к коммунизму низом – низом шахт, серпов и вил» (Маяк.). В приведённых примерах последние из выделенных слов появились в тексте под явным влиянием слов предыдущих. Может быть, поэтому они являются неожиданными и заключают в себе большой заряд образности.

Сочетания могут быть такими внезапными, что не оставляют никакого сомнения в природе их образования: «Крокодилище перемерили – ну и делища!» (Маяк.); «Великие памятники Природы! Априори: ˂…˃ бракорегистрирующие рощи» (Возн.); «Горизонтальная Наталья летела с ним за край земли» (Возн.); «Разблюдовка в стиле Людовика...» (Возн.); «Бегите – в себя: на Гаити» (Возн.). Звуковой состав собственных имён часто способствует появлению после них определённых слов: «Живёт Филиппов липово» (Маяк.); «Расхвалит  Ермилов милого» (Маяк.); «На губах у Ермила мыло» (Маяк.); «Гремит Илья, молнии лья»(Маяк.); «– Не плачь, Эмилий милый!» (Маяк.); «И вот обратить Украину в руины грозятся меч и маршал» (Маяк.). Необычность некоторых из появляющихся в стихотворном тексте слов явно объясняется звуковым составом предыдущего слова.

Хотя имена собственные, как правило, не имеют значения и мотивировки, в поэзии они также могут вовлекаться в ПА. После опубликования архива Ф. де Соссюра исследователи стали уделять много внимания вопросу об анаграммах – подбору слов текста в зависимости от звукового состава ключевого слова или собственного имени [5, С. 251], [6, С. 654]. Однако анаграммирование наблюдается не только в поэзии на древних индоевропейских языках, но и в произведениях нового времени. Звуковые комплексы ключевого слова или собственного имени лица, которому посвящено стихотворение, различным образом могли повторяться в других словах посвящения. Повтору звуков собственных имён в других словах стихотворения (которые определяются при повторении двух подобных звуков в одной строке) посвящено исследование А.В. Пузырёва [7]. Им же издана монография, в которой системному осмыслению подвергается языковой статус анаграмм, их место среди языковых средств [8]. Нас же в данном случае интересует вовлечение собственных имён в ПА, т.е. поэтическая семантизация звукового соотнесения собственных имён и определённых лексических единиц (иногда с различными способами того или иного «толкования» этих имён).

Поддерживание собственного имени звуковыми повторами продолжается и в поэзии, однако с развитием ПА и другими явлениями в поэзии ХХ века собственные имена всё чаще начинают сопоставляться непосредственно со сходными по звучанию апеллятивами. Иногда собственное имя подвергается метаязыковой рефлексии. Цитируя стихотворение Ф. Сологуба «Что звенит?..», В. П. Григорьев указывает на «паронимические рассуждения об имени Иванова» [9, С. 268]:

Реет имя Вячеслав.

Вящий? Вещий?

Прославляющий ли вещи?

Вече? иль венец?

Слава? слово? или слать?

Как мне знаки разгадать?..

В паронимию могут вовлекаться разные группы лексики, например, звукоподражания: «Идут, железом клацая и лацкая» (Маяк.); «Вспять убегающих рек – рокот» (Цв.). Немало примеров вовлечения в ПА звукоподражаний в текстах Вознесенского: «Наука твоя вековая ауканья, кукованья»; «Ку-ку! Скука»; из прозы: «... я слышу, как моя мысль взвивается до визга»; «консерваторские колокола аукнулись с Владимиром».

Случаи паронимии раньше называли «звуковыми метафорами». Хотя до поэтической семантики в паронимии поднимается случайное сходство слов в звучании, сама природа ПА основана на том, что это сходство имитирует отношения корневого родства (производности): «Акация пахнет – и окна распахнуты» (Пас.); «Отпущу себе бороду и бродягой пойду по Руси». Подобную ПА (смысловое притяжение разнокорневых созвучных слов друг к другу) иногда называют народной, ложной или поэтической этимологией.

Примеры поэтической этимологии разнообразны как по силе своего эффекта, так и по степени «убедительности»: «Перепишут все и, канителью исходящей нитясь» (Маяк.); «Как стих, крепящий болтом разболтанную прозу» (Маяк.); «Вытащить сеть. В сетях осетры бы!» (Маяк.); в стихотворении «Что такое парк?»: «В парках этих луны и арки» (Маяк.); «Отманил нас атаман» (Хл.); «Но казнён закон» (Хл.); «Снимайте, киношники, нощно и денно» (Возн.).

Как мы видели на множестве примеров, синтаксические отношения предложения используются паронимией активно. Самыми частыми в паронимии являются позиции, выражающие предикативные и атрибутивные отношения. Обнаруживается намеренность сближения поэтами сходнозвучных слов, одно из которых, несомненно, способствует появлению другого слова. Направление этого влияния в предикативных и атрибутивных отношениях (подлежащего на сказуемое и определяемого слова – на определение) обычно совпадает, как мы видели выше, с направлением синтаксической связи (согласованием) и распространяется от существительного к глаголу и прилагательному.

Это можно объяснить тем, что лексическое значение и ассоциативное поле существительных в отношении паронимических потенций обладает большим богатством и самостоятельностью. Как правило, при вступлении в ПА глагольные лексемы и прилагательные подбираются по звуковому составу означающего-субъекта, которому они «уподобляются» («пища пищит», «поразительный паразит»).

Множество примеров из поэзии и прозы ХХ века свидетельствует об активности и значимости ПА как поэтического приёма, отмеченного и текстоформирующими свойствами. «Образное сближение двух сходнозвучных слов – подлежащего и сказуемого – позволяет говорить о текстоформирующей функции ПА: в ряде случаев сказуемое выбирается лишь по образу и подобию подлежащего: «Эти уста не устали» (Маяк.); «Милые, кумир не умирает...» (Возн.)» [10, С. 56].

Если поэтические сравнения обычно строятся на образном соотнесении определённых сторон явлений (по функции, внешнему виду, цвету и т.д.), то в случае с паронимией для образной мотивировки иногда оказывается достаточным сходство внешнего вида самих слов, чем часто форсируется далёкость сравниваемых явлений друг от друга: «Отовсюду моя вина, как винтовка, глядит в меня» (Возн.); «свернём самокритику как самокрутку?» (Возн.); «Айда... по годы, как по ягоды!» (Возн.); «Как север, ровный Совнарком» (Пас.); «Его обнажённые идеалы бугрились, как стёганые одеяла» (Возн.). Как видим, сравнения, построенные на паронимически соотносящихся словах, часто оказываются более неожиданными.

Компоненты сравнения могут выражаться различными частями речи и занимать различные синтаксические позиции: «неслись капуцины, как бочки с капустой» (Возн.); «И как помада на окурках, на смятых пальцах маникюр» (Возн.); «Липы обруч золотой, Как венец на новобрачной» (Пас.); «Час, как частникова такса, час разросся, как года» (Маяк.). В приведённых примерах с субъектом сравнения в ПА вступают различные слова, относящиеся к объекту сравнения.

В роли коррелятов паронимии могут выступать объект сравнения и одно из слов, относящихся к субъекту сравнения: «как пиявки, глазки пьяниц налились» (Возн.); «И, как рана, Маяковский, щемяще ранний» (Возн.); «Туманный пригород как турман» (Возн.);«взрослые женщины в гневе ...Вырастали в дверях, как деревья По краям городских цветников» (Пас.) – или различные другие слова: «нос от сбившейся цензуры морщит, как от мошкары» (Возн.); «А нынче безгласна – как лик без глаз» (Возн.); «Квартиры наши конспиративны, как в спиритизме» (Возн.); «хрустально, как тексты в хорале, ты скажешь» (Возн.); «Склонялся ветер, скважистый, как траур, Рябил, робел и, спины заголя... (Пас.); «пошла по рожам, как бельё полощут» (Возн.).

Как видим, почти все случаи паронимии, кроме семантической аттракции, в той или иной степени связаны с рождением художественного образа. Кроме того, что сходные в звучании слова часто ставятся в позиции фигур и тропов, рождение образности происходит из-за неожиданности связываемых по формальному признаку слов. Связи, которые устанавливаются ПА, почти всегда являются дополнительными и способствуют семантическому обогащению лирического произведения.

Список литературы / References

1. Шкловский В. Б. О теории прозы. – М.: Советский писатель, 1983. – С. 178.
2. Жирмунский В. М. Вопросы теории литературы. – М., 1928. – С. 342.
3. Брик О. М. Звуковые повторы. – М., 1919. – С. 97.
4. Лотман Ю. М. Анализ поэтического текста: Структура стиха.– Л.: Просвещение, 1972. – С. 272.
5. Иванов В.В. Очерки по истории семиотики в СССР. – М.: Наука, 1976. – С. 251-267.
6. Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. – М.: Прогресс, 1977. – С. 654-663.
7. Пузырёв А. В. Анаграммы как фоносемантическое средство: перспективы исследования// Проблемы фоносемантики. – М., 1989.
8. Пузырёв А. В. Виды мотивированности поэтических собственных имён// Лексика русского языка: Республиканский сборник. Рязань, 1979. – С. 43-50.
9. Григорьев В. П. Поэтика слова. – М.: Наука, 1979. – С. 268.
10. Кадимов Р. Г. Поэтика фоники и синтаксиса // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки. – 2016. – Т. 10. – № 3. – С. 55-59.
11. Вознесенский А. Собр. соч. в 3 томах. М.: Художественная литература, 1983–84. – С.268.
12. Есенин С. А. Собр. соч. В 6 т. – М.: Художественная литература, 1977–1979.
13. Маяковский В. В. Полное собрание сочинений. В 13 т. – М.: Художественная литература, 1955–1961.
14. Пастернак Б. Л. Полное собрание сочинений в 11 томах. – М.: Слово / Slovo, 2003–2005. – 7810 страниц.
15. Хлебников В. Стихотворения и поэмы. – Л.: Советский писатель, 1960.

Список литературы на английском языке / References in English

1. Shklovskij V. B. O teorii prozy [About the theory of prose]. – M.: Sovetskij pisatel', 1983. – 178 p. [in Russian]
2. Zhirmunskij V. M. Voprosy teorii literatury [Questions of the theory of literature]. – M., 1928. – 342 p. [in Russian]
3. Brik O. M. Zvukovye povtory [Sound repetitions]. – M., 1919. – 97 p. [in Russian]
4. Lotman Ju. M. Analiz pojeticheskogo teksta: Struktura stiha [Analysis of the poetic text: Structure of a verse]. – L.: Prosveshhenie, 1972, – 272 p. [in Russian]
5. Ivanov V.V. Ocherki po istorii semiotiki v SSSR [Sketches on semiotics history in the USSR]. – M.: Nauka, 1976, – 251-267 p. [in Russian]
6. Sossjur F. de. Trudy po jazykoznaniju [Works on linguistics]. M.: Progress, 1977. – 654-663 p. [in Russian]
7. Puzyrjov A. V. Anagrammy kak fonosemanticheskoe sredstvo: perspektivy issledovanija [Anagrams as phonosemantic means: prospects of a research] // Problemy fonosemantiki. – M., 1989. [in Russian]
8. Puzyrjov A. V. Vidy motivirovannosti pojeticheskih sobstvennyh imjon [Types of motivation of poetic own names] // Leksika russkogo jazyka: Respublikanskij sbornik [Lexicon of Russian: Republican collection]. – Rjazan', 1979. [in Russian]
9. Grigor'ev V. P. Pojetika slova [Word poetics]. – M.: Nauka, 1979. – 268 p. [in Russian]
10. Kadimov R. G. Pojetika foniki i sintaksisa [Poetics fonik and syntax] // Izvestija Dagestanskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta. Obshhestvennye i gumanitarnye nauki [News of the Dagestan state pedagogical university. Public and humanities]. – 2016. –T. 10. – № 3. – P. 55-59. [in Russian]
11. Voznesenskij A. Sobr. soch. v 3 tomah [Collected works in 3 V.]. – M.: Hudozhestvennaja literatura, 1983–84. [in Russian]
12. Esenin S. A. Sobr. soch. V 6 t. [Collected works. In 6 V.] – M.: Hudozhestvennaja literatura, 1977–1979. [in Russian]
13. Majakovskij V. V. Polnoe sobranie sochinenij. V 13 t [Complete works. In 13 V.]. – M.: Hudozhestvennaja literatura, 1955–1961. [in Russian]
14. Pasternak B. L. Polnoe sobranie sochinenij v 11 tomah [Complete works in 11 V.]. – M.: Slovo/Slovo, 2003–2005. – 7810 p. [in Russian]
15. Hlebnikov V. Stihotvorenija i pojemy [Verses and poems]. – L.: Sovetskij pisatel', 1960. [in Russian]