К ПРОБЛЕМЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО УЧАСТИЯ МОЛОДЕЖИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ

Пфетцер С.А.

Начальник управления социальной и воспитательной работы Кемеровского государственного университета

К ПРОБЛЕМЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОГО УЧАСТИЯ МОЛОДЕЖИ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ

Аннотация

В статье анализируются отечественные и зарубежные исследования особенностей содержательных характеристик и детерминант политического участия современной российской молодежи. Обосновывается модель исследования политического участия молодежи современной российской провинции.

Ключевые слова: политические ценности, политическое поведение, политическое участие, молодежь.

Pfettser S. A.

The head of department on social and educational work of the Kemerovo state university

TO THE PROBLEM OF RESEARCH OF POLITICAL PARTICIPATION OF YOUTH OF THE MODERN RUSSIAN PROVINCE

Abstract

In article domestic and foreign researches of features of substantial characteristics and a determinant of political participation of modern Russian youth are analyzed. The model of research of political participation of youth of the modern Russian province locates.

Keywords: political values, political behavior, political participation, youth.

Молодежь России, как большая социальная общность, весьма неоднородна в социально-экономическом, культурном и ценностном отношении, что определяет и неоднородность системы ее политических ориентаций. Неслучайно, разные авторы зачастую обнаруживают у современной российской молодежи направленность на совершенно противоположные политические ценности. Так, по данным серии качественных исследований, проведенных «Лабораторией Крыштановской», самой распространенной идеологией в среде российской городской молодежи являются либерально-демократические взгляды [3]. О.В. Сорокин, напротив, полагает, что «несмотря на сохраняющийся плюрализм политических ориентаций в молодежной среде, прослеживается вектор объединения молодежи на основе идеи возрождения России, а также на национально-патриотических идеях. При этом сохраняется риск всплеска националистических проявлений в ее среде» [11]. А.В. Селезнева указывает на актуальность как для старших возрастных групп, так и для «путинского поколения» так называемых «ценностей безопасности», т.е. материалистических ценностей, проявляющихся в политической сфере ориентацией на «отсутствие войны», «стабильную экономику», «борьбу с преступностью», «порядок в стране» и т.п. [10]. Е.А. Самсонова анализирует выраженность в системе политических ценностей молодежи таких биполярных компонентов, как «индивидуальное» – «коллективное» (свобода, конкурентность, предприимчивость, эгоистичность, самостоятельность); «материальное» – «духовное» (материальное благосостояние, экономический прагматизм, циничность, коррумпрованность государственных и правоохранительных органов власти); «авторитарное» – «демократичное» (агрессивные виды включения в политику, национализм, экстремизм, готовность к применению силы и жестким средствам устранения оппозиции). При этом интегрирующим молодежь и старшие поколения, по ее мнению, оказывается одинаково значимый для них «архетип авторитарности», обеспечивающий преемственность социально-политических ценностей и позволяющий предположить реальность возвращения российского общества в авторитарное русло даже в случае полной смены поколений в структурах власти [9]. Таким образом, в зависимости от установки исследователя в качестве «ядра» системы политических ценностей современной российской молодежи рассматривается практически весь возможный спектр идеологических предпочтений.

Противоречивость политических ценностей сегодняшней молодежи закономерно проявляется и в разнонаправленности ее политического поведения. В этой связи С.А. Пахоменко характеризует политическое поведение молодежи как противоречивое и иррациональное, что, по его мнению, связано с амбивалентностью, противоречивостью ценностных ориентаций и политических установок современной молодежи, усилением аномичности и деструктивности в обществе. Согласно автору, политическое поведение российской молодежи содержит установки на политический плюрализм, но авторитарно по формам политического взаимодействия. По результатам его исследования, такое политическое поведение отличается спонтанностью политического выбора и нестабильностью политических предпочтений, сочетанием «пассивности, политического отчуждения и терпеливо-подданнического политического поведения молодежи с всплесками иррационального, протестного и даже экстремистского политического поведения» [5, с. 14].

О.В. Сорокин объясняет подобную противоречивость прежде всего универсальными отличительными особенностями молодежи – переходным характером периода молодости, промежуточностью ее социального положения, неполной самостоятельностью молодежи как субъекта социальных отношений, незавершенностью процесса формирования социальной зрелости и т.п. Как следствие, политическое сознание молодежи в принципе отличается неоднородностью, маргинальностью, лабильностью и экстремальностью. Формирование же специфических черт политического сознания современной российской молодежи в условиях трансформации российского общества, особенно в ситуации неопределенности 1990-х гг., связанно, по мнению автора, с разрушением традиционных ценностно-нормативных структур массового сознания, что проявилось в тотальном падении доверия, росте социально-политического отчуждения, снижении социально-политических интересов и росте нигилизма. В результате влияния этих общих и специфических факторов наиболее характерными для современной российской молодежи являются противоположные установки на стабильность и на риск, а также полярные традиционные коллективистско-патерналистские и современные либерально-индивидуалистические ориентации, соединение которых и обуславливает особенности политического поведения нынешней молодежи [11, с. 13-14].

Двойственность политического поведения в целом выражается и в различиях отдельных содержательных характеристик политического участия современной российской молодежи: его активности, институционализированности и конвенциональности. Активность гражданского и политического участия молодежи в большинстве случаев оценивается как низкая. Так, по данным различных социологических исследований лишь 7-10% российской молодежи вовлечено в деятельность тех или иных гражданских организаций разного типа. Согласно результатам опросов исследовательской группы «Циркон», общая политическая и общественная активность российской молодежи невысока, значительная ее часть (от 46 до 62%) вообще не принимает никакого участия в общественной и политической жизни [12]. Авторы доклада ООН объясняют это отсутствием у российской молодежи какой-либо реальной возможности участвовать в процессах принятия решений. Поэтому ее политическое участие ограничивается, как правило, требованиями сохранения «процедурного минимума» демократии. При этом значительная часть молодых людей открыто отвергает такой ритуальный вид участия, ассоциируя его с формальной политикой и предпочитая оставаться от нее в стороне. С другой стороны, в этом же докладе отмечаются и признаки намечающегося политического «пробуждения» молодежи [4, с. 71-83]. Достаточно оптимистичную оценку уровня политического участия современной российской молодежи дают Е.П. Савруцкая и С.В. Устинкин: согласно результатам их исследований, молодое поколение в целом интересуется политикой и готово к активному участию в политической жизни страны. Однако и они констатируют заметное снижение интереса молодежи к политической жизни за последние пять лет – с 41 до 35% выразивших такую заинтересованность [8, с. 94].

К.А. Катушева указывает на целый ряд причин роста абсентеизма в молодежной среде: низкий уровень политической культуры и политико-правовой грамотности; утрата доверия к государственным органам и электоральному процессу; мнение о том, что между гражданским обществом и властью нет диалога, представление о гражданах как об «оппозиции» государственной власти; отсутствие эффективно функционирующих социально-политических «лифтов»; низкий уровень жизни молодежи [2, с. 94]. Однако большинство политологов, анализирующих данную проблему, в качестве основного фактора снижения уровня политического участия называют его «заорганизованность», принудительность, мобилизационный характер.

Соответственно, политическое участие российской молодежи определяется преимущественно как институционализированное или мобилизованное. По словам Г.А. Казначеевой, деятельность государственных структур, направленная на поддержку молодежного движения и создание условий для его развития, является ничем иным как институционализацией участия молодого поколения в политических процессах. Рассматривая перспективы институционализации политического участия российской молодежи, автор приходит к выводу, что принудительность и манипулятивность политической социализации неизбежно упрощает цели и смысл молодежного политического движения, негативно сказываясь не только на участии молодежи в политических процессах, но и на формировании в России демократической политической системы [1]. Преобладание институционализированной, мобилизованной активности российской молодежи над автономной берет начало еще в советский период, «когда в условиях административно-командной системы сложился своеобразный технократический подход к молодому поко­лению преимущественно как к объекту социализации, иде­ологического воздействия, воспитания, пассивному исполнителю готовых решений. Подобный подход не мог не отразиться на политической активности и на реальном участии молодежи в политической жизни. Несмотря на формальное соблюдение пред­ставительства этой части общества в выборных государственных органах, ее фактическое влияние на политику оставалось непропорционально малым. Жестко ограничен­ная институциональными формами политическая актив­ность молодых людей имела скорее ритуальный характер и не отражала зачастую их реальных групповых интересов и возможностей. Искреннее желание молодых людей и даже молодежных организаций что-либо изменить, наталкиваясь на непреодолимые препятствия со стороны отла­женной бюрократической системы, сменялось разочаро­ванием. Чаще всего это заканчивалось отказом от борьбы и принятием идеологии конформизма» [13, с. 409-435].

По словам О.Г. Щениной, в современной России «отмечается тенденция на сворачивание реального участия молодежи в политике, в управлении делами государства и общества» [14, с. 85]. В сложившихся социально-политических условиях основным каналом осуществления политической активности молодежи закономерно становится так называемое «системное» политическое участие. В этой связи многие исследователи полагают, что отмечаемый некоторыми авторами рост политического участия молодежи, проявляющийся в основном увеличением численности проправительственных молодежных политических организаций и вступлением молодых людей в «партию власти», на самом деле носит характер имитации, являясь по существу «квазиучастием», обусловленным прагматическими, т.е. корыстными, карьерными и тому подобными мотивами [2; 4; 15]. Однако представление о доминировании у современной российской молодежи таких узкопрагматических мотивов политического участия в определенной степени опровергается результатами социологических исследований: так, согласно данным группы «Циркон», тремя ведущими побудителями участия молодежи в общественно-политической жизни являются интерес к политике (36%), желание изменить жизнь к лучшему (32%) и желание помочь людям (18%), т.е. вполне идеалистические, «благородные» мотивы, а «низменные» прагматические побуждения, напротив, занимают самые последние места: способ подработки – 9%, принуждение – 3%, и способ «выбиться в люди» – 2% опрошенных [12, с. 8]. Это позволяет констатировать ценностную неоднородность такой социальной общности как «современная российская молодежь», определяющую и различия в направленности и характере ее политического участия.

В модели О.В. Сорокина направленность политического участия молодежи определяется преимущественным воздействием «целеориентированных», т.е. институциональных либо «саморегуляционных» механизмов, проявляющихся в форме самоорганизации молодежи. По его мнению, «следствием влияния целеориентированного регулирования властных структур становится преимущественно авторитарный тип ориентаций, с характерной доминантой индивидуализма и одновременно с декларативным национально-патриотическим оттенком. В свою очередь, саморегуляционный механизм является предпосылкой формирования преимущественно демократичных ориентаций с умеренными либеральными тенденциями» [11, с. 15]. При этом, согласно результатам его исследования, в настоящее время наблюдается определенная дисфункция институциональных форм регулирования и активизация саморегуляционных механизмов политического участия. В целом, все сказанное позволяет предположить определенную цикличность в преобладании институционализированных или самостоятельных форм политического участия молодежи в современном российском обществе и, в частности, наметившийся в последнее время рост ее неинституционализированной активности.

Возможность такой тенденции определяет важность оценки уровня конвенциальности нынешнего и ожидаемого в будущем политического участия молодежи. Сказанное приобретает особую значимость с учетом опыта «цветных  революций» в странах ближнего зарубежья, в которых молодежь принимала самое активное участие. Современные западные исследователи в данном контексте отмечают, что «пробуждение» российской молодежи может носить как форму «политической кооптации», т.е. санкционированного включения в уже существующую политическую систему, так и радикализма [4, с. 71-72]. Авторы доклада ООН в этой связи приводят данные об усилении политической активности молодежи, ориентированной на оппозиционные партии. При этом, согласно выводам исследовательской группы «Циркон», «на фоне устойчивости показателей протестной активности российской молодежи в целом, наблюдаются некоторые явления, дающие основания для гипотезы о формировании очагов молодежного радикализма. Главным мотивирующим фактором молодежного радикализма является бедность и отсутствие каких бы то ни было перспектив на будущее» [12, с. 8]. Таким образом, характер политического участия российской молодежи, в настоящее время преимущественно конвенциональный, в обозримом будущем может подвергнуться опасному изменению. Неслучайно, что последние годы появилось значительное количество работ, непосредственно посвященных молодежному экстремизму и его профилактике. Поскольку политическое участие молодежи детерминируется ее ценностными предпочтениями, важное место в предупреждении экстремизма должно занимать изучение системы ценностей молодежи и поддержка становления ее просоциальной направленности.

Отмеченные тенденции в характере и динамике политического участия молодежи, свойственные для современной России в целом, в ряде случаев еще более заметны в российской провинции, в частности – среди молодежи Сибирского региона. Так, Е.В. Романова констатирует невысокую степени включенности молодежи Алтайского края в общественно-политическую жизнь, связанную, по ее мнению, с низкой степенью доверия ко многим политическим институтам и проявляющуюся предрасположенностью к суггестивному, конформному либо к аффективному политическому участию или же к абсентеизму [7, с. 260]. И.Ф. Печеркина, анализировавшая особенности политического участия молодежи Тюменской области, также приходит к выводу, что молодежь региона демонстрирует социальную отчужденность, апатию, недоверие к институтам общества. При этом, согласно результатам ее исследования, вовлеченность молодежи в социально одобряемые формы общественно-политической активности «крайне низка» и, одновременно, для нее характерен «крайне высокий» уровень протестной готовности. И.Ф. Печеркина связывает это с нереализованными ожиданиями, отсутствием каких-либо перспектив, «накопившейся ненавистью социальных низов», «реакцией на атмосферу застоя», развитием коммуникационных возможностей Интернета, позволяющим объединяться недовольным. Как заключает автор, «уличная» активность молодежи отчетливо растет, что создает благоприятные условия для дальнейшего распространения радикальных и экстремистских настроений в молодежной среде [6, с. 384]. Тем самым распространенный сегодня тезис о накоплении большего протестного потенциала в российской «глубинке», по-видимому, можно считать верным и в отношении молодежи.

Проведенный нами обзор исследований особенностей политического участия современной российской молодежи, демонстрирующий фактическое отсутствие единых подходов и, соответственно, противоречивость оценок, свидетельствует об актуальности изучения рассматриваемого феномена в единстве и причинно-следственной взаимосвязи с ценностными предпочтениями. Как справедливо указывает С.А. Пахоменко, «наряду с большими успехами отечественных ученых в области изучения особенностей политического поведения современной российской молодежи, следует отметить недостаточную освещенность и изученность диапазона трансформации политического поведения молодежи, слабо выявлены субъективные основы политического поведения, не проанализированы корреляции между индивидуализацией ценностей и индивидуальным политическим поведением» [5, с. 9]. Добавим, что указанная проблема особенно значима при решении задачи построения адекватной, операционализируемой и применимой на практике прогностической модели политического участия молодежи российской провинции.

Литература

1. Казначеева, Г.А. Студенческая молодежь в политическом процессе современной России: тенденции и приоритеты политического участия [Текст]: автореф. дис. … канд. полит. наук / Г.А. Казначеева. – Орел, 2004. – 27 с.
2. Катушева, К.А. Тенденции политического участия молодежи в России: политический абсентеизм, автономное и мобилизованное участие [Электронный ресурс] / К.А. Катушева // Электронный научный журнал «ГосРег». – 2012. № 1. // URL:http:// gosreg.amchs.ru/ pdffiles/1number/ articles/ Katusheva_article.pdf
3. Ментальность российской молодежи: политические ориентиры и кумиры [Электронный ресурс] // Интернет-журнал «Гефтер»  //URL: http://gefter.ru/archive/8369
4. Молодежь в России. 2010. Обзор литературы. Доклад ООН [Текст]  / под ред. Я. Охана. – М.: ФСГС, 2011. – 96 с.
5. Пахоменко, С.А. Трансформация политического поведения российской молодежи в условиях кризиса социокультурной идентичности [Текст] / С.А. Пахоменко. – автореф. дисс. … к.философ.н. – Ростов-на-Дону, 2007. – 26 с.
6. Печеркина, И.Ф.  Социально-политическая активность молодежи и проблемы формирования гражданского общества [Текст] / И.Ф. Печеркина // Сборник материалов VIII Всероссийской научно-практической конференции по программе «Социокультурная эволюция России и ее регионов». – Уфа, АН РБ, Гилем, 2012. – С. 379-384.
7. Романова, Е.В. Формирование моделей политического поведения молодежи (по материалам социологического исследования в Алтайском крае) [Текст] / Е.В. Романова // Известия Алтайского государственного университета. – 2012. №4-1(76) – С. 254.260.
8. Савруцкая, Е.П. Анализ динамики качественных характеристик ценностного сознания молодежи России [Текст] / Е.П. Савруцкая, С.В. Устинкин// Власть. – 2011. № 10. – С. 92-96.
9. Самсонова, Е.А. Политические ценности российской молодежи в условиях социально-политических трансформаций 1990-х годов: автореф. дис. ... канд. полит. наук [Текст] /Самсонова Е.А. – Саратов, 2008. – 23 с.
10. Селезнева, А.В. Политико-психологический анализ политических ценностей современных российских граждан: поколенческий срез [Текст]/ А.В. Селезнева // Вестник Томского государственного университета. – 2011. № 3.– С. 22-33.
11. Сорокин, О.В. Формирование политического сознания молодежи в условиях трансформации современного российского общества (социокультурный аспект): автореф. дис. … канд. соц. н. [Текст] / О.В. Сорокин – М., 2008. – 31 с.
12. Социально-политическая активность молодежи (некоторые результаты социологического исследования к заседанию семинара «Полития» 25 мая 2006 г.) [Электр. ресурс] // Исследовательская группа ЦИРКОН. URL: http://www.zircon.ru/upload/iblock/f5e/060525.pdf (дата обращения: 25.04.2013).
13. Тощенко, Ж.Т. Политическая социология [Текст] / Ж.Т. Тощенко. –  М.: Издательство Юрайт, 2012. – 623 с.
14. Щенина, О.Г. Формы участия молодежи в политическом процессе современной России: дисс ... канд. полит. наук [Текст] / – М., 2005. – 165 с.
15. Яницкий, М.С. Ценностная детерминация отношения к власти [Текст] / М.С. Яницкий, О.А. Браун // Вестник Кемеровского государственного университета № 1 (29),  2007. – С. 143-150.