«КАРДИОТОПИКА» В КОНВЕРГЕНЦИИ ПОЭТИЧЕСКОГО И СВЯТООТЕЧЕСКОГО ДИСКУРСОВ
«КАРДИОТОПИКА» В КОНВЕРГЕНЦИИ ПОЭТИЧЕСКОГО И СВЯТООТЕЧЕСКОГО ДИСКУРСОВ
Аннотация
В данной статье анализируется религиозно-философский и поэтический контекст функционирования образа сердца в дискурсе русских поэтов-символистов. Предпринята попытка обнаружить мифологические и христианские (евангельские и святоотеческие) корни в генезисе «кардиотопики». Авторы исследования опираются на широкий круг трудов отечественных богословов и философов. Кроме того, для более полной интерпретации образа привлекаются новейшие анатомо-философские концепции и отдаленные контексты (ведические и коранические). В работе применяется когнитивно-дискурсивный подход к анализу и интерпретации центрального образа «кардиотопики» – сердца. Делается вывод, что поэтическое и святоотеческое восприятие образа сердца обнаруживает конвергенцию смыслов.
1. Введение
Известно, что человеческому сознанию свойственна мифологизация окружающего мира как попытка объяснить сложные универсалии не только внешней действительности, но и внутреннего бытия личности, в том числе и анатомо-философского представления о теле, трансформирующее физиологическое в мифологическое. В связи с этим особым значением наделяется образ сердца как ключевой топос в телесной концепции поэтов и философов. Представляется интересным рассмотреть мифопоэтический генезис данного образа в его связи с материалистической интерпретацией. Современная философская и филологическая мысль активно обращается к интерпретации образа сердца.
2. Основные результаты
Этимология слова сердце (от индоевропейского корня kerd) отображает анатомо-философскую репрезентацию – середину, сердцевину, средоточие ума, мыслей, чувств, этического комплекса и т.п. . В свою очередь это предопределило его центральное положение в представлении человека о своем теле, его концептуальной картине мира и художественной соматосфере.
Поэтическая и философская семантика образа сердца мифологически связана с его анатомической формой. Как известно, сердце имеет конусообразный вид: основание расширено и обращено назад и вверх, образуя своего рода воронку, что нашло отражение в массовом бытовом сознании. Форма сердца как секулярный символ обычно изображается в виде двух выпуклых полукругов, соединенных внизу острым концом. Эта форма ассоциируется с физическим сердцем и является узнаваемой и универсальной.
Ведическая традиция приписывает воронке особый мистический статус – получать и аккумулировать разновекторные энергии – земную (материальную) и духовную (небесную). Ведические тексты описывают сердце как место, где пребывает душа и где происходит взаимодействие между материальным и духовным мирами. В ведической философии сердце также связывается с понятием «атман» или души. Считается, что в сердце находится истинная сущность человека, его внутренний свет и мудрость. Ведические практики, такие как медитация и йога, направлены на раскрытие этой внутренней сущности и достижение духовного просветления. Таким образом, в ведической традиции сердце имеет глубокий духовный смысл, связанный с самопознанием, преображением и единством с божественным. Оно является символом высших человеческих качеств и стремления к духовному развитию.
Такая изотерическая теория вполне коррелирует с анатомо-физиологической идеей об энергетическом обеспечении сердца, имеющем в основе химическую природу. Так, воронкообразное строение органа, расширенной частью направленного вверх по отношению к мозгу, способно принимать от него разной природы импульсы и сигналы, в том числе и те, которые не нуждаются в анатомических и физиологических способах связи. По этому поводу хирург и богослов В.Ф. Войно-Ясенецкий пишет: «…мысли передаются в сердце… мысль как акт чисто психологический, в отличие от ощущений как актов физиологических, не нуждается в анатомических путях проведения» . При этом возможна и обратная передача от сердца к мозгу, уму.
Анатомо-физиологический субстрат образа сердца характеризуется также автоматизмом функционирования, то есть работа органа самообусловлена и имеет источником само себя. В художественном дискурсе эта функциональная специфика получила особый философский статус: ключевое положение среди других соматических органов, а также возможность замещать в образной структуре всего человека как личность. Таким образом, материальная основа образа объясняется его культурным статусом: сердце воспринимается как локализация духа и душевной жизни человека, локус концентрации духовной жизни субъекта.
Метафорико-ассоциативный спектр сердца как образа в художественном дискурсе коррелирует с фактами, описанными в медицинской литературе. Так, кардиолог А.И. Гончаренко отмечает два удивительных факта о физиологическом поведении сердца. Первый факт, «предвосприятие» этого органа, при котором перцептивная способность сердца опережает наши ощущения и работу сознания. Второй факт, это этический потенциал органа, его «моральное поведение», заключающееся в способности «жертвовать» кровью ради спасения других органов .
Святоотеческая традиция также приписывает сердцу широкую функциональную дифференциацию, далеко выходящую за пределы традиционной анатомии и физиологии: «Сердце, по Священному писанию, есть орган общения с Богом, – пишет В.Ф. Войно-Ясенецкий в своем сборнике поучений «Дух. Душа. Тело», – оно есть орган высшего познания» . Действительно, труды христианских богословов – Ефрема Сирина, Григория Богослова, Василия Великого, Иоанна Лествичника, Макария Великого и многих других отмечают речемыслительную функцию сердца, способную к мистической коммуникации. «Сердце, а не разум чувствует Бога», – писал Блёз Паскаль, также полагая, что сердце способно к иррациональному восприятию и переработке экзогенных импульсов нематериальной природы интуитивным «чутьем» .
Генезис «антиномизма» сердца в христианской традиции восходит к Священным писаниям, для которых характерна метафорическая корреляция сердца и поля. Например, в евангельской «Притче о сеятеле» (Матф. 13:3-8) рассказывается о том, как сердца людей воспринимают Слово Божие. При этом сердце ассоциируется с почвой, землей, дорогой (каменистой, тернистой и доброй). Слова Иисуса Христа проникают в душу через сердца.
Подобное представление о сердце наблюдается и в исламской традиции: сердца неверующих уподобляются недужным, запечатанным, каменным. В Суре 2:10 читаем: «Их [неверующих – прим. авт.] сердца поражены недугом. Да усилит Аллах их недуг!». Таким образом, религиозная интерпретация данного образа определяет сердце органом воспринимающим и аккумулирующим духовные законы Творца.
Христианство наделило сердце новой функциональностью – коммуникативной. В Евангелии от Матфея есть строки, раскрывающие когнитивно-коммуникативные возможности сердца: «От чистого сердца глаголят уста» (Матф. 12:34).
В русской поэтической традиции Серебряного века (в особенности поэты-символисты и акмеисты ), перекликающейся с религиозно-философским дискурсом, относительно интерпретации исследуемого понятия, «кардиотопика» приобретет более отчетливое коммуникативное измерение, сродни фразеологическим оборотам – говорить в сердцах, сердечный разговор, от сердца к сердцу, от чистого сердца, воспринимать близко к сердцу и т.п. При этом «кардиотопика» достаточно часто сопрягается с мотивом одиночества. Так, Д. Мережковский в стихотворении «Одиночество» (1890) пишет:
Чужое сердце – мир чужой,
И нет к нему пути!
В него и любящей душой
Не можем мы войти.
Лирический субъект поэта находится на пути духовного познания природы одиночества человеческой души. В данном контексте сердце отождествляется с миром, непознаваемым, полным тоски и отрешенности от диалога. Традиционная метафора сердца как сосуда, заполненного тоской, и средоточия душевных тайн, хранящего на самом дне больной души, то, что недоступно другому человеку. Отсюда рождается оппозиция «Я – другой» (Чужое сердце – мир чужой), которая создает определенные коммуникативные пределы и барьеры для понимания, сформулированные еще Ф. Тютчевым в XIX веке в его известном стихотворении «Silentium» (1830):
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя? <…>
Лишь жить в себе самом умей –
Есть целый мир в душе твоей…
Речемыслительная функция сердца, как видим, замкнута на самой себе, поскольку достойного субъекта общения в душевном плане ему не найти. Вся полнота общения человека доступна только Творцу. Говорить сердцем человек может только с Богом, и русские поэты видят в этом источник человеческих страданий.
В русской поэзии начала XX века речемыслительная и коммуникативная функция сердца часто выражается через символическое изображение сердца как центра эмоционального и духовного мира человека. В поэтическом дискурсе сердце часто ассоциируется с понятием «душа», выступая как источник чувств и эмоций, неразрывно связанных с внутренним миром поэта. Оно выражает его внутреннюю правду, его самые глубокие переживания и мысли.
В современной филологии утвердился ряд литературоведческих представлений: «когнитивная деятельность по созданию литературно-художественного текста неразрывно связана с фактором телесности <…> "говорение" тела человека через речь, телесность – вещественный носитель духовности, интенциональность не только сознания, но и интенциональность тела» . Сердце также часто используется как репрезентант когнитивных свойств лирического субъекта. Особое значение этому предавали романтики XIX века и русские символисты Серебряного века, в силу их трансцендентного мировосприятия, репрезентованного в лирических текстах. Например, в стихотворении А. Блока «Тревога» «кардиообраз» способен слышать, видеть, декодировать тайные знаки, все это – совокупность коммуникативных параметров образа:
Сердце слышишь…
Сердце видишь:
Кто-то подал знак,
Тайный знак рукой?
В этом плане образ сердца восходит к романтической интерпретации. К. Батюшков в стихотворении «Мой гений» (1815) указывал на еще одно когнитивное свойство сердца, без которого невозможна коммуникация – память:
О, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной…
3. Заключение
Таким образом, речемыслительная функция сердца в русской поэзии восходит к анатомо-философским концепциям ведических мифов, Священных тестов, святоотеческой литературы, что в совокупности служит основанием для воссоздания генезиса образа сердца. В начале XX века расширился интерпретационный потенциал исследуемого образа за счет включения приписываемых ему когнитивных способностей еще и коммуникативной функции, что повлекло за собой дискурсивную конвергенцию в прочтении образа сердца. В символической репрезентации сердце способно выражать глубинные чувства, эмоции и мысли поэта, а также служит передаче символического значения идеалов, ценностей и духовности.